Владимир Маканин - Асан
Возможно, Ахмет велел своим телохранителям стоять неподалеку в сторонке и лишь посматривать. Они, возможно, там и стояли… И после автоматной очереди Алика они там продолжали стоять. Они видели голову и спину продолжающего сидеть командира. Он был мертв, но крепко сидел на своем обрывчике… Спиной к ним… Командир как бы вел свои переговоры… Телохранители думали, все в порядке.
Тем более вновь вспыхнувший бой в ущелье. Телохранителей как сдуло. Вновь стрельба и какая! Крупнокалиберный пулемет!.. Как раз в эти минуты заметавшиеся чеченцы, гибнущие один за одним, кое-как опомнились… Кое-как пришли в себя и теперь уничтожали оживший пулемет Мудилы Мухина.
– Я не хотел убивать майора. Нечаянно… Так получилось, – повторяет Алик.
Я и не сомневался, что нечаянно… Но (я уже почувствовал)… Но не только нечаянно.
О своем скороспелом бизнесе с сапогами Коля, разумеется, собирался рассказать мне после успеха. Он бы наверняка и мне предложил долю с вонючей кирзы… Надо, надо с Ахмета содрать… Тейп, Саша, богатенький, но забывчивый… Если сейчас, Саша, по свежей памяти я с них за сапоги не стребую – они потом только пожмут плечами… Еще и подстрелят, чтоб не приставал… Забавная у горцев бывает память!.. – Как бы вживую слышал я его голос.
Объясняющий напористый голос молодого штабиста. Абсолютно живой. Мне даже захотелось оглянуться… Как будто Коля говорил мне, стоя неподалеку… Стоя чуть сзади. Со спины.
Тяжелый день окончен. Спать…
Крамаренко из пакгауза Пака изгнал, пацанов там разместил. Дал им постели… Все новое… Их топчаны вполне по росту, по разные стороны от стола. Тумбочка у каждого. Коврик под ногами у каждого. Во многих казармах такого нет… Одеяла байковые, есть и ватные в запас на прохладную ночь.
Подушки грязноваты?.. Да, да, Крамаренко и подушки сменил. Живущие на складе, т-рищ майор, могут себе позволить жить небедно.
Питьевая вода в бачке… Их автоматы в дежурке. С приказом не выдавать… Разумеется!.. На всякий случай Крамаренко порылся и забрал из их вещмешков рожки с патронами.
Спать…
Но нет. Опять Крамаренко – только что к нам прибыл, приехал штабной вестовой. Разнарядка… Мне лично. (Такие сведения не передаются по телефону.) Небольшой исписанный листочек… Майору Жилину.
В/ч за № … – бензин, солярка… Из этой части уже повторный заказ. Вопль!.. Но они под Ведено. Сейчас туда никак не добраться.
В/ч за № … – вертолетчики. Летный керосин… Эти потерпят. Я им, алчным, давал дважды… Жаба их душит… Василек меж тем тоже ждет. У Василька СВЕРХ имеется лишь один-единственный вылет.
В/ч за № … – бензин. Мотострелки 96-й дивизии… Не запомнил бы, но цифирь туда-сюда. Как в лото… Эти в сторону Урус-Мартана. Никаких проблем. Колонны туда бегают часто.
В/ч за №… Ага!.. Вот новое… Не забыть!.. Пацанам Шишмарева в горах нужны гранатометы. И обязательно одноразовые РПГ-27… Проклевывают даже броню. Но как доставить?
Кому, чего и сколько… Я наперед знаю все, что не удастся. Вертолетчики будут клянчить свой керосин… Саперы загодя позаботятся о новых миноискателях – этого у меня давным-давно нет.
Вместо одной большой колонны две-три маленькие… Перетасовывая (мысленно) сложности доставки, я на минуту закрываю глаза. Спать…
Но на всякий случай надо же на пацанов глянуть. Пять минут, и я там… Ночь тихая.
Восьмой пакгауз. Ступеньки… Все в порядке. Горит одна ночная лампочка. Пацаны спят на своих топчанах… Олег слева… Это Крамаренко ему подсказал, чтобы слева. Там над головой нет полки с обмундированием. Разумно, подумал я с улыбкой. Не разобьет башку, если вскочит со сна покричать насчет присяги. Полки у нас из дуба.
Алик справа. Я стою, всматриваясь в его лицо. Тика нет. И руки пацана спокойны.
Сумеет ли уцелеть? – думаю я. Убийство офицера – это убийство офицера… При любых обстоятельствах… Пацан подвешен на слишком тонкой ниточке. На волоске.
– Вот так, сынок, – говорю я негромко.
Слово вырвалось. Я вдруг назвал его сынком – а почему нет?.. Мне сорок с хвостом, оба пацана могли быть мне сыновьями. У нас с женой дочка. Мальчишек нет… Так вышло.
А Колю жаль! Хитрован-чеченец назначает ему “стрелку” возле разгромленной колонны. И Коля соглашается! Едет!.. По сути, один едет. Смелый наш Коля… И, надо признать, все получилось. И деньги уже в руках!.. Насчет чеченца Коля Гусарцев все правильно понял… Но не чич его надул и кинул. Его надул и кинул случай – его кинул шиз-солдат.
Солдат, спящий на правом топчане… Малец, у которого поехала крыша.
И много больше, чем Колю Гусарцева, стало жаль этого Алика. Хотя он мне никто… Бесконечно жаль пацана. Он где-нибудь да проболтается. Жалкий… Убийство офицера… Он уже сейчас готов каяться и сесть за решетку.
И снова та самая мысль!.. Им обоим, Алику и Олегу, повезет в одном-единственном случае – если они окажутсяв своей родной воинской части. Там, среди своих, их место. Оба!.. Если оба, то надежно. Один контуженный подпирает другого. Деньги чеченца?.. Да плевать!.. Да мало ли что померещится контуженному… Если там, среди своих, этот Алик, мучимый чувством вины, как-то и проболтается… Если сам и покается, то, по сути, лишь в том, что выдал слишком длинную автоматную очередь… С контузика больше и не спросят… Комиссуют… Не более того. И – домой, домой!
Шорк-шорк!.. шорк-шорк!.. Это шоркает Олег. Мотает во сне башкой. Я обхожу стол с бумажками-бланками… Смотрю на спящего. Еще один покалеченный. Да, да, когда контуженные оба вместе, они больше защищены. Такова правда войны.
Чувство сострадания застоялось во мне. Хватит.
Я подхожу к Олегу ближе… Постоял, подождал. А потом ладонью мягко придержал качающуюся, дергающуюся туда-сюда голову солдата. Остановил маятник.
– Спи, сынок, – говорю. – Спи.
Олег и впрямь затих. Спит… Зато теперь во мне зашевелился, ожил, задергался живой, теплый комок сердца. Это мое сердце. Я слышу внятное чувство отцовства… И вполне осознаю, что буду этих ребят выручать завтра, послезавтра… Сколько понадобится.
И тут сынок выдает мне по полной программе. Не открывая глаз… Олег что-то зашептал. Со сна пошлепал губами.
Я чуть принагнулся, чтобы слышать. И он, не прерывая сна, четко мне выговоривает:
– Все вы – дерьмо.
И спит.
Надо же!.. Сколько же обиды и боли гуляет в снах контуженного солдата. Припрятанно удерживается под его болезненно тупым, непроницаемым лицом.
Я негромко усмехнулся. Конечно, сонный Олежка мог высказаться нечаянно… Но… Но не только нечаянно.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Один луч пробил тучи, когда позвонил Хворостинин. Сам позвонил. Своим легким, немужественным голосом… Оказывается, он, наш замечательный проводник колонн, уже на ногах. Оказывается, он уже посещает госпитальный спортзал.
– Что ж раньше не позвонил?
– Не велели, Саша.
Я даже переспросил:
– Информация не для чеченцев?
Он засмеялся.
Меж тем чеченцы уже знали. Мой информатор в тот же день тоже позвонил и среди прочих гуляющих в кругу боевиков слухов пересказал самый свежий – Хворь вот-вот… Хворь на ногах. Хворь по утрам в зале реабилитации уже “пинает мячик”.
– Ну и как тебе тренируется?
– Как в маленьком дорогом фитнес-клубе.
– Ого!
Я не знал, что еще спросить.
– Показали тебе твою пулю?
– Медсестренка принесла на блюдце.
– И пуля каталась и звенела?
Это была всем известная, когда-то давно сказанная фраза главного хирурга. Хворостинин понимающе засмеялся.
А я уже не знал, что еще спросить – что ли, про медсестренок?.. Про мячик, который он пинает?
Мне остро захотелось его увидеть. Но речь как застопорило. Друг, – думал я. – Друг…
– Ну ты отдохнешь теперь. Сколько-то отдохнешь. Замечательно!.. А дальше?
– Посмотрим.
– И тебе не дадут отпуска по ранению?
– Не.
– Почему?
Он засмеялся.
И еще звонок. Сообщила новость моя женка – ей удалось задешево купить балки для крыши.
– Не гнилые?
– Прораб смотрел. Похвалил… Каждый распил обнюхал.
Прорабом у нас инженер-пенсионер. В небольшом городишке, что у большой реки, жена такого не сразу, но нашла. Искала, как я велел… Прежде всего справилась о его здоровье. Не только о том, сколько он жаждет рублей в месяц… Пригляделась… Чтоб не упал, не грохнулся на стройке, держась за сердце.
– Жара… Как жара?.. Обрати внимание. Даже обычная жара сразу показывает, как у старика с сердцем.
– Переносит нормально.
– А как рано приходит на стройку?
– Как жаворонок!..
Я похвалил – молодцы!.. На душе отпустило. Так легко радуешься весточке, если усталый и если на ночь глядя.
Но на этой же неделе я потерял дорогу. Неплохую горную дорогу, уже проплаченную.
