Джеймс Олдридж. - Дипломат

В конце концов, Эссекс остался доволен тем, как провел день, а вечером его ожидало еще одно удовольствие. Он позвонил Кэтрин Клайв и напомнил ей, что сегодня они идут в Большой театр на балет «Жизель». Кэтрин сказала, что онa помнит.

Перед уходом из своего служебного кабинета Кэтрин просмотрела еще раз конфиденциальный недельный отчет Дрейка сэру Бертраму Куку, отчет, доступ к которому имела только она одна из всего посольства. Большая часть отчета состояла из оценки позиции русских на основе наблюдений за истекшую неделю, но в нем было уделено внимание и миссии Эссекса. Дрейк докладывал о ходе переговоров об Иранском Азербайджане и делал вывод, что едва ли эти переговоры увенчаются успехом. Он утверждал, что метод русских заключается в оттяжке и унизительном пренебрежении к английским интересам, и эта их тактика останется неизменной, каких бы специальных эмиссаров сюда ни присылали. Миссия Эссекса не может дать никаких результатов, и продолжение переговоров приведет только к дальнейшему оскорбительному отпору со стороны русских. Подобные миссии, напоминал Дрейк сэру Бертраму, не приносят пользы, ибо они вторгаются в работу, которую должным образом выполняет посольство; чем скорее закончится пребывание данной миссии в Москве, вне зависимости от достигнутых ею результатов, тем лучше будет для английской политики в России.

Дрейк не подал вида, что дает ей этот отчет для того, чтобы она прочитала об Эссексе. Предлог же был таков: надо уточнить некоторые детали по вопросу об английском имуществе, национализированном в балтийских государствах. Кэтрин догадывалась, что Дрейк хотел, чтобы она прочла о миссии Эссекса, и не знала, сердиться ей или смеяться. Она не совсем понимала, почему Дрейк это делает. В конце отчета он упоминал о Мак-Грегоре, человеке, по мнению Дрейка, на редкость посредственном и едва ли пригодном для трудной задачи, ему порученной. Это позабавило Кэтрин, и она пожалела, что не может сказать об этом Мак-Грегору. Да и Эссексу тоже. У каждого из них нашлось бы подходящее словечко по адресу Дрейка. Но они никогда не услышат от нее об этом. И все же Кэтрин неприятно было знать истинное отношение к ним Дрейка. Это ставило ее в ложное положение, и она считала, что Дрейк проявил бестактность, особенно в своих колких замечаниях о Мак-Грегоре.

– Как вам нравится Мак-Грегор, Элен? – спросила Кэтрин свою секретаршу, которая надевала на машинку футляр и сдувала со стола накопившийся за день сор от резинки.

– А я не обратила на него внимания, – ответила та.

– Ну, а все-таки, какое у вас впечатление?

– У него чудесная кожа, – сказала мисс Бойл. – Словно фарфор.

– И это все?

– А брюки висят мешком.

– Гм!

– Он похож на профессора.

– Что ж, это близко к истине, – сказала Кэтрин.

– А разве он профессор?

– Нет, но мог бы им быть.

– Ему здесь не место, – сказала мисс Бойл, – и, по-моему, он не нравится Джону Мелби. А его это мало трогает.

– Мак-Грегор, наверно, и не подозревает об этом. Он из тех людей, которые никогда не знают, какого о них мнения другие. А если и знают, то, как вы говорите, их это мало трогает.

– Тем лучше для него, – сказала мисс Бойл. – Зайти мне сюда вечером, может, будет почта для Майкла Кэртиса?

– Нет, я сама посмотрю, когда вернусь.

– А вы что, идете в театр Красной Армии?

– Нет, я передумала, – сказала Кэтрин. – Пойду в Большой на «Жизель».

– Тогда вам надо спешить.

– Да я не опоздаю, – сказала Кэтрин. – Я никогда не опаздываю.

Они не опоздали к началу, но уже в мраморном фойе их застал звонок. Кэтрин провела Эссекса сквозь толпу, спешившую в зрительный зал. Капельдинер в ливрее пропустил их в ложу и тихонько закрыл за ними дверь.

– Жаль, что такой чудесный театр отдали под балет, – Пробормотал Эссекс, когда началась увертюра. Он не переставал восхищаться Большим театром с той минуты, как вошел в него. Он ожидал, что большевики здесь все испортили, а его встретила атмосфера строгого порядка, чувствовалось, что дело здесь поставлено на широкую ногу. Богатая красная обивка не была ободрана, подновленная позолота сверкала до самого потолка. Все ярусы были переполнены, и внизу, в партере, не было ни одного свободного места.

После первого же акта Эссекс забыл свое пренебрежение к балету и в антракте сказал Кэтрин: – Несомненно, это лучшее в их культуре.

– Ни в коем случае! – воскликнула Кэтрин. Они уже смешались с толпой зрителей, круживших по большому верхнему фойе. – Музыка и драма у них ничуть не хуже, а опера лучше, чем в Лондоне, и спектакли идут гораздо чаще. По правде говоря, ни в каком другом городе нет таких театров и такой музыки, так что вы не ворчите.

И он перестал ворчать.

Когда они досмотрели балет до конца и стали в очередь за пальто, Кэтрин сказала: – Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

– Да, пожалуй, нет, – сказал Эссекс. – Во всяком случае, такого балета я не видел.

Бесшумная посольская машина доставила их домой.

– Хотите выпить чашку кофе из моего термоса? – спросил Эссекс, остановившись у подъезда.

– Нет, мне надо кончить работу, – сказала она.

– Так поздно?

– Да, кое-какие доделки.

– Тогда я подожду вас.

– Нет, не надо. Я кончу работу и сейчас же лягу. Мне надо очень рано встать.

– Так вы все-таки уезжаете завтра?

– Я еще не решила, – ответила она. – Я готова к отъезду, но еще не решила, ехать или нет.

– А когда же вы окончательно решите?

– Вот сегодня подумаю.

– Если вы не прочь подождать, то можете лететь со мной и Мак-Грегором.

– А когда вы рассчитываете вылететь? – спросила она.

– Думаю, что в течение недели.

– Вы что же, готовы сдаться и уехать ни с чем?

– Вовсе нет, – сказал Эссекс. – Я уеду не раньше, чем закончу свое дело здесь. Но это не займет много времени в том случае, если у меня будут развязаны руки.

– Лондон может отозвать вас.

– Не думаю, – сказал он, изумленный таким предположением.

– Вам приходилось иметь дело с сэром Бертрамом Куком? – спросила она.

– Никогда. Это патрон Дрейка.

Минуту они молчали.

– Вам бы следовало остаться в Москве и просвещать меня и дальше, – предложил он.

– Если я уеду, – сказала она, – то уеду завтра.

– А может быть, вы все-таки зайдете выпить кофе?

Кэтрин немного подумала и снова отказалась. Они расстались у лестницы.

Вечером в посольство дали знать, что на следующий день Вышинский примет Эссекса.

– Ну, кажется, наступил перелом, – сказал утром Эссекс, как всегда полный энергии в эти часы. – Мы добьемся уступок, Мак-Грегор, если только заставим их разговаривать об Азербайджане. Это будет нетрудно.

– А как вы думаете, что вынудило их изменить позицию? – спросил Мак-Грегор с неподдельным любопытством.

– Конечно, нота. А что же еще!

– Может быть, они не хотят, чтобы ваша миссия закончилась неудачей, – сказал Мак-Грегор.

– А какое им дело до моей неудачи?

– Может быть, они не хотят осложнений с нами. Ведь если мы не уладим этого спора, могут возникнуть большие трения.

– Неприятности все равно будут, – уныло сказал Эссекс. – Между прочим, Мак-Грегор, я получил телеграмму из Лондона, там вполне удовлетворены вашими объяснениями по поводу измышлений американских корреспондентов. Видите, как вам везет на вашей новой работе. Другой молодой человек никогда не узнал бы, расположен к нему Лондон или нет.

Мак-Грегора в данный момент вовсе не интересовало, как относится к нему Форейн оффис. Он положил перед Эссексом листов пять-шесть машинописного текста.

– Это что такое? – осведомился Эссекс.

Мак-Грегор ответил как можно небрежнее: – Во вчерашней сводке департамента по делам Индии сказано, что мы выдвигаем семь или восемь кандидатов для расширения азербайджанского правительства. Так вот я составил на пятерых из этих кандидатов коротенькие справки. По-моему это может быть интересно для вас, особенно перед свиданием с Вышинским.

– Весьма интересно, – сказал Эссекс. – А как вы составляли это, по вашим собственным сведениям?

– Нет, по нашим сводкам.

– И что это за люди? – спросил Эссекс.

– Неважные, – сказал Мак-Грегор.

– Вы, вероятно, хотите, чтобы я отклонил их кандидатуры?

– Я думаю, что, прочитав это, вы так и сделаете. Я не выбирал худших. Я просто взял тех, имена которых мне известны. Из пятерых четверо были против союзников во время войны, а двое долгое время находились под нашим наблюдением.

– А кто именно был под наблюдением?

– Ага Тавризи и Джафар-и-Садык.

– Да, да, – сказал Эссекс, – эти имена я помню.

– И именно этих двух департамент особенно хотел бы видеть в азербайджанском правительстве, потому что они фанатичные мусульмане. С их точки зрения, азербайджанские демократы – атеисты и неверные и их надо повесить. Они требуют священной войны в Иранском Азербайджане против курдов и армян и восстановления светской власти духовенства.