Фарид Нагим - TANGER
— Не уходи, уже скоро…
Я, конечно, не стал ждать ее дочь.
— А эти таджики не пристают к тебе? — спросил я с насмешливой строгостью. — Что вы тут делаете ночами?!
А она испугалась и посмотрела на меня испуганным и таким мягким взглядом, что у меня сжалось сердце.
По заснеженному городу доехал до Гарника. У них ремонт. Эта злосчастная гипсокартонная стенка, разделившая однокомнатную квартиру на две конурки. Женька, замерший, задумавшийся и широко улыбнувшийся мне из своей кроватки. Так хотелось рассказать им что-то страстное, трагичное или смешное, но досадная пустота в душе, кислые слюни и никакой художественности.
— О-о, кал калай, агатай? — Гарник лежал в махровом халате поверх одежды на раскладушке в кухне.
— Жаксы, жаксы, Гарник.
— Жок, жаксы имес, мен же блем, бала! Негатив есть в твоем поведении, мен же блем… Лучше бы ты слоганы мне придумывал.
Как всегда приглашал работать в свое креативное агентство, убеждал меня. «Кретинное агентство», — думал я.
А потом он взял веник и стал играть на нем, как на домбре. Затянул, охая, крякая и покрикивая, словно аульный акын.
— Дингль-дингль-дингль… Уй-ба-яай! Агатай к нам кельген… Мен сенэ жаратам нехороший ты бала, ой дэ! Ксенька ванный-хе киткен, а я просто нахрен мен, ой де! Дингль-дингль-дингль, уй яйа-а… Ну что? Будешь работать, агатай! Я тебе визитку криейтора сделаю. «Юпитер-таун». Анвар Бегичев. Криейтор. Звучит неплохо… Квартиру купишь, женишься, а, агатай? Обретешь, наконец, смысл жизни.
А я думал, что у меня уже есть квартира в Ялте, и это как-то успокаивало меня и укрепляло в жизни.
Из ванной вышла Ксения. Она была в черном шерстяном платье до пят, и казалась еще более стройной и похудевшей. Я удивился такому красивому и немного восточному рисунку ее лица, ее губам и большим глазам, все как-то выделилось, и я понял почему — ее волосы были убраны в тугой узел на затылке. Они блестели как виниловая пластинка. Хотелось потрогать этот шарик на ее затылке.
— А я сейчас делаю дизайн одного пидарского клуба, агатай.
— Гарник, ну хватит так говорить, — сказала Ксения, словно бы стесняясь меня.
— Встречался с каким-то пидаром-кокаинистом. Сказал, что делал дизайн билбордов водки «Асланов» и магазинов «Кукабара».
— Они же не приняли, Гарник, — засмеялся я.
— Апох, я же работал, агатай. А то, что они не приняли, это уже не важно.
— Да-а… Так, а сколько сейчас время? Бли-ин, уже пя-ать?! Боже мой, куда время летит, слушайте? Вот только было три часа, уже пять, а…
— Анвар? — сказала Ксения и засмеялась.
— Что?
— Анвар, ты то ботинки чистишь, то каждые пять минут смотришь на время. Такое чувство, что у тебя куча дел, ты, типа, деловой, как будто тебе куда-то надо спешить, Анвар. А ведь тебе некуда спешить, в действительности, и делать нечего.
— Да? — удивился я. — Да. Я не замечал… вернее, замечал, но знаете, как это бывает…
И я замолчал, прислушиваясь к себе.
— Да, да, агатай. Зря ты не хочешь работать, мне к весне офис обещали в одном институте.
— Ну, Гарник, не уговаривай, он же сказал, что не будет работать.
Мы вышли с Ксенией, как с женой.
— Да-а, агатай, — сказала она. — Хорошую ты куртку купил себе. Не то, что в прошлом году. Ты — подпольный миллионер.
Доехали до Тверской. Прошли по переходу, и я мельком увидел, что шапка, которую хотел купить, стоит не 250, а 350 тысяч. На выпивку не хватит, — подумал я и не стал ее покупать. Сели в кафе за барной стойкой. У задней стены что-то ремонтировали. Играла музыка, работала циркулярная пила и падали железные стержни. Вывески кафе менялись так быстро, будто в городе шла война, и он переходил из рук в руки.
— Мне теперь кажется, что везде ремонт.
— Да, так бывает. Ты что будешь?
— Может, шампанское? А сколько оно стоит?
— Ла-адно, Ксень… а я буду коньяк, я уже выпил, коньяк с утра.
Музыка и визг пилы заглушали наши слова. Мы пытались заговорить и молчали, с улыбкой глядя друг на друга. Она отогрелась, у нее было вдохновенное лицо. Я еще взял коньяк и шампанское.
— ……………………, — сказала она.
А я увидел, с какой женской силой и откровенностью засияли ее глаза, и забыл, что хотел сказать.
— …………Несу …ман …издательство, — сказала она.
— Что? A-а, а я съезжу в «АСМО-пресс», к Юле Алексеевне за работой.
— А потом я тебя буду ждать у памятника Пушкину, часов в девять.
— Да, хорошо, Ксения. Можно будет потанцевать где-нибудь… Ксень, а можно твой узел потрогать?
Она засмеялась и послушно наклонила голову Трогая этот тугой шарик, я чувствовал ее тело, словно бы держал не шарик, а все ее тело в миниатюре, и она казалась голой. И одновременно что-то такое «мамино» было в ней.
— Как все-таки хорошо, что ты приехал, Анвар, так весело сразу стало!
— Значит, до встречи.
Купил в «Елисеевском» две бутылки массандровского вина: «Портвейн красный» и «Ливадию».
«АСМО-пресс» С пожеланиями успеха в Вашем бизнесе!
Дверь кабинета была закрыта. Я ее подергал. Открыла Юля. Она очень обрадовалась. Я удивился красоте ее черных глаз, милому овалу маленького лица, красным губам, красной кофте с короткими рукавами, облегающей высокую грудь, и узким бедрам в юбке. Там сидел мужчина. Илья Львович Древешков, еще один редактор. И мне захотелось быть веселым и потрясти их невероятным рассказом, смешным или трагичным. Я говорил сбивчиво о Ялте и смеялся; о Переделкино, и смеялся; о шизе советского писателя Сычева, о двухсоттысячных тиражах его книг, и тоже смеялся.
— У Ильи Львовича тоже были большие тиражи, — кивнула Юля.
Я хотел выпить. И уговорил их попробовать портвейна красного. Юля дала мне каталог. Дала мне адреса новых фирм и сказала, что сохраняла для меня специально, что тексты уже написаны, осталось только заверить. Я включил свой диктофон с французскими песнями.
— Ты не болеешь, Анвар?
— Нет, а что?
— У тебя смех какой-то… простуженный, что ли?
Когда мы чокались, у нее дрожала рука с фужером. Она сказала, что уже отвоевала мне редакторское место и что мне нужно принести трудовую книжку. Потом они решали какие-то проблемы с Древешковым. Юля просила его не делать чего-то. Я услышал, как она тихо отметила, что это ее самые любимые песни. Поправила диктофон, у нее дрожала рука. Потом стали собираться.
— Можно я с вами выйду? — спросил я.
Она снова отговаривала Древешкова не ехать на машине, поскольку он выпил. Он усмехнулся.
— Тогда я с тобой, — сказала она. — Ладно, коллега Анвар…
Она взяла меня под руку. Глаза ее блестели, лицо разгорелось. Погладила меня по щеке, потрогала мою цепочку на шее.
— А что там написано на бирке, я не вижу.
— Дом боли.
Она замерла в синем овале стояночного фонаря. Стройная. Бледное лицо и черные глаза. Махнула рукой.
Поехал на Пушкинскую. Кто-то в черном пошел ко мне из темноты скамей у Пушкина. Это была Ксения. Ждала меня, как возлюбленная. Купил джин-тоник. Выпили. Сходили в туалет в «Макдоналдсе». Яркие перебивы тьмы улицы и галантерейного света. Медленно жующие люди, их отражения в черном стекле. Пошли звонить Гарнику. Он не хотел ехать. Я так и видел, как он лежит в махровом халате поверх одежды. Халат ему купила его вторая жена.
Поехали в клуб «Риверсайд». Искали его в темноте. Пока искали, Ксения захотела в туалет. Зашли в ближайший бар, и выпили там, я водки, а она — вино.
— Хорошее, надо запомнить, как оно называется. Я забыла. Извините, как называется это вино? — переспросила Ксения у бармена.
— «Терале», — сказал он. — Показать бутылку?
— Да, «Терале». Нет.
— Может, еще налить?
— Налейте.
Он подлил ей вина, аккуратно подворачивая бутылку, просто автоматически, не рисуясь своей ловкостью.
— Хороший бармен, да? — тихо сказала она.
— Да… Ксения, можно я твои волосы потрогаю?
Она засмеялась и наклонила голову. И я держал этот шарик, словно бы главный центр в ее теле.
— Тале… Как называется это вино, Анвар? Тарле? Нет.
— Трале, что ли? Телере? Терале!
— Точно, Терале, надо запомнить. Ты запомни, а то я забуду.
Ушли. Странно, «Риверсайд» оказался рядом, через дом.
Зашли. Какие-то провинциальные менеджерские рожи, лет за тридцать. И было смешно оттого, что мы так давно, еще с лета искали этот клуб.
На маленьком круглом танцполе, как бы обрезанная бочка, только мы вдвоем. Обнимались и плотно танцевали с Ксенией. Я не знал, что она может быть такой гибкой и пластичной. У нее было вдохновение. Я снова трогал тугой шарик ее волос на затылке. И заметил, как она замерла, увидел ее послушную истому и понял — она чувствует, что я трогаю через этот узел всё её тело и чувствую его обнаженность.
Сидели с ней в углу и листали журналы, как в библиотеке, я казался сам себе простуженным, из окна тянуло. Девушки играли в бильярд, радуясь возможности оттопырить задницу, и поглядывали на свои отражения в зеркалах.
