Малькольм Брэдбери - Историческая личность
– Мангель, – говорит Флора, двигаясь на нем и над ним. – Я возмущена из-за Мангеля.
– Не разговаривай, Флора, – говорит Говард.
– Торопиться некуда, – говорит Флора, – до девяти тебе времени хватит. Кроме того, ты явился ко мне в постель не просто получать удовольствие, а должен дать мне отчет.
– Нет, Флора, – говорит Говард, – еще так, еще. Чудесно. Ты чудесная, Флора.
– Ты мне лгал, – говорит Флора, свирепо глядя на него со своего возвышения, – так ведь?
– Когда?
– Сегодня утром у себя в кабинете, – говорит Флора.
– Каким образом? – спрашивает Говард.
– Не сказав мне то, что ты знал. Не сообщив мне всей правды.
– Чересчур уж много правды, чтобы ее всю сообщать, – говорит Говард весело.
– Не понимаю, почему я допустила, чтобы ты кончил день у меня.
– Так ты же не допустила, чтобы я кончил, – говорит Говард.
Флора хихикает и говорит:
– Допустила, чтобы ты пришел сюда.
– Потому что хотела узнать остальное, – говорит Говард. – Потому-то, разумеется, я тебе остального и не сказал.
– Ах так? – говорит Флора. – Тогда скажи мне одно…
– Ш-ш-ш-ш, – говорит Говард. – Во время хорошей психологической встречи участники сначала занимаются главной темой, а вопросы задаются потом.
– Ладно, Говард, – говорит Флора. – Ладно, Говард.
И она извивается над ним, ее груди подпрыгивают, ее грудная клетка напряжена. Ее тело тут единожды, и дважды и трижды, потому что два ночника на тумбочках по обе стороны кровати отбрасывают его тенями высоко на стены. Эти абрисы – внушительное тело и его тени – ритмично движутся, и кровать ритмично вибрирует; личностный пульс в теле Говарда бьется сильно; и в семь часов пятьдесят две минуты в четверг 3 октября время звякает, как будильничек Бениты Прим, достигает пика, отцеживается, взрывается; а затем расползается, расширяется и снова становится дряблым, и обычным, и хронологическим временем, когда голова Флоры падает на грудь Говарда, и ее тело падает на него, и часы тикают в пустоту на тумбочке рядом с его вспотевшей головой.
Кровать под ними вибрирует медленно, лениво. Затем тело Флоры соскальзывает с него и замирает у его бока в тесном соприкосновении, хрупком единении. Их пот подсыхает, их пульсы замедляются, тени неподвижны. Они лежат так вместе. Флора с левой ладонью Говарда на ее большой правой груди, ее тело – длинное и плотное; Флора с ее докторской гейдельбергской степенью и ее знаменитой небольшой книгой о развитии привязанностей у маленьких детей. И Говард с правой ладонью Флоры на внутренней стороне его левого бедра – его аккуратное, пружинистое тело, усы Сапаты такие черные на его коже; Говард с его репутацией радикала, и его двумя широко известными книгами о современных нравах, и его многочисленными выступлениями по телевидению. Они лежат так в спальне компактной современной квартиры Флоры с обслуживанием, с гостиной вполне приличных размеров, отлично оборудованной кухонькой, второй спальней, служащей кабинетом, санузлом с ванной и встроенным душем, в одном из домов красивого квартала среди ухоженной природы зеленого пригорода, описываемого агентами, вербующими жильцов, как идеально отвечающий всем требованиям современного образа жизни, а особенно для одиноких людей умственного труда. Они лежат, а затем Флора шевелится, слегка поворачивается, приподнимает голову. У нее глубокое, серьезное, интеллектуальное лицо; оно наклоняется к нему. Он открывает глаза, он закрывает их снова, он снова их открывает.
– Хорошо, – говорит он. – Отлично. Идеальная психологическая встреча.
Флора проводит ногтем по середине его груди; его рука тянется и гладит ее по волосам. Ее серьезное лицо все еще обращено к нему.
– Да, – говорит она и добавляет: – Говард?
– Да? – говорит Говард.
– Говард, – говорит она, – ну, как семья?
XI
Есть люди, которые задают вопрос «ну, как семья?» и, получив ответ «прекрасно», бывают вполне удовлетворены; но есть другие люди, подлинные специалисты, которые ожидают ответа совсем иного рода. Семьи – специальность Флоры; по всему миру есть семьи, зародышевые и многоступенчатые, патриархальные и матриархальные, семьи проваренные и семьи сырые, которые окостенело замирают в своей функции выращивания детей, выменивания дочерей, запрещения инцеста, в практике обмена женами, совершения обряда обрезания, ритуальной трапезы, когда Флора входит на их вырубку, или в их племенной дом, или в их гостиную с блокнотом в руке и спрашивает: «Ну, как семья?» Это серьезный взыскующий вопрос о вселенной; и Флора ищет вселенский ответ. Ибо Флора славится вопросами. Когда она не у себя в квартире с обслуживанием в зеленом пригороде с ухоженной природой или не на полевых исследованиях где-то в широком мире, ее надо искать на конгрессах и заседаниях в небольших залах Лондона или Цюриха; там она обычно сидит у левого прохода в первых рядах и по окончании доклада встает первой, высоко держа карандаш, чтобы привлечь к себе внимание, и задает исходный и наиболее сокрушающий вопрос. («Я надеялась привести доказательства, указывающие на полную бессмысленность такого подхода к проблеме. К счастью, докладчик, возможно, сам того не сознавая, доказал это самим докладом. А что касается моего вопроса…») Флора, как широко известно всюду, где бы она ни появлялась, крайне внушительна с этими ее темными серьезными глазами, ее твердостью и крупным, внушающим робость телом. А что до ее более интимных отношений, ну так Говарду во время тех счастливых случаев, когда ему оказана эта высокая честь и он лежит на ее вибрирующей постели в ее большой белой спальне, иногда кажется, что Флора вложила в совокупление, занятие, в котором она, бесспорно, крайне искусна и талантлива, новую цель и значимость. Она рассматривает его как тактическое улучшение традиционной кушетки психоаналитика; открывая возможность более полной откровенности, большей интимности, оно поэтому неизбежно ведет к более полноценным вопросам. И вот он глядит снизу вверх на ее серьезное лицо, вглядывающееся в него через его согнутый локоть; он взвешивает; он говорит:
– Ну, конечно, это старая история.
– Ах, Говард, – говорит Флора, – мне нужна новая история. А какая старая история?
– Ну, когда я наверху, Барбара внизу, – говорит Говард, – и наоборот.
– Когда ты наверху кого, Барбара внизу под кем? – спрашивает Флора.
– Флора, ты вульгарна, – говорит Говард.
– Нет, в действительности, – говорит Флора. – Так Барбара сейчас внизу?
– Ну, я наверху, – говорит Говард. – В самой гуще.
– Тебе следует последить за Барбарой, – говорит Флора.
– Да все как обычно, – говорит Говард. – Мы ведем бой, представители мужских и женских прав, Барбара говорит: «Передай соль». А затем, если я передаю, она ухмыляется. Еще одна победа сестер над братьями.
– Брак, – говорит Флора, – самая передовая форма ведения войны в современном мире. Но, разумеется, ты, как правило, передаешь перец.
Говард смеется и говорит «да».
– По случайности, – говорит Флора.
– Ах, Флора, – говорит Говард, – тебе следовало бы выйти замуж. Ты бы замечательно управлялась.
Постель колышется; Флора приподнимается со своего места впритык к Говарду и садится, подтянув колени к подбородку; волосы у нее распущены, ночники озаряют ее плоть и отбрасывают четкие тени.
– Нет, это поразительно, – говорит она, протягивая руку к тумбочке с ее стороны и беря пачку сигарет и зажигалку. – Почему люди, состоящие в браке, всегда говорят «войдите», тогда как все, что они делают, вопиет «вон отсюда»? Они распространяются о своих мучениях, а потом спрашивают, почему ты не замужем. Нет, Говард, я предпочитаю стоять у боковой линии и наблюдать. Это по моему опыту куда безопаснее.
Говард смеется, он протягивает руку и проводит ладонью по изгибу ее груди.
– Брак имеет свои компенсации, – говорит Говард. – Никогда не бываешь одинок.
– Я знаю, ты не одинок, Говард, – говорит Флора, – но мне кажется, ты продемонстрировал, что главная компенсация брака в том, что он открывает тебе возможность адюльтера. Несколько извращенный довод.
Флора наклоняет голову и закуривает сигарету; она ехидно смотрит на Говарда сверху вниз.
– Ну, так ты выяснил? – спрашивает она.
– Выяснил что? – спрашивает Говард.
– С кем Барбара была вчера ночью?
– Я не знаю, была ли она вообще с кем-нибудь, – говорит Говард.
– Я же тебе сказала, – говорит Флора, – что тебе следует больше интересоваться Барбарой.
– Ну а ты выяснила? – спрашивает Говард.
– Нет, у меня не было времени, – говорит Флора, – но думаю, могу высказать вдохновенную догадку.
– Все твои догадки вдохновенны, – говорит Говард.
– Это несерьезно, – говорит Флора, – так, для интереса. Ты не должен надоедать ей с этим.
– Не буду, – говорит Говард. – Знаешь, я иногда задаюсь вопросом, находишь ли ты о чем еще думать, кроме совокуплений своих друзей и знакомых.
