Наталья Нестерова - Школа для толстушек
Потолок в подземелье был низким, и Лева, забравшись на стол, почти упирался в него головой.
– Сравнивай изображение! – велел педагог Костик. – Усекаешь? Все дело – как смотреть. Сидел я перед тобой – одним щелчком мог прибить. А сейчас ты мне промеж глаз пяткой заедешь – я с копыт слечу. Есть разница?
Лева вертел головой и восхищенно улыбался, словно под ним не знакомая обстановка – стол со стульями вокруг, стены с дверями, – а простиралось с высоты птичьего полета огромное пространство лесов, рек, крошечных домиков и игрушечных автомобилей, едущих по ниткам дорог.
Глядя на его радостную физиономию, Костик тоже улыбнулся. Подбородок несколько раз дернулся, губы поджались в линию и криво растянулись – он вспомнил дочь. Тысячу лет не вспоминал, забыл, как выглядела, из головы выбросил. Катюшка была единственным человеком на земле, вызывавшим в его душе непривычные трепет и сознание того, что любит он ее как продолжение себя.
Буря в стакане воды
Женская душа – океан терпения и добра. Три души – уже почти Мировой океан. Но как известно, буря мглою небо кроет, и спокойная водная гладь превращается в бешеное бурление волн. Шторм зреет в нижних слоях атмосферы, и, когда разыграется, способов утихомирить его не существует.
Коллективное мужское помешательство затянулось. У Ксюши, Ирины и Поли назревал протест оскорбленной невинности – вроде шторма средней силы.
Они приехали домой раньше мужчин. Сидели за столом, приготовленным к ужину, и плакались на судьбу, подкинувшую им на удивление одинаковые проблемы. Точно в небесной канцелярии раздавали сюжеты по коллективному принципу, и Санлюбу досталась не комедия, трагедия ошибок.
– Завтра суббота, – вздохнула Полина, – мужики уже неделю на бойкоте. А если они снова решат напиться?
– Фигу! – заявила Ксюша. – Ни капли не дадим! Просто сволочи! Мы перед ними стелемся, а они нос воротят.
– В конце концов, существует презумпция невиновности, – поддакнула Ира. – Почему мы должны доказывать свою непорочность? Это унизительно.
– У меня и в мыслях никогда не было! – в сердцах воскликнула Поля. – А Вася меня шлюхой обозвал!
– И Марк меня, – призналась Ира.
– Аналогично, – подтвердила Ксюша.
– Группа падших женщин, – усмехнулась Ира.
– Публичный дом на выезде, – скривилась Ксюша.
– Какие же мы падшие или шлюхи? – всплеснула руками Поля. – Мы очень честные и порядочные. Сколько это будет продолжаться?
– Целый день мотаешься высунув язык, – зло буркнула Ксюша, – а домой придешь, тебе только в морду не плюют.
– Есть пределы терпения, – рассуждала Ира, – за которые опасно переходить. Поскольку начинается разрушение личности, той важной ее составляющей, которая зовется самоуважением.
Никем не замеченный, в столовую вошел Лева и подсел в сторонке. Несколько часов назад он расстался с Костиком, к которому проникся большим уважением и даже восхищением. Мысли о самоубийстве улетучились. Лева чувствовал, что вступил в новую фазу бытия. Он мысленно готовился к подвигу, то есть к драке, и переживал спортивный азарт, смешанный со страхом, как перед соревнованиями. Сам Лева ни в каких соревнованиях не участвовал, но признавал теперь полезность спорта.
Он не понял, в чем состоят проблемы, обсуждаемые за столом, но слова мамы о разрушении самоуважения были ему близки. Лева тихо кашлянул, привлекая внимание.
– Что ты здесь делаешь? – обернулась к нему мама. – Или поиграй.
– Левочка, ужинать будем, когда мужчины приедут, – сказала Тюполь.
– У меня к вам просьба. – Лева встал и подошел ближе. – Залезьте, пожалуйста, с ногами на стол. Вам сразу станет легче.
– Куда-куда? – поразилась Ирина.
– На ребенка уже перекинулось? – вытаращила глаза Ксюша.
– Мальчик, что ты сегодня кушал? – спросила Поля. Лева немного обиделся. Он желает помочь, а на него смотрят с ужасом. Хотел сказать «Для вас стараюсь», но стал вдруг упрекать:
– Вы на меня в последнее время совершенно внимания не обращаете. Ты, мама, спрашиваешь, как день провел, а ответа не слушаешь. Тюполь, я просил тебя вареники с картошкой, а ты какие сделала? С капустой! Тексю, я тебе нанялся за собаками смотреть? А когда я в последний раз рубанок держал? Олег водить не учит, а папа на все вопросы говорит – в словаре посмотри. Зачем вы меня завели, спрашивается, если даже в пустяковой просьбе отказываете? Трудно вам на стол встать?
Обвинения ребенка отдавали горькой справедливостью. Первой на них отреагировала Поля. Она сдвинула тарелки и приборы в сторону, вскарабкалась на стул, а потом на стол. Следом со словами «Чем бы дитя ни тешилось» полезла Ксюша. Обескураженная и терзаемая раскаянием Ира последовала их примеру.
Ксюша уворачивалась от люстры, которая била ее по голове, Поля опасливо переминалась с ноги на ногу, Ирина нечаянно опрокинула ногой солонку. Они в ряд стояли на столе, как на эшафоте, и с тревогой взирали на Леву.
– Дальше что делать? – спросила Ксюша.
– Смотрите по сторонам, – велел Лева.
– Вон моя заколка, – Поля показала пальцем за диван, – я ее не могла найти.
– Ты спрятал какой-то сюрприз? – спросила Ира сына. – Мы должны его отыскать?
– Нет! Неужели не замечаете? – с досадой воскликнул Лева.
Расстраивать обездоленного ребенка никому не хотелось. Они стали вслух «замечать», надеясь попасть на правильный ответ.
– Щенки сгрызли ножки дивана, – сказала Ксюша.
– На люстре килограмм пыли, – отчиталась Поля.
– Под креслом твоя бейсболка, – сообщила Ира.
– А общая картина? – подсказал Лева. – Как она выглядит?
Ира, Ксюша и Поля крутили головами, осторожно поворачивались из стороны в сторону, но изменений в общей картине не находили.
С улицы донесся собачий лай. Кто-то зашел на участок.
– Стойте так, – попросил Лева, – не спускайтесь! – И побежал к двери.
– Девочки, – со страхом прошептала Поля, – кажется, стол трещит, сейчас он рухнет!
– Это я на хлебницу наступила, – успокоила Ира. – Что же Лева имел в виду?
– Разворачиваемся спинами друг к другу, в круг, беремся за руки, – скомандовала Ксюша, – начинаем медленно поворачиваться. Кто первый заметит, сразу говорите.
Олег, Марк и Вася застыли на пороге. Открывшаяся им картина была настолько поразительна, что никаким разумным объяснениям не поддавалась.
Женщины стояли на обеденном столе. Медленно кружили по часовой стрелке, тихо переговаривались. В центре круга, между их головами, точно ритуальное кадило, раскачивалась люстра.
Спрятавшийся за спины мужчин Лева хихикал.
– Ничего себе! – присвистнул Олег.
– Колдуют? – прошептал Вася.
– Что здесь происходит? – воскликнул Марк.
Кружение остановилось. Ира, Поля и Ксюша заняли исходную позицию, выстроившись в ряд, точно приговоренные к казни через повешение.
– Мы с Левочкой играем, – смущенно улыбнулась Поля.
– А что? – с вызовом спросила Ксюша. – Нельзя?
– Своего рода аутотренинг, – неожиданно заявила Ира и покраснела.
Лева благоразумно выскользнул из комнаты. Женщины спустились на пол. Мужчины им помощи не предложили. Обменялись взглядами, которые условно можно назвать понимающими. Так переглядываются в сумасшедшем доме здоровые люди.
Нарождавшийся протест (шторм, бунт) был задавлен в зародыше. Нелепая сцена и неуклюжие попытки объяснить ее детской шалостью вернули подруг на позицию оправдывающейся стороны. За ужином мужчины вели свою беседу, обращая внимания на женщин не более, чем на пустующие стулья. Когда какой-нибудь из «стульев» подавал голос, на секунду устанавливалась тишина, а затем разговор возобновлялся с той реплики, на которой перебили.
– Хватит дурью маяться, – призывала Ксюша – Давайте спокойно поговорим!
Пауза. Молчание. Марк набирает в легкие воздух и говорит Васе:
– Связывать идею национального самосознания в России исключительно с православием – глубочайшее заблуждение.
Ирина ковыряется вилкой в тарелке и встревает в разговор о спорте:
– Заблуждения в нравственном достоинстве человека наносят его психике такой же вред, как врачебные ошибки телу.
Пережевав пищу, Вася обращается к Олегу:
– А в третью лигу дворовые команды собрали. Там мастерством и не пахнет.
Дело дошло до того, что вконец оробевшая Поля через стол попросила Леву громким шепотом:
– Скажи дяде Васе, чтобы он мне горчицу передал.
Ирина со словами «Это жестоко!» и Ксюша, обозвав мужиков гадами, вскочили из-за стола. Поля растерялась, а потом совершила действие для нее немыслимое и объясняемое исключительно припадком женской солидарности. Она выхватила из-под носа мужчин тарелки с недоеденным ужином, шлепнула их друг на друга и понесла на кухню.
Вася, Марк и Олег, с ножами и вилками в руках, посмотрели на пустующий стол и довольно рассмеялись.
Возможно, с каждым из них в отдельности и не составило бы труда справиться, то есть убедить в ошибке, умаслить клятвами, пристыдить обидами. Но мужчины сплотились, как они сами горько шутили, в «клуб рогоносцев». Без лишних разговоров они оказывали друг другу моральную поддержку и едва ли не соревновались в способах наказания неверных женщин. Они жили по неписаному уставу «клуба», который обязывал их быть равнодушными к словам, рыданиям и увещеваниям, вырывавшимся из женских уст. Жестокосердие, впрочем, не исключало потребительской придирчивости. Прежде нетребовательные и покладистые в быту, теперь они позволяли себе начальственный окрик. Где мои носки? Почему складка на рубашке? Утюжить до сих пор не научилась? Пришей пуговицу. Найди галстук. Купи крем для бритья.
