Поль Виалар - И умереть некогда

Гюстав спросил почему. М-р Блинкингсоуп улыбнулся. Он ведь ворочает большими капиталами, доверенными ему, скромному труженику, который, хотя лишь управляет чужими делами, однако, естественно, — он этого не намерен скрывать, — получает с них кое-какой доход и даже весьма ощутимый, поскольку обороты немалые; так вот: он никогда не берется за дело, не получив точных сведений о том, с кем ему предстоит заключать контракт. Такая предосторожность вполне целесообразна, и, хотя он собирает сведения о финансовом положении противной стороны, равно как и другие, более конфиденциального характера, пользуется он ими только в случае крайней нужды.

— Что же вы узнали обо мне?.. — спросил Гюстав не без волнения, которое потом позабавило его самого, потому что кто же мог рассказать Блинкингсоупу о Гюставе Рабо.

— О вас — нет… нет… Вы ведь генеральный секретарь компании. Такой же служащий, как и я. Нет, интересно знать подлинное лицо тех, кто вкладывает капитал, и отчетливо понимать, что эти люди собой представляют. Хотите пример? Так вот: я знаю все о тех, кто составляет совет директоров вашей компании.

— О Фридберге? И Джонсоне?

— Конечно! А также о Гете, и о Беллони, и О'Балли. Немец, например, является лишь ширмой. Он представляет семь различных капиталов. Вы, конечно, знаете — кого?

— Нет, это не мое дело.

— Понимаю. И все-таки… О, можете не беспокоиться: здесь все в порядке и деньги верные. Господин Гете, кстати, начинал свою карьеру в торговом флоте: он работал по административно-счетной части на «Бремене». Только трагические последствия войны заставили его сменить профессию… Ну, а Беллони? Вы знаете, кто такой Беллони?

Гюстав понятия не имел. Так он и сказал. Тогда Блинкингсоуп, потирая руки, сообщил:

— Он тоже представляет не только свой собственный капитал, хотя и обладает значительным состоянием. Ему лично принадлежит немногим больше половины того, что он вложил в ваше дело. Что до остального, то этот бывший трамвайный контролер, затем — публицист, затем — радиожурналист, ставший под конец дельцом с помощью этого еврея — ну, вы знаете, — банкира, что ссужает деньгами Папу Римского, набрал нужную сумму среди самых разных людей, начиная от аристократов и кончая простолюдинами, — обратился и к маркизам, и к туринским автомобильным королям. Часть капиталов ему даже подбросил один авиационный конструктор, который, видимо, надеется получить таким образом заказы на самолеты. Что же до О'Балли…

— О'Балли?

— Да, это — Миннесота, Канада, уран, пшеница, обувь, «коттеджи для новобрачных» у Ниагарского водопада. Тут все солидно. Куча денег, которые неизвестно куда девать, и такие люди, как Джонсон и Фридберг, берут эти деньги лишь потому, что знают: их владелец жаждет вложить свой капитал, а вмешиваться ни во что не станет. Ну, а Фридберг…

— Я знаю.

— Нет, вы не знаете. Фридберг — это законченное чудовище, ловкий магнат, способный на грандиозные операции и в то же время считающий каждый доллар. На это, если быть дотошным, у него должна уходить большая часть времени, так как долларов у него немало. Он сентиментален и одновременно безжалостен, очень верующий — никогда не пропускает ни одного молитвенного собрания, — словом, умеет ладить с Иеговой. Интересы семьи и нации он ставит превыше всего — только не в делах. Говорят, будто он согласился авансировать миллион долларов одному своему племяннику и не только пробил брешь в его делах, но, разорив его, завладел предприятием, для которого сам в свое время одолжил ему деньги. Молодой человек покончил с собой, и Фридберг в великом горе, причем наверняка искреннем, присутствовал на похоронах, — про себя он несомненно назвал это судьбою, — а потом шел за гробом неудачника, который, по его глубокому убеждению, хоть это и огорчало его, не заслужил иной участи. Что же до Джонсона…

— Джонсона?

— Это птица совсем другого полета. Очень сильный. Очень хитрый. Связан с Фридбергом и уже хотя бы поэтому вынужден вести честную игру. Кстати, он ни разу не «упал» — даже в трудные времена, когда только начинал свою карьеру. Собственно, перепробовал он не одну профессию: убивал в Чикаго (нет, нет, поймите меня правильно: только на бойне), играл в регби — он ведь колосс, — продавал пончики на дорогах, устраивал бега борзых, набирал «таланты» для Голливуда, потом, постепенно поднимаясь со ступеньки на ступеньку, в свою очередь, стал силой, правда, своеобразной. Он вступил — вернее, проник — в сотню самых разных дел, каждое из которых по-своему интересно, начиная с кабаре в Новом Орлеане, куда он сам набирает артистов, и кончая артелями носильщиков на некоторых железнодорожных станциях. Есть у него дела и посерьезнее, но до сих пор не было ничего похожего по размаху на ЕКВСЛ. Идея создания этого концерна, насколько я понимаю, принадлежит Фридбергу, но Джонсон ринулся туда, очертя голову, поскольку это, видимо, самое крупное дело в его жизни, и, чтобы в полной мере принять в нем участие, дал указание постепенно распродать все акции, высвободить деньги, вложенные во всю эту мелочь, которой он до сих пор интересовался.

— Значит, он далеко не так богат, как мы предполагали?

— Наоборот: очень богат. Но сейчас он решил вложить все свое достояние в одну корзину, и этой корзиной является ЕКВСЛ.

— Хорошая это, по-вашему, корзина?

— Превосходная. Джонсон — человек пунктуальный, педантичный и в то же время не лишенный вдохновения.

— И шагающий рука об руку с Фридбергом.

— Совершенно точно — рука об руку!.. Вернее: рука в кармане.

— В кармане Фридберга?

— Пока еще нет. Но, улучив момент…

— Не понимаю!

— Видите ли, для меня, для тех, чьи интересы я представляю, ЕКВСЛ — это довольно выгодное дело, к которому мы имеем лишь косвенное отношение. Иными словами, занимаемся делами побочными, где можем выступать в качестве посредников: земельными участками, гостиницами, прачечными, автомобилями, всевозможной обслугой, получаем за это то, что положено, — и все. Учитывая проценты, проставленные в контрактах, это составляет сумму немалую, и никакого риска — вот и все. Идея о вступлении в ЕКВСЛ нам даже в голову не приходит: пусть те, кто создал эту компанию, сами все и расхлебывают, — нас это не касается. Вообще говоря, будет эта компания в одних руках или в других, для нас ничего не изменится, и мы ничем не рискуем. Вам же я все это говорю только затем, чтобы излить душу. Джонсон мне, естественно, ничего не рассказывал. На первый взгляд кажется, что он идет в ногу с Фридбергом, но с какой затаенной мыслью — это ясно.

— Почему вы так считаете?

— Бог мой, я не клялся хранить тайну: Джонсон с меня этого не требовал. Он уполномочил меня произвести от его имени кое-какие приобретения. Допустим, что распродажа акций всей этой мелочи, о которой я вам говорил, продвинулась дальше, чем можно предполагать… Допустим, что он продает их систематически с тех пор… с тех пор, как он узнал о намерении Фридберга создать эту ЕКВСЛ. Допустим, что он располагает сейчас капиталом, о размерах которого не знает даже Фридберг. Допустим, этот капитал столь значителен, что Джонсон имеет все основания питать немалые надежды и, в частности, на то, что со временем сумеет стать единовластным хозяином ЕКВСЛ. У вас лично есть с этой компанией контракт?

— Составленный с соблюдением всех формальностей.

— В таком случае вы ничем не рискуете… по крайней мере, пока не истечет срок контракта. И потом для человека в вашем положении может быть только один выход: если Джонсон окажется самым сильным, что ж, перейдете на сторону Джонсона. Ничего не поделаешь: мы с вами не из сильных мира сего.

— Но с чего вы взяли, что у Джонсона есть такие намерения?

— А вы заметили, что он, не стесняясь, вылезает вперед и обеспечивает себе определенные преимущества в побочных предприятиях?

— Да. Но при этом он всегда говорит о Фридберге.

— Говорил. До прошлой недели. Возьмите, к примеру, то, что было здесь…

— Да, я видел один контракт, где стоит только его имя, но ведь они с Фридбергом составляют единое целое.

— Составляли. И я уверен, Фридберг до сих пор считает, что это так. А считает он потому, что до сих пор убежден, будто Джонсон у него в руках. Ведь Джонсон был вторым компаньоном в «Объединенных автомобилях».

— Я считал, что это — собственность Фридберга. Когда упоминают об «Объединенных автомобилях», говорят просто: Фридберг.

— Да, пока еще говорят, но это уже не так. Джонсон через подставных лиц постепенно скупил распыленные акции «Объединенных автомобилей», а это не составляло труда, поскольку эти акции — по причинам, известным только Фридбергу, который, видимо, считал, что такое распыление не может повредить его интересам, — принадлежали тысячам разных людей.

— Откуда вам это известно?

— Джонсон поручил мне скупить те, что были выброшены на английский рынок. Поскольку он установил со мной отношения в связи с ЕКВСЛ, он решил, что было бы политично и правильно возложить на меня эту операцию. Я ее удачно провел. Теперь у него в руках пятьдесят один процент акций…