Фэнни Флэгг - На бензоколонке только девушки
И тут вдруг раздался мужской голос:
– Эй, что тут еще такое?
На них направили фонарик. То был Элрой Лиферз, механик, – он услышал ее крик. Хэррис оглянулся, увидел щуплого механика и сказал:
– Смойся, вахлак, мы тут заняты.
Увидев ужас в глазах Софи, Элрой быстро понял, что тут может случиться, достал из-за пояса тяжелый гаечный ключ:
– Отпусти ее, Хэррис, или я тебе мозги по всей взлетке размажу.
Хэррис ослабил хватку всего на миг, но Софи успела вырваться и отбежать к Элрою. Тот загородил ее собой и глянул на Хэрриса:
– Давай-ка, ас. Рискни. Глянем, на что ты годен.
Хэррис постоял, подумал, но понял, что лучше не связываться. Не в духе он сегодня. И зашагал прочь, а Софи обмякла у Элроя на руках.
– Спасибо тебе, Элрой.
– Ох, да все хорошо, родная, не беспокойся. Гнилое он яблоко, вот и все.
Софи никому не сказала о случившемся. Времени осталось совсем немного, и неприятностей не хотелось. Жить бы дальше да растить ребенка. Какое-то время Хэрриса удавалось избегать.
Но через несколько дней пацаны из Хэррисова подразделения летали боевыми порядками, и кто-то из них приметил пониже одинокий самолет, признал рыжие волосы и передал по радио:
– Эй, любовничек, глянь-ка вниз. Там вон рыжая деваха, которая так от тебя без ума. Может, сгоняешь поздороваться?
Хэррис слышал, как все ржут, и покинул строй. В тот день его больше не видели.
А когда через два часа вернулись без него на базу, узнали, что ему пришлось экстренно садиться – механические неполадки, но он цел. И лишь позже тем же вечером стало известно, что другой самолет рухнул, а летчица в нем погибла.
На следствии Бад Хэррис подтвердил, что они летели строем, когда летчица-«оса» внезапно, без видимой причины или предупреждения, набрала высоту и правым крылом своего самолета оцарапала днище его машины, испортив шасси. Он решил, что она поднялась еще выше и улетела, что ситуация у нее по контролем, а крушения он не видел.
Свидетель был всего один. Местный селянин сообщил, что был на поле и слышал громкий рев. Втянув наверх, он увидел два самолета в близком полете, а потом маленький внезапно сдал вправо и вошел в штопор. Он видел, как самолет упал и разбился. От столкновения с землей взорвался и загорелся, и от него почти ничего не осталось – причину не определить. После расследования крушение признали случайным, и никаких санкций не последовало.
Он не собирался до этого доводить. Хэррис думал, что теперь-то Софи одна и никакой вахлак за ней не приглядывает, а потому решил, что неплохо бы ее пугануть – просто чтоб знала, с кем имеет дело. Он ей задаст урок, какой она еще долго не забудет.
И вот он закружил рядом и круги закладывал всё уже. Но в своем рвении показать ей, кто он такой, подлетел слишком близко – и слишком быстро. Когда она вдруг увидела самолет совсем рядом, она резко сдала наверх, пытаясь уйти с его курса. При наборе высоты чиркнула ему крылом по днищу, и он услышал мерзкий звук: металл о металл.
Хэррис забеспокоился, что эта царапина что-то повредила в шасси, а потому, когда она вошла в штопор, не остался досматривать, как самолет падает на землю и разбивается.
Один из тех, кто был в тот день в воздухе, друг Фрици, рассказал ей о своих подозрениях. Хэррис – все это знали – был довольно безрассуден.
Фрици прилетела на базу в день слушания, обнаружила Хэрриса в приемной, рядом с комнатой допросов.
Она распахнула дверь, увидела, как Хэррис сидит, закинув ноги на стол, покуривает, и у нее от ярости аж слезы на глаза навернулись.
– Ах ты мерзавец, паршивый ублюдок! Ты убил мою сестру, жалкая ты тварь, сукин сын. Я тебя замордую к чертям. Оно того стоило? Лишь бы перед пацанами повыделываться?
Он глянул на нее:
– Я не понимаю, о чем ты вообще.
– Да? Богом клянусь, Хэррис, будь у меня пушка, я бы снесла проклятущую твою башку.
– Эй, дамочка, я не виноват. Она сама поперла наверх.
– Уговаривай-уговаривай себя, Хэррис. Ты дай боже как отлично знаешь, кто тут виноват, – сказала Фрици. – Тебя убивать – только мараться. Надеюсь, ты никогда не сдохнешь. Надеюсь, тебя метнут в тюрьму пожизненно, чтоб ты помнил, что наделал, до конца своей паршивой, вонючей жизни.
Офицер открыл дверь и поманил Хэрриса со словами:
– Вас ждут в другой комнате.
Хэррис затушил сигарету, встал и вышел.
Все девчонки скинулись на дорогу Софи домой, и Фрици увезла ее гроб в Пуласки. Гертруд Мэй прилетела из Кэмп-Дэвиса, Северная Каролина, а Винк взял увольнительную и прибыл из Англии.
Весь город – все до единого мужчины, женщины и дети – пришел на похороны. И пусть Софи официально в армии не служила, местный Комитет ветеранов иностранных войн украсил ее гроб американским флагом, и к черту правила. По их мнению, она погибла на посту, служа стране.
На ее надгробии разместили бронзовую табличку с надписью:
Покоряла вершины над бурей, над тучей,Обрела она свет – и Сына, и Отчий.Не скажу ни потом, не сейчас,Что она умерла.Она лишь улетела от нас.
Джеймс Уитком Райли[68]Нью-Йорк
Март 1945 года
После роспуска «ос» Уилли, подруга Фрици, вернулась домой, в Оклахому, но, как и всем остальным девчонкам, на месте ей не сиделось, и она уехала в Нью-Йорк – повидать Пинке и походить по театрам. Как-то вечером пили они с друзьями, и тут она приметила за столиком в дальнем углу зала Бада Хэрриса в компании других летчиков. Она извинилась перед своими и подошла к его столику.
– Привет, красавчик. Потанцуем?
Через несколько часов, в шикарном гостиничном номере, Хэррис проделал в точности то, что ему велела знойная дамочка из Оклахомы. Сняв с себя всю одежду, он ухмыльнулся:
– Ну как, подойдет?
Уилли, все еще полностью одетая, включая ковбойские сапоги со стальными мысами, улыбнулась и сказала:
– О да. Иди-ка сюда, парниша.
Когда он подобрался на нужное расстояние, она замахнулась и пнула его изо всех сил. Хэррис рухнул на пол, вцепившись в гордость и радость свою, вопя от боли. Уилли спокойно собрала все его вещи и обувь и метнула из окна двадцать второго этажа. Затем оставила его валяться – голого и в агонии.
Уилли ни словом ни с кем про это не обмолвилась, но подумала, что хоть что-то смогла сделать для Фрици.
Пойнт-Клиэр, Алабама
Сьюки рада была вернуться домой. И даже счастлива повидать старую ненормальную Ленор – сама ей позвонила и позвала на обед.
Ленор прибыла в ресторан совершенно неотразимая – в дивном лаймово-зеленом платье с длинным белым шарфом, стелившимся за ней следом.
– Блудная дочь вернулась!
– Привет, мама. Ну ты и красавица.
– Вот спасибо. Мне кажется, это мой лучший цвет, а? – сказала она, помахав подруге через зал.
Ленор явно соскучилась по Сьюки – весь обед напролет была воплощенная приятность, вплоть до самого конца. Но потом сказала:
– Не хочу портить тебе настроение, Сьюки, но, похоже, ты ни на фунт в этом спа не похудела. Я бы на твоем месте потребовала деньги назад.
Пробыв дома несколько дней и поразмыслив обо всем случившемся, Сьюки поняла: эта поездка была важнейшей в ее жизни. Она столько узнала такого, о чем понятия не имела, – особенно о себе.
Она стала куда больше чем просто дочерью Ленор Симмонз. Она только сейчас начала быть кем-то еще, и ей нравилась та, кто она в самом деле есть. Слава богу, Эрл ее подталкивал к этой поездке. И он был прав. Она бы ни на что ее не променяла.
Всего несколько месяцев назад она уже совсем было собралась расслабиться и все отпустить, а тут вдруг жизнь началась заново. Она теперь столько знает – о Висконсине, о Калифорнии, об «осах», о польской и датской еде.
Сьюки заказала пять экземпляров «Истории Польши» и подарила каждому ребенку. И сама тоже прочла. Ее совершенно потрясло, какие поляки смельчаки и сколько всего им пришлось пережить.
И почему она не ведала обо всем этом раньше? Глядя на свою руку, она подумала: «Во мне течет гордая смелая польская кровь. Как это чудесно!» Когда они с Эрлом в следующий раз пошли в «Дом устриц», она совершила то, чего не делала ни разу в жизни. Заказала дюжину сырых устриц – и съела их! Она, может, никогда на это больше не осмелится, но хоть раз-то смогла. Миссис Пул отправлялась в широкий мир.
Разумеется, вернувшись из Солвэнга, она сообщила Ди Ди имя своего настоящего отца, и Ди Ди тут же наняла профессионального генеалога – выяснить все об английской фамилии Бранстон и узнать, жив ли Джеймс Бранстон. Дама обнаружила, что все, кроме одной из его дочерей, уже умерли.