Себастьян Фолкс - Неделя в декабре
Ко времени появления Вилса, к 11.55, он уже стоял со стаканом воды в руке у ползшей, попыхивая, ленты. Из тех трех людей, с которыми Вилс встречался этим утром, Райман был наиболее, и это еще очень слабо сказано, элегантным — чего и следовало ожидать, поскольку и платили ему куда больше, чем двум другим.
— Интернетовские чаты, — сказал Вилс. — Вы умеете ими пользоваться?
— Думаю, что да. Я все же возьму немного лосося, Джон, для видимости.
Вилс понял — это намек на то, что и ему неплохо бы взять какую-то еду. Одним из качеств, которые нравились Вилсу в Раймане, было немногословие; а еще ему нравилось, что Райман его не боится — в отличие от Алана Винга или Стюарта Теккерея со всем его дерьмовым лоском клубного теннисиста.
— По дороге в «Саджиорато», — сказал Вилс, — заглянете в интернет-кафе. Обзаведетесь полудюжиной одноразовых электронных адресов. Войдете в финансовый чат. Зарегистрируетесь как официант девятнадцати лет. Напишете: «Вчера вечером я прислуживал на званом обеде в Челси и слышал, как глава лондонского офиса Первого нью-йоркского банка говорил об их решении купить АКБ. Исторические корни, имеющиеся у АКБ в большинстве развивающихся стран и бывших колоний, позволят Первому нью-йоркскому удовлетворить его стремление стать поистине „глобальным“ банком… и ду-ду-ду».
— Первый нью-йоркский? — переспросил Райман, снимая пластмассовую, окаймленную пурпурным колечком крышечку со своего сашими.
— Такие у меня имеются сведения, Мартин. Затем сегодня после полудня вы посетите другое интернет-кафе. Хотя, наверное, можно будет воспользоваться и тем же. Решайте сами. Зарегистрируетесь как любитель, по мелочи играющий на бирже. Физиотерапевт-австралиец, влезающий в интернетовские разговоры своих клиентов. Вы увидели сообщение официанта. И захотели прокомментировать его. Похоже, у нас появился хороший шанс. Самое время покупать акции АКБ. Несколько простых фраз. А завтра утром посмотрите, как все сработало, и, если потребуется, добавите еще пять или шесть комментариев. И завтра за ланчем подбросите этот сюжетец Магнусу Дарку. Столик вы уже заказали?
— Да. Дарк у меня такую историю с руками оторвет. Он уже успел пожаловаться, что ему не хватает материала. Сами понимаете, мертвый сезон, на носу Рождество. Мы с ним встретимся в ресторане, принадлежащем тому круглолицему телевизионному шефу. Колонка Дарка печатается по пятницам, значит, за завтрашний день он успеет ее накатать. Вы очень точно выбрали время.
— Хорошо. Однако сегодня, когда будете в «Саджиорато», переговорите с тамошним барменом, Тони. Отдайте ему вот это. — Вилс протянул через стойку, у которой они стояли, две бумажки по 50 фунтов. — Вы знаете Дугги Муна, краснолицего, занудливого денежного маклера, который всегда занимает там столик у окна?
— Да. Это его любимая забегаловка. Сколько я ни бывал там, каждый раз его видел.
— Попросите Тони под строжайшим секретом рассказать Муну, что он видел нашего человека из АКБ обедавшим в отдельном кабинете с председателем правления Первого нью-йоркского.
Райман облизал губы. Похоже, эта часть общего плана вызывала у него наименьший энтузиазм: без анонимности интернета расстояние между ним и Управлением по финансовому регулированию — а то и полицией — сокращалось до незначительного.
— А завтра? Что я скажу Дарку?
— Пару дней назад в «Файнэншл таймс» появилась статейка о возможных будущих слияниях банков. Попросите Дарка просмотреть ее. Поговорите о достоинствах таких слияний. Напомните о «Роберте Флеминге» и слиянии «Чейз Манхэттена» с «Джей Пи Морганом»: Старой Империи с Новой Америкой. Дайте ссылку на чат. Скажите, что там могут появиться какие-то подтверждения сделки. Не пытайтесь пустить слух, это вам все равно не удастся, просто укажите на информацию, которая уже существует. Нынешние журналисты вытягивают большую часть своих сведений из интернета — на сколько-нибудь серьезные исследования у них нет ни времени, ни средств. Большую часть газетных статей сочиняют юнцы, редакционные стажеры, и занимаются они всего-навсего повторной переработкой уже попавших в Сеть материалов друг друга. Однако посоветуйте Дарку быть осторожным в формулировках. Пусть выдаст все за идею, которая пришла ему в голову, когда он размышлял о подходящем к концу трудном годе. Он может написать так: «Разве это не представляется естественным?» Если кредитный кризис усугубится, для всех банков наступят трудные времена и, разумеется, многие из них пожелают получить дополнительные гарантии своей безопасности. Пусть представит все как явление временное, но положительное. Приятное добавление в чулок с рождественскими подарками. Понятно?
— Да. Думаю, ему это понравится. Противоядие от мрачных настроений, от мыслей о конце света. Хорошая новость для держателей акций.
— И для пенсионеров, — прибавил Джон Вилс.
— По временам, — сказал Мартин Райман, слизывая с кончика палочки для еды немного васаби, — мне кажется, Джон, что вас очень легко перепутать с Дедом Морозом.
— Что ж, в такое время года, — ответил Вилс, не улыбнувшись саркастической шутке Раймана, — даже в нашем мире многие стараются вернуть людям хотя бы малую часть того, что мы от них получили.
Габриэль Нортвуд провел утро среды, положив ноги на стол и читая Коран.
— Какой мерзавец, — время от времени бормотал он вполголоса. — Нет, ну какой мерзавец…
Он всегда полагал, что портрет самого черствого и безжалостного божества рисует Старый Завет. Яхве, или Иегова, бог евреев, их Исхода, их диетических законов и кровавых битв с другими семитскими племенами; Яхве — бог изгнания, казней, кровопролития, моровых язв и истребления первенцев… Он, безусловно, выглядел образцом непримиримости. Однако в сравнении с богом Корана старина Яхве начинал казаться Габриэлю едва ли не добрым дядюшкой.
Бог Корана не делился с ним ни великими преданиями Старого Завета (хоть и ссылался на них), ни современными наставлениями Нового по части праведной жизни. Он предлагал лишь собственные слова, ipsissima verba,[49] переданные через архангела Джабраила Пророку, который запомнил их и записал буква в букву. И главная его мысль, излагаемая почти на 400 страницах, выглядела просто: веруй в меня или гореть тебе в вечном пламени. И так страница за страницей.
Мучительное наказание ожидает неверных.[50] Унизительное наказание уготовано им. Мы ведь приготовили для неверных узы, цепи и огонь. А что даст тебе знать, что такое оно? Огнь пылающий! Горе всякому хулителю-поносителю, который собрал богатство и приготовил его! Думает он, что богатство его увековечит. Так нет же! Будет ввергнут он в «сокрушилище», в огонь воспламененный. А если он из числа заблудших, то — угощение из кипятка и горение в огне. А Мы непременно дадим вкусить тем, которые не веровали, тяжкое наказание! Огонь для них как вечное обиталище.
На каком месте ни открой, все то же и получишь. «Посмотри, какой был конец тиранов». Похоронный звон, заевшая пластинка муэдзина.
Зато верующих ожидают «добротные, прекрасные, черноокие, скрытые в шатрах, не коснулся их до них ни человек, ни джинны… Они — точно яхонт и жемчуг, возлежа на ложах, расставленных рядами. И Мы сочетаем их с черноглазыми, большеокими».
Жизненный выбор, установленный Пророком, был, как любила выражаться — к великой досаде Юстаса Хаттона — Дилайла из комнаты клерков, «и ежу понятным». Каждый, думал Габриэль, предпочел бы девственницу адскому пламени — во всяком случае, каждый мужчина, поскольку, что, собственно, предлагается женщинам, оставалось неясным. Чего Корану не хватало, так это доводов и свидетельств в пользу представленной в нем картины столь радикально разделенной надвое посмертной жизни.
Иегова разводил воды Чермного моря. Он разрушал города на равнине.[51] Он говорил в уши пророков. Он насылал чуму на врагов израильтян. Иисус, дабы доказать свою божественную природу, творил чудеса и изобрел совершенно революционный способ обхождения с людьми — благожелательный. Он ходил по водам. Он воскрешал мертвых. Аллах же, с другой стороны, снизойти на землю или доказать свою правоту не потрудился. Он не давал себе труда убеждать кого-либо; единственный раз лично обратившись к человеку, Аллах предложил ему лишь предостережение: веруй в меня или умри.
Одолев 200 страниц, Габриэль ощутил страшную усталость. А кроме того, самодостаточная, не допускающая возражений уверенность Корана в своей правоте содержала в себе нечто, напоминавшее Габриэлю о чем-то другом, о ком-то, кого он хорошо знал. О некоем голосе. Однако связать его с каким-либо именем прямо сейчас Габриэлю не удавалось.
Он читал где-то, что арабы чувствовали себя отлученными от монотеизма, поскольку и через несколько сотен лет после его возникновения у них так и не объявилось собственного пророка, который получал бы прямые указания свыше; походило даже на то, что их еврейские и христианские торговые партнеры насмехались над ними за эту недостачу. Когда же Пророк наконец пришел, со времени явления и ухода второго воплощения Бога, Иисуса Христа, миновало 600 лет: промежуток, который, по нынешним меркам, лет этак 1400. Для короткой истории монотеизма срок страшно долгий, думал Габриэль, особенно если все это время твои соседи смотрят на тебя как на отставшее в развитии существо. И некоторые из яростных повторов книги демонстрируют, похоже, плоды, вызревшие за столетия тайных надежд и безмолвия. Так что после всего этого пустого времени Пророку лучше было высказываться покатегоричнее.
