Василий Дворцов - Каиново колено
— Ну, папа, ну, что было там?
— Где?
— Там!
— За дверью? А ничего. Там стояли табурет и стол. А на столе — свеча и зеркало.
— И что? Почему зеркало?
— Наверное, это была комната со счастьем. Или забытьём. Что, впрочем, почти одно и тоже. Одно и тоже. Почти.
«…Но он не стал входить в эту комнату. Так как, после услышанного в левое ухо, Иван искал только комнату с горем. За второй дверью стояли такие же табурет и стол. Только на столе лежал чистый лист бумаги и перо. И опять это было забытьё или счастье. Он приоткрыл последнюю дверь. Там на столе лежала книга. С самыми мудрыми изречениями самых мудрых людей».
На проходной его сразу направили к директору. Почему у нас культура не только финансируется, но и управляется по остаточному принципу? Любой мало-мальски быстро и ловко мыслящий номерной комсомолец по преодолению возрастного барьера из райкома, горкома и обкома ВЛКСМ получал направление на должность в исполком. Или на «место». Ему доверяли убирать урожай, строить гостиницы, руководить ТЭЦ. Если с головкой было несколько слабовато, то тогда сам коммунистический бог велел ему возглавлять НИИ, трест столовых или ОСВОД. А когда тупость была уж совсем и всем очевидна, тогда такому бэушному секретарю ничего не доставалось, кроме телевидения, библиотеки или театра. Понятно, что таким образом где-то, неизвестно где, никому неведомые и явно не любящие дневного освещения идеологи придумали наносить минимальный урон материальной базе и обороноспособности страны. Да, конечно-конечно, это было очень даже логично: когда-то и толстовскими романами оккупанты грелись в Ясной поляне, и тургеневскими спасались блокадники в Ленинграде. Но, нынче-то, вроде бы времена наступили совсем другие. Вроде бы…
Директор, кивнув ему на зажатое между видеодвойкой и сейфом кресло, долго что-то мыкал по телефону, всем лицом изображая страшную озабоченность. На столе поверх разнообразных папок, справочников, записных книжек, калькуляторов, ручек, карандашей и точилок, лежало огромное покрывало сводной репертуарной афиши на октябрь. Сергей косился, пытаясь выловить свою занятость. Он пропустил вчерашнее общее собрание театра, Елена пришла туча тучей, на все вопросы только молча утирала слёзы, и от этого сегодняшний вызов становился всего лишь последующим звеном, или кольцом вьющейся верёвочки. Вернее — теми самыми «очень длинными вожжами». Что ж, он был готов.
— Вы вчера не смогли прийти на собрание? Да-да, больничный, но один день ничего бы не решил. Не о собрании речь, вы с репертуарным листом можете и сейчас в помрежевской познакомиться, — у вас, как всегда, полная занятость. Но, понимаете ли, Сергей Николаевич, перед этим у нас заседал расширенный худсовет театра, с присутствием представителей министерства. Мне трудно это доложить, — вы знаете моё к вам лично хорошее отношение, — но большинством голосов было принято для вас очень неприятное решение. Понимаете, вы, Сергей Николаевич, не виноваты в своей болезни. Но сорван график, что негативно скажется на качестве будущего спектакля, и… уже перед этим, ещё когда только начинались первые репетиции, случилось то… что случилось. Вы не сумели справиться с порученной вам задачей постановки нового названия, не сумели заинтересовать своей идеей и повести за собой коллектив артистов. Уже тогда и ко мне, и в профсоюз, и в министерство шли письма с жалобами. Мы старались, как могли, защищать вас, верили, что положение может исправиться, творческий контакт между труппой и вами, дебютирующим в новой для себя роли, наладится. К сожалению, этого не произошло. И на рассмотрение худсовета министерством было предложено срочно, чтобы не менять названия заявленных премьер сезона, пригласить для «Гамлета» другого режиссёра. Это предложение было одобрено. Я, Сергей Николаевич, был вынужден согласиться с коллегиальным решением, но, в свою очередь, предложил оставить вас в работе ассистентом постановщика. Это даст вам возможность, во-первых, реализовать некоторые свои замыслы, во-вторых, подучиться у профессионала. Это будет полезно на будущее. Ведь, как говорится, «жизнь кончается не завтра».
— Спасибо. Тронут. Только один вопрос: кто этот постановщик?
— О, большая удача! Он вообще-то москвич, но сейчас живёт и работает в Ганновере. Питер Стайн.
— Поздравляю, действительно удача. И вот, возьмите: это моё заявление. Совершенно «по собственному желанию».
Глава шестая
Мне осталась одна забава:Пальцы в рот — и веселый свист.Прокатилась дурная слава,Что похабник я и скандалист…
Есенин, а за окном Калифорния. Сан-Диего!
Отсюда, сверху, эта бескрайняя синюшно-синяя вода залива со всеми своими тысячами иголочек яхтенных мачт под висящим в сине-синюшном небе бесконечным — больше двух миль! — мостом San Diego-Coronado, казалась не большей реальностью, чем реклама «Баунти».
Золотые далекие дали!Все сжигает житейская мреть.И похабничал я и скандалил,Для того, чтобы ярче гореть…
Гранд-Отель построен в сказочном 1910-м, но каково внутри! У нас такое будет только лет через сто. А, скорее всего, никогда не будет. Номер весь белый-белый, все — от шторы и коврика, вплоть до телефона и телевизора. Огромное во всю стену окно. И там, за прозрачнейшим стеклом — море. Америка. Калифорния. Сан-Диего… Оставшемуся одному Сергею не читать — петь, хотелось петь! Во весь голос.
Пусть не сладились, пусть не сбылисьЭти помыслы розовых дней.Но коль черти в душе гнездились —Значит, ангелы жили в ней!..
Стук в дверь — мулатка горничная. И такая чистая, такая гладкая! О, «Баунти»!
— Sir, You ОК?
— Yes, even very much well!
— There was a shout?
— This is from love to America. Russian love to America. You understand?
Неужели она его понимает? Синие глаза протекли в карие. Эх, Шаганэ ты моя, Шаганэ! И улыбка повторилась как в зеркале. Поняла. Невесть что, но что-то поняла. И приняла его русское восхищение Америкой.
Встреча прошла утром. Утром, естественно, по-местному. А сколько это дома? А где он, вообще, этот дом? Гигантский, со стеклянной полукруглой крышей коридор общественного центра по всей длине ослепительно яро сиял южным небом, но кондиционированный воздух мгновенно подсушил начавшую было прилипать на площади рубашку, пока они дошли до неприлично мягкого лифта, и не нашли на четвертом этаже указанного в визитке офиса. За дверью оказалось еще более прохладно, не смотря на то, что для восьми человек в двадцати квадратных метрах было несколько тесновато. Карикатурно округленный сэр Бэгратуни — так, по крайней мере, было написано на бейджике: «V. P. Baаgratuony» — почти без усилий говорил по-русски, сам переводил своему адвокату и двум компаньонам. Переводчик и Сергей только кивали. Да что уж там напрягаться, когда это все только формальные мелочи: когда бы два армянина, пусть один советский, а второй американский, да не договорились? Наш Карапетян весил килограмм на двадцать меньше, но и при этом родство, пусть даже далекое, виднелось без всякой оптики. Сорок деловых минут истекли ко взаимному удовольствию, — и теперь впереди целый день для отдыха. И завтра тоже весь день, так как подписывается контракт только в пятницу. Завтра, правда, обязательный маленький и интимный ужин, только на троих: Бэгратуни, Карапетян и Сергей. Ну, а теперь у каждого индивидуальная прогулка по городу. Горничная советовала пройтись по Horton Plaza: «это целая цепочка из ста сорока специализированных магазинов, семи кинотеатров и десятков кафе, нанизанных на единую спиральную дорожку». Интересный был запах у мулатки. Так и томило — протянуть руку и потрогать. Просто потрогать. Эх, Америка! Эх, Шаганэ и Баунти.
Странно подниматься по эскалатору прямо на улице. Правда, улицей это бы он раньше не назвал. Асфальт, вымытый с шампунем, как-то идеально отделанные и выкрашенные стены цветного парапета с внутренней стороны, и прозрачно стеклянные витрины с внешней, действительно по расширяющейся спирали чуть ломаными линиями возводили все шире и выше. Магазины, магазинчики. Кафе, бары. Чего только тут было не напридумано для завлечения клиентов. Просто выставка изысков архитектуры и дизайна под открытым небом. Все, вроде, и одинаково, и, в тоже время, ничего не ни разу повторялось. Калейдоскоп. Каждый последующий замкнувшийся круг определялся только положением солнца и тенью нависающих небоскребов. И народа не много. Ну, да, полдень, все на пляже или под защитой кондиционеров. Только вездесущие японские туристы. Главное было не попадаться на удочку рекламы и не включать внимание на все так и предлагаемое, ибо сегодня, после покупок, предстояла еще весьма объемная культурная программа: хотя бы мельком осмотреть театр Casa del Prado, посетить какой-то Бальбоа-парк и, если хватит сил, добраться до памятника Жуану Родригесу Кабрилле. Еще здесь есть какие-то совершенно необозримые орган и зоопарк. Но эти познавательные экскурсии ему предстояли уже не в одиночестве, для них принимающая сторона пришлет через полтора часа машину. А назавтра ими тоже запланированы для российских партнеров Пацифик пляж и океанарий с акулами и дельфинами.
