Михаил Климов - Старый дом
Но вот чтобы у Владимира Горностаева, а именно такая фамилия стояла в Володином паспорте, это наш герой помнил точно, из Новой Зеландии…
Да еще вскрыть в нужный момент…
«Зять» вместе с дочерью просто посчитали, что если Слава не появился, значит, ему сейчас должно быть очень плохо и одиноко. И решили его утешить, послав весточку о себе…
Но какие мозги у человека…
Восторг…
И какая забота о нем, Прохорове…
Наш герой хорошо понимал, чувствовал за этим посланием и дочь, которая наверняка тыкала мужа в бок с просьбой что-нибудь придумать, как-нибудь помочь отцу…
Но ведь нашел такую изящную форму «зять», тут даже сомнений не было… Не отмахнулся, думал, искал…
Как он еще мог это сделать? Как послать из прошлого привет в будущее, если неясно где именно этот привет будут искать?
Совершить некий поступок, чтобы его как-то отметили в нужный тебе в будущем момент. Причем поступок этот должен быть таким, чтобы тот, кому адресуется привет, неминуемо наткнулся на его описание, а не искал специально. Можно было немотивированно убить американского президента, а можно – вот так, как это сделал «зять»…
Почему-то вот это ощущение Володиной доброты и, как сейчас модно говорить, «креативности» безумно радовало нашего героя.
И скорей всего, именно этот странный коктейль из отчаяния (надо объяснять почему?) и радости, из безысходности и надежды, из депрессивности и восторга и был точным портретом сегодняшнего состояния нашего героя.
И было еще что-то хорошее в этих его чувствованиях, какой-то еще компонент, но за всю ночь, за все свое бдение-бодрствование он так и не смог его точно почуять и определить…
Слава встал утром, помылся, почистил зубы, начал разогревать вчерашние пельмени…
И вдруг почувствовал, заметил, что напевает какую-то песенку…
Он, без слуха и голоса…
Он, в которого школьный приятель Витька Недельчик, окончивший музыкальную школу, начинал кидаться всякими не очень тяжелыми предметами, как только Прохоров начинал петь…
Он, которому Варвара под страхом смерти запретила даже рот открывать на эту тему, и пару раз этот страх едва не исполнился…
Он, который сам себе отменил раз и навсегда это занятие, и уже тому лет двадцать, как эта отмена работала безукоризненно…
И вдруг он напевал какую-то мелодию, страшно знакомую, хотя слов вспомнить не удалось ни одного…
Ура, мы ломим, гнутся гады…
Прохоров сел завтракать перед компом, еще раз прочел вчерашнее сообщение и вдруг обратил внимание на слова «умершего почти шестьдесят лет назад».
Потом понял, что Маринка тоже умерла много лет тому, что, скорей всего, это же случилось с Андрюшей и Анечкой…
Помолился за них…
Но настроение испортилось… Старик, переживший всех своих не только детей, что нечасто, но бывало, но и внуков…
Этакий курьез…
Потом все-таки нашел в себе силы, отогнал дурные мысли, от которых чуть не впал в полную депрессию опять, и решил разобраться со своими делами…
Их было немало…
Но и немного…
Когда-то по молодости в списке встреч и визитов на день у Прохорова могло стоять и десять и пятнадцать…
И сил хватало и времени… И все успевал…
А сейчас…
Три-четыре, и он уже все – выдохся…
Слава опять усилием воли отогнал от себя набегающую хандру.
Так, во-первых, связаться с Александром и отменить продажу его, Славиной квартиры.
Если он остается (а куда ему теперь деваться?), то квартира-то собственная ему нужна… Но пусть с документами все будет доведено до конца…
Во-вторых, найти Матвеича и решить вопрос с кирпичом.
Сделать это хотелось побыстрее, не из-за денег, конечно, а потому что видеть прекрасное произведение человеческого гения покалеченным и покореженным было тяжело и противно. При всех ее недостатках, Варвара, которая выбрасывала любую посуду, если у нее откололся даже самый краешек, была ему понятна.
А тут такое прекрасное и забавное изделие…
И подумав так о фаберовском кирпиче, Прохоров вдруг понял, что все-таки возвращается к жизни…
Просыпается антикварная жилка, это хорошо, должно же что-то в человеке не спать…
В-третьих, надо было придумать отмазку для Гороха, а если не придумается или не пройдет то, что придумано, понять, кому звонить и с какими словами…
В-четвертых, правильно было связаться с Упырем и, поскольку его, Прохорова отъезд отменился, попробовать переиграть всю историю. Потому что теперь подходил и обмен.
Или не надо звонить?
Кроме того, что это было не очень по правилам, раз они уже ударили по рукам, в наличии имелось еще ощущение удачной сделки, потому что кроме денег есть на свете кое-что еще. Чувство того, что поступил справедливо, не только сохранив библиотеку, но и устроив так, что она попала к правильному человеку…
Хотя и потерял Прохоров на этом несколько десятков тысяч долларов, но все же решил Упырю не звонить и к обмену не возвращаться…. Однако почему потерял? Деньги обещаны через полгода, будем терпеливо ждать…
Но Упырь вдруг именно в этот момент позвонил сам:
– Не уехал? – спросил он без всяких «здравствуй – до свидания».
– Нет… – озадаченно ответил Прохоров. – И не уеду…
– Тогда надо повидаться…
– Хорошо, заеду…
Чего это он? Может, сам хочет все переиграть назад?
Ладно, разберемся…
Что-то у меня было пятым пунктом? Ах, да…
Надо, наконец, отвезти деньги в банк.
Иначе, зачем он арендовал ячейку?
Да и хранить в этой стране бабло следовало не в рублях, а в валюте, и не в банке, на счету, а в наволочке или в ячейке. Потому что банк, как и рубль, мог в любую секунду рухнуть, а доллары и сейфовое хранение никакому такому риску подвергнуться не должны были…
73
С банком все обошлось быстро и без проблем.
Ячейка, правда, оказалась недостаточно большой, чтобы вместить все «сокровища» Прохорова. Тогда он арендовал вторую, аккуратно разложил деньги пополам, поставил ящички в две ячейки и повесил на колечко два ключа, а не один – вот и все проблемы…
Александру он позвонил еще утром и договорился, что тот в этой сделке все повернет назад, тем более, что и поворачивать, по сути, было нечего: риэлтор все еще ждал возвращения нужного человека в БТИ.
Александр поворчал, конечно, что так не делается, но помня свою недавнюю, скажем так, промашку, быстренько заткнулся, Славе даже не пришлось его в то жульничество носом тыкать, сам еще помнил. Тем более что за БТИ Прохоров пообещал заплатить отдельно.
Конечно, это были копейки по сравнению с тем кушем, который Александр снял за Володину квартиру, но куши бывают редко, а вот каждый день пять копеек, это все-таки восемнадцать с лишним рублей в год – хватит на недорогую чашку кофе…
Следующим пунктом был Матвеич.
К нему Прохоров со своим таксистом, вызванным по случаю обилия перевозимых денег и многочисленности поездок, ехал долго – лето кончалось и начинались ежедневные, а не только по выходным, пробки.
Матвеич хмуро покрутил в руках серебряные уголки с завитушками, долго рассматривал в лупу все чекухи (так называют антиквары знаки серебряной пробы и клеймо мастера), потом скептически посмотрел на Славу:
– Фабер настоящий… – он еще раз глянул на фурнитуру, потом попробовал что-то сложить из нее, не получилось. – Но с чего ты взял, что это от какого-то кирпича? Я о таком никогда не слышал…
– У тебя комп есть?
– В соседней комнате…
Труднее всего было вспомнить, как называлась та фабрика, кирпич которой использовали на фирме для этой спичечницы. А страница нужная была заложена на Славином компе, который стоял дома.
Горюнов, Горячев, Гареев?
Точно на «Г», но вот как?
Не получалось ничего…
Сзади насмешливо и недоверчиво посапывал Матвеич…
Увидеть сейчас фиаско старого приятеля для него было бы просто медом – как это он, великий и ужасный в своем серебряном и бронзовом деле, не знает чего-то про Фабера, а приходит книжник, пусть даже почтенный и уважаемый, и ему что-то открывает?
Да гонит он…
Прохоров все это понимал и видел, что теряет очки. Он подумал немного и загнал в искалку «Фаберже, кирпич».
Высыпалась какая-то ерунда…
– Ну? – спросил из-за плеча Матвеич.
Слава добавил к двум словам третье – «спичечница» и победил: на экране по одной из ссылок открылась нужная фотография.
– Ну? – спросил на этот раз Прохоров.
– Антилопа гну… – проскрипел Матвеич.
Обиженно и радостно одновременно.
Вот интересно, казалось бы, два таких состояния ну никак не могут сочетаться. А вот тут совпали…
Матвеич сел к компу: заложил страницу, увеличил фотографию, отпечатал на принтере, не понравилось, сделал порезче, распечатал еще раз.
Потом, пользуясь картинкой, начал складывать принесенные Славой детали в нужном порядке и только когда понял, что это комплект, спросил:
– Сколько…
Как помнит внимательный читатель, наш герой хотел за останки спичечницы пять тысяч долларов.
