Евгений Богданов - Високосный год: Повести
— Постараемся помочь, — ответил Лисицын, взяв у него заявление. — Это хорошо, что вы устраиваетесь в «Борке» основательно. Нравится вам здесь?
— Нравится или не нравится — не тот разговор, Степан Артемьевич. Вы лучше спросите: в охотку ли работается? Я отвечу: в охотку. В мастерских порядок, дисциплина. Челпанов — деловой мужик. Сам берет в руки гаечный ключ или там зубило. Черновой работы не боится. Глядя на него, и все стараются.
— Да, он у нас дельный товарищ, — согласился Лисицын. — Ну, желаю вам успехов! В строительстве дома поможем.
Волгин ушел. Степан Артемьевич подумал: «Одни приезжают, другие уезжают. У Софьи Прихожаевой муж опять драпанул. А Гашева, выйдя на пенсию, могла бы еще потрудиться на более легкой работе. Да где там!»
Как всегда собранный, аккуратно одетый, спокойный, пришел Новинцев и заговорил тоже о Гашевой:
— Она, я слышал, собирается на пенсию?
— Да, — сдержанно ответил Лисицын.
— Надо бы проводить ее с почетом, по всей форме. Как-никак бригадирствовала почти двадцать лет.
— А заслуживает ли она, чтобы с почетом? Оба с мужем собираются уезжать в город к дочери.
— Разве? Ну что ж, это их дело. А проводить ее честь честью мы обязаны.
— Мы-то обязаны, а они? — уже раздраженно бросил Степан Артемьевич. — Куда хочу — туда и ворочу. А с нами Гашева посоветовалась? Активистка, член профкома, депутат сельсовета! — Лисицын, нахмурясь, стал рассеянно перебирать бумажки в папке, лежащей перед ним. — Понимаешь, Иван Васильевич, — продолжал он. — У меня мнение о Гашевых резко изменилось. Прежде я их уважал, а теперь не могу. Мечутся туда-сюда. Хотели жить на Горке, обзавестись коровой, но раздумали, остались в Борке. Теперь и вовсе «до свиданья, дом родной!». А что им делать в городе? Там и без них народу тьма.
— Но у них, наверное, есть причины для переезда. Не так просто все. Давай успокойся, золотая голова, не кипятись. И все же подумай о материальном поощрении, о приказе. Тряхни слегка свой директорский фонд, — настоятельно советовал Новинцев.
— Это сделать нетрудно, да в принципе и возражать не приходится. Однако досадно, черт побери: мастерица своего дела покидает совхоз. Ведь скольких молодых доярок она могла бы обучить! Постой, а если пойти потолковать с ней?
Новинцев, подумав, возразил:
— Сейчас, перед проводами, не стоит. Как она будет чувствовать себя на собрании, если мы не уломаем ее остаться? Сначала проводим чин чином, а уж после и поговорим.
— Хорошо. Пошлем к ней Яшину. Она женщина толковая, постарается убедить Глафиру.
— Добро, — облегченно вздохнул парторг. — Скажи, почему ты в последнее время так взвинчен? В чем причина? Ничего подобного я за тобой прежде не замечал. Давай откровенно, а?
Лисицын вздохнул, по привычке провел ладонями по лицу и, задержав пальцы у подбородка, ответил:
— Устал. Отдохнуть бы… В отпуск.
— Так иди в отпуск. Кто тебе мешает?
Степан Артемьевич опустил руки на стол и глянул на Ивана Васильевича. Взгляд его был спокоен, привычное добродушие и уравновешенность, казалось, вернулись к нему. Но ненадолго, он опять заговорил горячо и с досадой:
— Взял бы отпуск, да со строительством нелады. Вчера был в Прохоровке. И что ты думаешь? Стройотряд только-только закончил фундамент, хотя по времени пора вести кладку стен. Стройка затянется в зиму, а цемент нужной марки не завезен. Сельхозтехника прислала для монтажа трубы не того сечения, какое нужно, а Сибирцев, лопух этакий, принял, не проверив. Техники-проектировщики размечают участок под жилые дома на сыром, болотистом месте. Им же был указан участок рядом в двух шагах, там, где повыше да посуше! Вот такие дела. Ругался до хрипоты, домой вернулся с тяжелым настроением.
— Завтра туда съезжу, — пообещал Новинцев. — Создадим группу партийного контроля за стройкой.
— Надо, очень надо! — воскликнул Лисицын. — Только зачем группа? Достаточно одного умного, принципиального человека. Пусть следит за всем и информирует нас.
— Хорошо, — согласился Иван Васильевич. — Ты прав.
Степан Артемьевич стал размышлять о своих методах руководства. Пора покончить с прекраснодушием. Меня всерьез никто не принимает, не уважает, не боится. Уважают и побаиваются того директора, который умеет «стружку снимать»! Значит, надо перестраиваться. Но как?
Он решил, что деликатность и мягкотелость — злейшие враги любого руководителя, и избрал для себя навсегда, — по крайней мере, пока тут работает, — административный, не терпящий возражений, категорический тон. Нет, он может принять и возражения, если они верны и сказаны по существу, однако строгость — прежде всего.
На другой день он позвонил в мастерские, попросил Челпанова зайти к нему в конце рабочего дня, и, когда главный инженер пришел, сказал ему:
— Садись, Сергей Герасимович. Разговор у нас будет долгий.
— Ну, если долгий, то не лучше ли после ужина? — простодушно предложил Челпанов. — Я есть хочу, ты, наверное, тоже. Натощак начальство злое бывает.
— Ничего, потерпим, — сухо отозвался директор. — Злиться на тебя нет особых причин. Человек ты незаменимый, вся техника у тебя работает как часы. Почти всегда, — добавил он с намеком.
Челпанов рассмеялся, всплеснув небольшими крепкими руками, потемневшими от машинного масла.
— Вот именно: почти всегда. Почти — это такое коварное словечко, Степан Артемьевич. Ой-ой-ой! Вроде бы все ладно, ан не все. Почти все… Почитай, все… — он по своей привычке начал было шутить, каламбурить, но вид у Лисицына был деловой и строгий, и он оборвал свои шуточки.
— Вы очень любите слесарное дело? — спросил Лисицын.
— Конечно. Моя профессия того требует.
— Но ведь вы — не слесарь, а главный инженер совхоза!
— Вы это к чему? — насторожился главинж.
— От главного инженера требуется по должности нечто большее, чем от рядового слесаря-ремонтника.
— Вы что, недовольны моей работой?
— Не в том дело, — Лисицын поморщился. — Это хорошо, что ты иногда, засучив рукава, помогаешь ремонтникам. Понимаю: руки дела просят. А голова?
— Что голова? — недоуменно спросил Челпанов.
— А то, что надо вникать в организацию труда. Вот сейчас создают комплексные бригады механизаторов, закрепляют за ними землю, и они отвечают за урожай с момента вспашки и сева до уборки в закрома. Оплату труда получают в зависимости от конечных результатов. А у нас? У нас никакой системы в использовании техники нет. Кто должен об этом заботиться? Вы, именно вы с главным агрономом и управляющими отделениями. Есть у тебя с ними постоянный контакт? Не видно.
— Но бригады созданы во всех отделениях, — возразил Челпанов.
— Созданы, Но пока только формально. Комплексного метода практически нет. Как же судить о конечных результатах, если на закрепленных участках работы в сроки не выполнялись, а тракторы и комбайны все время кочевали из бригады в бригаду?
— Это вызывалось производственной необходимостью.
— Не всегда, — отрезал Лисицын. — Что показал хронометраж, о котором мы говорили на планерках? Сколько часов, минут во время полевых работ простаивал тот или иной агрегат?
— Итогов пока нет. На днях сделаем.
— Ну вот… на днях… У тебя всегда должна быть при себе записная книжка и в ней точные сведения. Как же так, дорогой Сергей Герасимович? Ведь это же элементарно!
Челпанов пожал плечами, к такому крутому разговору он не был готов.
— Я все понял. Учту, — отозвался он.
Лисицын чувствовал, что не выдержит спокойного тона, он уже был готов повысить голос. Но делать этого не надо. В запальчивости можно наговорить бог знает что. «Ладно, на первый раз хватит, — решил он. — Пусть Челпанов хорошенько подумает». Степан Артемьевич вышел из-за стола, подошел к окну и несколько минут смотрел в него, стоя к главному инженеру спиной. Челпанов ощущал холодок, исходящий от молчаливой фигуры директора, вперившего взгляд в темное окно, и понял: Лисицын очень недоволен и сдерживает себя.
Наконец Степан Артемьевич перестал глядеть в окошко и, подойдя к вешалке, взял пальто.
— Ты все понял? — переспросил он уже спокойнее.
— Да.
— Ну вот и ладно. Пойдем, поужинаем у меня, жен пригласим. Надо же отметить новоселье!
— Хорошо, — послушно, хоть и сдержанно ответил Челпанов.
По его глазам было видно, что особой радости от приглашения он не испытывал, но отказаться не мог,
Они пошли домой. Под ногами вкрадчиво и мягко похрупывал свежий, чуть подтаявший снег. За околицей стыла вечерняя заря. Откуда-то доносилась приглушенная расстоянием магнитофонная музыка. Лисицын шагал широко, Челпанов семенил рядом.
— Послушай, Степан Артемьевич, — сказал он. — Можно подумать, что я должности не соответствую…
