Андрей Шляхов - Доктор Данилов в Склифе
Данилов пообещал себе, что завтра же вечером поговорит с Еленой серьезно. Надо же внести ясность. Может, ей еще что-то не нравится, пусть скажет об этом прямо.
Несмотря на все произошедшее, представить свою жизнь без Елены Данилову было трудно. Сразу же появлялось некое чувство пустоты. Ближе к вечеру Данилов уже злился только на себя одного. Повел себя как персонаж дешевой мыльной оперы, этакий мачо-кобелячо. Можно было просто объяснить Елене, что ее выпады сильно его задевают, а не устраивать этого представления с уходом. Впредь надо быть сдержаннее, вести себя по-мужски, а не истерить, как кисейная барышня.
Сегодня Данилов радовался обилию поступающих. Работа отвлекала от грустных дум, да и время летело быстро. Выбившись из привычной колеи, Данилов не принес на дежурство никакой еды, но это обстоятельство его не расстроило — надо же иногда устраивать нечто вроде разгрузочных дней. К тому же крепкий чай превосходно отбивал аппетит.
— В реанимацию женщину привезли, тридцать два года, — Маша вернулась с перекура и делилась новостями, — у нее неделю назад муж умер в нашей сосудистой хирургии. Перевели из сто двадцать третьей больницы с угрозой разрыва аневризмы брюшной аорты, наши его продержали три дня в палате, пока аневризма на самом деле не разорвалась, и только тогда взяли на операцию. Ну, в общем, не спасли. Жена такой скандал устроила — с двенадцатого этажа на первом слышно было. А как похоронила — отравилась реладормом.
— А реладорм где взяла? — спросил Данилов. — Его ведь без рецепта не купишь?
— Этого не знаю. — Маша пожала плечами. — Мы с девчонками поспорили — вот как это объяснить? Такая любовь сильная или банальный страх остаться одной, без каменной стены?
— Состояние тяжелое?
— Тяжелое.
— Ну, если выживет, тогда спросите.
— Кто ж на такие вопросы отвечать будет, Владимир Александрович? Вы что, смеетесь?
— Нет, не смеюсь. Просто кроме нее некому ответить на этот вопрос.
— Наверное, это любовь… — предположила Маша. — Ну а теперь-то чему вы улыбаетесь?
— Тому, как причудливо сочетаются в вас романтизм и практицизм, — признался Данилов.
— Да — я практичный романтик, — кивнула Маша. — И помечтать люблю, и деньги считать умею. Дитя двадцать первого века.
Данилов внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, было не из приятных. «Врачу вообще невозможно оставаться молодым, — подумал Данилов. — Во-первых, сразу же после окончания института нас начинают величать по имени-отчеству. Во-вторых, держаться надо солидно. В-третьих, все молодые врачи прибавляют себе возраст, чтобы казаться опытнее. Так незаметно и расстаешься с молодостью. Впрочем, зря я кручинюсь, меня ж вчера в магазине два раза молодым человеком назвали и в метро один раз. Так что не все еще потеряно…»
— А вчера в столичных новостях выступал архитектор и рассказывал про Склиф, — вспомнила Маша. — У нас планируется какое-то грандиозное строительство — современный клинический корпус, который протянется от Садового кольца вдоль проспекта Мира, новый патологоанатомический корпус, здоровый такой…
— А старый снесут?
— Наверное. Только нам ничего не построят, — вздохнула Маша. — Будем в старом здании сидеть.
— Да у нас вроде с пространством все нормально, — сказал Данилов.
— Корпус маленький, — не согласилась Маша.
— На одну реанимацию, три отделения и наш приемный покой — в самый раз.
— Могли бы построить новый корпус и добавить отделений здесь, а не открывать где-то там, в сто тридцать шестой.
— Москва — большой город с огромными транспортными проблемами. Нерационально устраивать один мегацентр отравлений. Лучше рассредоточить отделения по городу. Так пациенты будут быстрее попадать на койку, а это очень важно.
— А вы сами, Владимир Александрович, в сто тридцать шестую уйдете или у нас останетесь?
— Боюсь, что ни туда и ни сюда, — ответил Данилов. — Был у меня на днях не очень приятный разговор с Ромашовым…
— С ним другого разговора и быть не может! Он же Такой Большой и Строгий Начальник!
— И он мне заявил, что мое присутствие в Склифе нежелательно!
— А вы что?
— Думаю. Знаете же поговорку: «Насильно мил не будешь».
— Жаль, если вы уйдете, — вздохнула Маша. — У нас в приемном нормальные доктора почему-то вообще не задерживаются.
— Работа не самая приятная, вот и уходят, — заметил Данилов. — Я тоже не горю желанием годами торчать на приеме.
— А вот мне, Владимир Александрович, наоборот, в отделении не нравится. Там скучно, и лица каждый день одни и те же. Правда, старшей сестрой в отделение я бы пошла.
— Почему?
— Старшая сестра — это другое дело. Белый человек. Ходишь, всех пинаешь, а сама особо не напрягаешься…
— Боюсь, Маша, что у вас превратное представление о плюсах и минусах должности старшей сестры. Это собачья работа. Старшая сестра руководит средним и младшим персоналом, отвечает как за внутренний распорядок, так и за санитарное состояние отделения, получает и хранит лекарства, обучает сестер, затыкает собой все дыры, которые больше заткнуть некем. Разве не приходилось видеть, как старшие сестры на кухню за обедом ездят?..
— Сдаюсь, Владимир Александрович! — Маша подняла вверх обе руки. — Вы меня убедили! В старшие сестры — ни ногой. Только в главные.
— Да там еще хуже…
Приехавшая карета «скорой» помешала Данилову отговорить Машу и от продвижения в главные сестры.
Пациент оказался ветеринарным врачом. А заодно и наркоманом со стажем. Сегодня он в очередной раз решил ввести себе в вену кетамин (средство для анестезии, блокирующее нервные окончания без угнетения дыхания и кровообращения, а также — сильный галлюциногенный наркотик. — Прим. автора), сэкономленный на даваемых в клинике наркозах, и немного превысил дозу. Повезло чуваку. Если бы превысил намного — оказался бы в реанимации или вообще в морге.
— Что-то увлекся я сегодня, — ветеринар-наркоман был хоть и вял, но соображать соображал.
«Увлекся ты давно», подумал Данилов, вглядываясь в расширенные зрачки пациента. Тот смирно лежал на кушетке.
— Не надо было водярой догонять…
— Добрая мысля приходит опосля, — прокомментировал Данилов, измеряя пациенту давление.
— Это правда, — согласился тот. — Давно бы бросил это дерьмо, да больно уж глюки качественные. Причем вижу не абы что, а что хочу…
— Сейчас-то что видите? — спросил Данилов.
— Сейчас вас, доктор, вижу, — пациент повернул голову, — сестру, дверь. Глюков нет, были да ушли…
Голова вернулась в исходное положение.
— А вот на потолке что-то вроде карты Москвы вижу… Только масштаб больно мелкий…
— Давайте я помогу вам раздеться для осмотра, — предложил Данилов.
Пациент покорно дал себя раздеть.
— Собачку или кошечку держите? — поинтересовался он, когда Данилов пальпировал печень.
— Не держу.
— Жаль, — пациент выпятил нижнюю губу, — а то мы с вами скооперировались бы.
«Ты скоро с гробовщиком скооперируешься, — вздохнул про себя Данилов. — Тощий, серый, и печень чуть ли не до мочевого пузыря достает. Тридцать один год, а уже не жилец».
По рукам и ногам ветеринара змеились следы от инъекций, желваки, рубцы, попадались и незажившие нарывы.
— Вот подлечусь у вас — и брошу все! — пообещал пациент. — И с бухлом завяжу, и с ширевом. А чтобы не тянуло — делом займусь. Диссертацию начну писать.
— Правильно мыслите, — одобрил Данилов, прекрасно понимая, что первым делом после выписки пациент начнет бухать и ширяться. Хорошо еще, если прямо в отделении не сорвется…
Данилов ожидал придирок на утренней конференции, но их не было. То ли не к чему было придраться, то ли в отсутствие заместителя директора по лечебной работе никто не хотел этим заниматься.
Как только пятиминутка закончилась, к Данилову обернулся Марк Карлович, сидевший впереди него:
— Владимир Александрович, пойдемте ко мне. Есть разговор. Ненадолго.
По выражению лица Марка Карловича Данилов понял, что разговор будет не из приятных.
По дороге не разговаривали. Шли молча, как чужие. Только усевшись в свое кресло, заведующий приемным отделением обрел дар речи:
— Владимир Александрович, я говорю с вами не по чьему-то поручению, а по своей собственной инициативе…
«Не исключено, что это действительно так», — подумал Данилов.
— Сложилось так, что вы стали… как бы это сказать… персоной нон грата… Это, как вы сами понимаете, ничего хорошего вам не сулит… Поэтому… в ваших же интересах…
— Марк Карлович, скажите проще: «Изыди, окаянный!»
— Окаянный… Ну зачем так резко, — укорил Марк Карлович. — Хотя, не стану спорить, смысл вы уловили точно. Лучше бы вам, Владимир Александрович, уйти по собственному желанию, и чем раньше, тем лучше. Это не угроза, не подумайте, просто мой совет. Вас там, — Марк Карлович указал глазами в потолок, — не просто невзлюбили, на вас ополчились. Все ваши действия будут рассматриваться чуть ли не в лупу, и придирок посыплется немерено. У нас уж если решили кого-то сожрать, так сожрут с потрохами, простите мне столь грубое сравнение. Мне с вами работалось хорошо, как подчиненный вы меня совершенно не напрягали, но увы, к моему мнению здесь мало кто прислушивается. Поймите правильно — мне бы не хотелось расставаться с вами по-плохому, если можно расстаться по-хорошему…
