Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
В Москве очень мало что было известно об истинных обстоятельствах событий в Чехословакии, их направленности и цели. Советские средства информации кричали, что «чехословацкие ревизионисты — агенты ЦРУ и сионизма», хотят вырвать Чехословакию из лагеря социализма и восстановить капитализм. Но мне повезло: весной 68-го года мой друг, профессор факультета журналистики МГУ Сергей Муратов познакомил меня с группой студентов журналистского факультета пражского Карлова университета, проходивших стажировку в МГУ. (В чем они могли стажироваться в СССР, кроме как в искусстве лжи, было не очень ясно!) И от этих студентов я имел обширную информацию о положении в Чехословакии, в том числе и о главной цели реформистского движения в их стране. Цель эта состояла в создании нового строя — демократического, кооперативного социализма с рыночной экономикой.
Перемены в жизни Чехословакии в ту весну происходили с характерной для революции скоростью или, точнее, сжатостью времени. Была полностью ликвидирована всяческая цензура, образовывались новые партии — социал-демократическая, Объединение беспартийных активистов, Партия рабочих советов и ряд других, возникали независимые органы массовой информации, промышленные предприятия получили настоящую самостоятельность и на них создавались рабочие советы, была восстановлена независимость профсоюзов. И все это — без малейших актов насилия и экстремизма, в атмосфере всеобщего подъема и единения.
Очень важно также отметить, что идеи и импульсы перемен шли не сверху, от власти, а из гущи общества. Сначала появилась программа интеллигенции — «Две тысячи слов», а потом уж партийное руководство выдвинуло свою «Программу действий». Программа социально-экономических реформ была разработана в академических кругах под руководством директора института экономики АН Ота Шика. В Чехословакии большая часть академической интеллигенции не равнялась на власть, на партию, на марксистскую идеологию.
С пражскими студентами я проводил очень много времени. Мы ездили с ними по Подмосковью, встречались на вечеринках и ходили на просмотры чешских фильмов, на которые они меня приглашали. Фильмы демонстрировались в клубах в полузакрытом режиме. Многие в России сейчас забыли или вообще никогда не знали, что еще до начала Пражской весны, в предыдущие несколько лет киноискусство Чехословакии достигло такого расцвета, что характеризовалось на Западе как «чехословацкое киночудо». И фильмы, которые мне удалось посмотреть в Москве, были действительно замечательными, отличались отсутствием всякой казенщины, штампов, искрились швейковским юмором. Поражало, насколько либеральнее, чем в Советском Союзе, должна была быть атмосфера в Чехословакии еще при просоветском режиме, если могли тогда появляться подобные фильмы. Было даже немного непонятно, отмены какой еще цензуры добивались активисты Пражской весны? Взлет чехословацкого киноискусства давал представление о том, насколько глубоки были корни разразившейся в 68-м году революции.
После советской оккупации большинство деятелей чехословацкого кинематографа эмигрировали на Запад, и многие из них там не затерялись. Достаточно вспомнить имя Милоша Формана, покорившего мир своим «Полетом над кукушкиным гнездом», фильмом, вошедшим в классику мирового киноискусства.
Запомнился характерный эпизод. Моим чехословацким друзьям очень понравилось озеро около станции Кратово, на которое я их водил купаться. Однажды они пошли туда сами, без меня, и взяли напрокат лодку под свой паспорт. Катаются они себе на лодочке, и вдруг к ним подруливает милицейская моторка. Оказывается, зона Кратово была закрыта для иностранцев: там находились «объекты» — авиационные предприятия. Все эти объекты мало того что располагались далеко от озера, так они еще были и ограждены чудовищными заборами, за проектировку которых была присуждена сталинская премия. И все равно — не положено! Милицейский начальник угрожал моим друзьям высылкой из СССР, сообщением в посольство.
— Но мы же граждане союзной социалистической страны! — урезонивали студенты начальника.
— Это вы-то — союзники!? — насмехался милиционер. — У вас там сейчас заправляют агенты ЦРУ и сионизма, всякие там шики!
Советская пропаганда постоянно играла на том, что в России немецкую фамилию Шик носят евреи. Как только в советских СМИ заходила речь о «сионистских происках» в Чехословакии (т. е. о реформах), сразу же упоминался Ота Шик. Но Шик не принадлежал к библейской нации. За долгое время австрийского господства немецкие фамилии тем или иным путем пристали ко многим чехам. Между прочим, в молодости Ота Шик был узником нацистских концлагерей как участник сопротивления.
Здесь стоит отметить, что чехи в массе своей с неприязнью относились к антисемитизму и болели за Израиль. При образовании Израиля, когда Сталин короткое время поддерживал израильтян в пику англичанам, он использовал Чехословакию для снабжения израильтян оружием (в основном трофейным, немецким). Сталин со своей хитроманией не хотел напрямую посылать оружие в Израиль из СССР. Когда потом в отношениях с Израилем он повернул руль на 180 градусов, значительная часть чехословацкого общества к такому повороту отнеслась негативно.
Потрясением для чехов явился и состоявшийся вскоре после этого процесс над группой партийных деятелей во главе с Рудольфом Сланским, евреем по национальности, обвиненных во вредительстве по наущению сионистской агентуры. По требованию Кремля «сионистские вредители», одиннадцать человек, были приговорены к немыслимо жестокому для Чехословакии наказанию — к повешению.
Особенно сильно произраильские настроения вспыхнули в Чехословакии во время шестидневной войны 1967 года. Скандал тогда разразился в связи с выступлением известного в Чехословакии писателя Ладислава Мнячко, открыто поддержавшего Израиль и осудившего арабские страны и стоявший за ними Советский Союз. Власти лишили Мнячко чехословацкого гражданства, и он вынужден был эмигрировать в Австрию. Этот скандал был одним из факторов, разогревших оппозиционные настроения в стране. После прихода к власти Дубчека чехословацкое гражданство Мнячко было немедленно восстановлено, он вернулся на родину и был избран секретарем правления Союза писателей, на посту председателя которого тогда же был восстановлен «еврей» Гольдштукер.
После всего этого не приходится удивляться тому, что антисемитские обертоны в античешской пропаганде Москвы звучали особенно сильно.
Ближе к 20 августа тон советской пропаганды делался все более зловещим. Нагнетали тревогу и многочисленные совещания руководителей стран «лагеря мира и социализма» с их ультимативными требованиями к руководству ЧССР. Все говорило о том, что готовится вторжение, но поверить в это было совершенно невозможно. Тогдашние настроения советских руководителей хорошо иллюстрирует эпизод, имевший место на их последних переговорах с руководителями Чехословакии в Черне на Тиссе. В составе чехословацкой делегации находился председатель Национального фронта ЧССР и член Политбюро ЦК КПЧ Франтишек Кригель, еврей по национальности. По свидетельству Зденека Млинаржа, у Кригеля «по сравнению с другими членами дубчековского руководства не было никаких идеологических иллюзий относительно советской великодержавной политики». Советские представители это, конечно, чувствовали, и то ли Подгорный, то ли Шелест, я запамятовал, после одного из выступлений Кригеля в открытую высказался в том смысле, что какое, мол, право имеет «этот еврей говорить от имени чехословацкого народа»? Делегация ЧССР в знак протеста ушла с совещания и вернулась на другой день лишь после того, как советские коммунисты-интернационалисты принесли ей и Кригелю официальное извинение.
Позже, после вторжения советских войск в Чехословакию, Кригель, единственный из руководителей ЧССР, отказался подписать соглашение с «советскими товарищами» об условиях «временного» пребывания «варшавских» войск в Чехословакии. Интересно также, что Кригель был участником гражданских войн в Испании и в Китае, но (десять восклицательных знаков) в качестве полевого врача. Он был врачом по специальности. Врачом он работал и в Чехословакии в начале 50-х годов, когда попал в немилость в разгар сталинского антисемитизма.
Двадцатого августа я был у родителей на даче в Кратово, ездил ближе к вечеру купаться на карьер, что около туполевского аэродрома под городом Жуковским, и с удивлением увидел, как с него взлетел гигантский «Антей». Через пару дней от моего товарища, работавшего на том аэродроме, я узнал, куда и с каким грузом он полетел.
Утром 21 августа, ничего еще не зная, я вышел из дома и увидел кучки людей у газетных киосков. По тому, как тихо они стояли, с каким напряженным вниманием читали что-то в газетах и с какими лицами отходили, стало ясно, что случилось что-то очень серьезное и нехорошее. И уже предчувствуя, что именно случилось, я подбежал к ближайшему стенду и с ужасом увидел сообщение ТАСС о вступлении войск стран Варшавского договора в Чехословакию «для оказания братской помощи трудящимся ЧССР». «Они все-таки пошли на это!» — стучало в голове. И очень пусто стало в душе, в мире...
