Владимир Соколовский - Твой день и час
— Как хорошо, что ты вчера нашел часы, Миша! — похвалила его Анна Степановна. — Без них дело погорело бы как пить дать. А группа опасная. Я говорила Монину, чтобы он тебе хоть благодарность вынес, а он не хочет, все дуется на тебя за то, что ты на демонстрации сосвоевольничал, ушел не сказавшись.
— Можно подумать, нужны мне его благодарности…
— Нужны, не нужны, а характеристику он тебе станет давать и подписывать. Так что ты задумайся. И я тоже покумекаю, что можно сделать. Я ведь к тебе хорошо отношусь, ты знаешь.
Клопихин нервно бродил по коридору, всякий раз при виде следователя угодливо кланяясь. Бабенок покуда не было.
— Вы сядьте, успокойтесь, — бросил ему Носов. — Я сейчас напишу пару бумаг, и мы поговорим.
— Зачем же вы вчера-то напились, а, Клопихин? Уже совсем не можете держаться, так?
— Выходит, так… — глухо произнес инженер.
Носов заканчивал писать постановление на арест Оглезнева, когда закрякал вдруг аппарат городского телефона.
— Это товарищ старший лейтенант Носов? Здравствуйте, товарищ старший лейтенант. С вами разговаривает товарищ старший лейтенант Жужгов из управления. Помните, не забыли еще такого?
Тьфу ты, провались! Опять Вадя Жужгов выступает. Видно, Вадя, при рождении кто-то сильно приложился к твоему темечку…
С Вадей Носов тоже учился в одной группе. Был он парнем глуповатым, чванным, безаппелляционным в суждениях. Его не любили ни студенты, ни преподаватели, посмеивались над ним в открытую; он очень обижался на такие насмешки. Чаще же его просто не замечали, он терялся в массе других. Неожиданный, внезапный, полукомический Вадин взлет произошел на военных сборах и высветил его достаточно четко. Как-то во время обеда в столовую зашел замполит и, когда все поели, попросил остаться и объявил, что надо сейчас провести выборы председателя совета Ленинской комнаты. Салаги из неслуживших занедоумевали: что за такая должность? Разомлевшие же после обеда ветераны-старики настроились сразу на шутливый лад и поведали жадно внимающему молодняку, что должность эта очень блатная, ибо основным занятием пребывающего на ней человека становится сплошное мытье полов в этой самой комнате. «Без продыху трудиться будет!» — резонировали старики. Такая перспектива всех воодушевила и заставила вибрировать серое вещество. Вдруг кто-то крикнул, словно опомнившись: «Так Вадю, ребята! Жужгова, Жужгова! А то он сало нагуливает, сачка давит…» Так Вадя определился на военной службе. Никаких полов он, разумеется, мыть и не подумал — это за него прекрасным образом делали нарядчики, сам же председатель стал теперь появляться на занятиях и учениях крайне редко: то ему надо было ехать в город отбирать фильмы, то — закупать плакаты, то выписывать бланки «Боевых листков»… Замполита он приручил моментально, сводив однажды в магазин «Подарки», где мать работала товароведом. С тех пор любая увольнительная была в его руках. Друзья по учебе и ратным делам дивились Вадиным успехам, но помалкивали: пускай занимается чем хочет, лишь бы не гадил и не отсвечивал. А вот Носову пришлось однажды столкнуться с ним капитально.
Он сидел вечером в Ленкомнате и писал Лильке письмо. Был еще парень с химфака — тот читал газеты. Вдруг влетел стремительно Вадя и завопил: «Всем немедленно покинуть помещение! Ленкомната закрывается! Быстро, быстро!» Носов махнул ему рукой: не мешай, погоди немного! Тогда Вадя подскочил и начал выцарапывать листок у него из-под рук. Встав, Михаил через стол толкнул его в грудь: «Ты что, опупел, что ли?» — «Ка-эк вы разговариваете?! — гаркнул Жужгов. — Вы понимаете, перед кем стоите?! Застегнуть гимнастерку! Смир-рна-а! На гауптвахту захотел? Я отправлю, учти!.». — «Да ты чего завылупался-то, дурак?.». — Носов никак не ожидал такой прыти от парня, с которым три года просидел, по сути, за одной партой. Они остались одни: химик сгинул — ну его, связываться с таким крикуном, неровен час — действительно наживешь неприятность! А Вадя, весь вспучившись, стоял посередине вверенного ему помещения и выкликал торжествующе: «Если в течение минуты площадь не будет очищена, мне придется принять строжайшие меры! Виновные будут привлечены к ответственности и понесут дисциплинарное наказание! Расцениваю как невыполнение приказа старшего начальника!» Носов сгреб со стола недописанное письмо и покинул Ленкомнату в гневе и растерянности. И не заходил туда больше до конца сборов.
Начался новый учебный год, Вадя сидел вместе со всеми на лекциях и семинарах, по-прежнему считался на курсе парнем с придурью, — только Михаил стал относиться к нему по-другому: максимально сократил общение, старался не реагировать на его реплики и шуточки. Но появилось и любопытство, перспективного, что ли, плана: что же все-таки получится из Вади?
А тот распределился в пригородный райотдел, какое-то время о нем не было ни слуху, ни духу, и вдруг в конце прошлого года он всплыл в областной управе, в следственном отделе. Место, в общем, неплохое: кроме того что на десятку выше оклад, еще и свободнее с потолками: до майоров там, во всяком случае, дослуживались спокойно. Сам Носов никогда не мечтал о переходе в областной аппарат, считал, что работа там слишком бумажная, нудная, близкая к высокому начальству, от которого, как известно, чем дальше — тем лучше. Вадино же возвышение произошло достаточно просто — на следствии у парня дело пошло, он закончил несколько сложных многоэпизодных дел, научился грамотно писать служебные бумаги. Что ж, Вадя Жужгов, шагай дальше, выше, шире. Не порви только штаны в шагу.
— Алло, алло, Михаил! Ты где там? Чего замолчал?
— Перевариваю факт вашего звонка, гражданин начальник. Как там парится, в горних высях? Что наблюдается? Копошение смертных у подножий?
— Ну и как же мы там глядимся — с точки зрения соцсоревнования, показателей, того-другого?
— Лично вы, товарищ Михаил — очень и оч-чень неважно глядитесь.
— Ого! Чего это так?
— Да уж так… Вот, через прокуратуру возвращаем вам на дополнительное расследование дело Сафина — Рудакова. Помнишь такое? Наезд такси на бензовоз.
У Носова закололо под ложечкой. Проклятое дело! Сколько можно с ним маяться!
— Вы, однокурснички дорогие, прямо шкуру с меня живого снять норовите. Сначала Рафа Волков с этим делом на меня навалился, теперь вот — ты, Вадя… Поимели бы совесть, ребята.
— Ладно, о совести в другой раз поговорим. А ты бы, Миша, дела покачественнее расследовал. Там у тебя свидетельские показания не выверены, следственный эксперимент проведен тяп-ляп… Это же не дело, ты согласись! Решение-то вынесено, а теперь Рудаков шлет жалобы во все края и концы: за что следователь с прокурором заставляют меня платить деньги потерпевшему, если я не виноват? У моей машины в момент наезда габаритные огни были включены! Значит, виноват таксист.
Яс-сно… Ясно-ясненько… Картина такая: сначала он прекращает дело за отсутствием состава преступления. Ваня-прокурор по наущению Рафы Волкова это постановление отменяет. Отменил — а потом, кажется, был сам этому не рад. Носов выполнил тогда добросовестно все Рафины указания, папка пополнилась бумагами — и тем не менее как все было на нуле, так и осталось. Все настаивали на своих прежних показаниях. И эксперимент не внес ясности — он был, по сути, повторением первого. Надо было искать какой-то выход. И самым приемлемым казался такой: прекратить дело, но с передачей в товарищеский суд по месту работы Рудакова, водителя бензовоза. Все-таки против него говорят несколько свидетелей, а свою правоту доказывает он один. Носов вынес постановление, и майор Бормотов отправился с делом к Таскаеву. Передача в товарищеский суд — штука более капитальная, нежели обыкновенное прекращение: ее утверждает районный прокурор. И — уж это-то постановление, скрепленное его печатью и подписью, прокурор никогда не отменит, чтобы не подрывать свой авторитет. А Ваню даже областная прокуратура опасалась задевать: он мог так рыкнуть, огрызнуться в ответ, что и матерые чины чесали затылки. То постановление Ваня подписал без разговоров, ибо здравым смыслом понял бесполезность дальнейшего расследования — что от него толку, что оно может дать кроме того, что уже дало? Дальнейший ход событий тоже нетрудно представить: Рудакова вызвали на суд коллектива, и он клятвенно заверил там всех, что он — жертва поклепа и оговора, что следователь и прокурор держат сторону истинного виновника — таксиста. Конечно, давал и намеки: я ведь, мол, простой работяга, мне нечем от них откупиться! Такою же невинной жертвой он изобразил себя и перед домашними, и перед соседями — и со временем, очевидно, окончательно вошел в эту роль. Еще деталь: поскольку он выступал в постановлении главным виновником, тем самым определялось и предприятие, которое должно было платить и по искам потерпевших, и за поврежденную машину. А с кого предприятию взыскивать эти суммы? — Со своего, опять же, шофера. И без того невеликая зарплата отягощенного семьей бензовозчика грозила еще больше укоротиться, и надолго. И сам он пошел в наступление: как хотите, я не виноват, и все ваши решения неправильные! Достучался до областного управления, там затребовали дело… Ну что ж, сейчас Вадя заготовит документ, прокуратура области отменит подписанное Носовым и Таскаевым постановление, и… и что? Завертится все снова да ладом? И какой будет выход? Если истину по делу установить невозможно. Ах ты Господи, Боже ты мой…
