Джози Ллойд - Давай вместе
Сомневаюсь, чтобы хоть один человек ответил утвердительно. Нет, в самом деле, в наше время никто в измене не признается. Одно дело рассказать друзьям — это да. Но чтобы своей «половине» — нет, это вряд ли. Да и зачем? Правильно, незачем. Разве что собираетесь с ней разойтись.
По крайней мере, я так раньше думал. Даже когда встречался с Зоей. И пусть я ни разу ей не изменил, все равно знал: случись что-нибудь в этом роде, я бы и словом не обмолвился. Иначе хлопот не оберешься. Но с Эми я так поступить не смог. Отсюда и плачевные последствия — Джек Росситер в греческой трагедии «Признание мотоциклиста». Похоже, честность оказалась сильнее меня. Однако, как и для Мэтта, честность для меня не самоцель. Это было бы слишком просто. Слишком легко. Конечно, честность имеет большое значение, но суть в том, что она лишь признак, симптом чего-то большего. У моей честности есть причина — глубокое чувство. А какое чувство самое сильное и глубокое? Это же очевидно! И просто удивительно, как долго я не замечал причины моей патологической честности.
Я смотрю Мэтту прямо в глаза и говорю:
— Я ее люблю. Я рассказал ей про Маккаллен, потому что люблю ее.
Мэтт поднимает руку:
— Подожди-ка, дружище. — Что?
— Ты прекрасно знаешь что. Слово на букву «Л». Ты только что его произнес. — Он грозит мне пальцем. — Произнес, произнес. И не отпирайся.
— Я и не отпираюсь.
Мэтт склоняет голову набок.
— Не отпираешься?
— Нет. Я сказал совершенно сознательно. Я ее люблю. — Вслушиваюсь в звук этого слова. Приятный звук. Я бы еще его послушал. — Я, Джек Росситер, — говорю я громко, — будучи в здравом уме…
— Ну, это еще вопрос, — замечает Мэтт.
— …Заявляю, что люблю Эми Кросби. Мэтт долго и пристально смотрит на меня.
— Что ж, это все объясняет, — заключает он.
— Что объясняет?
— Причину твоего неадекватного поведения. — Несколько минут мы молча пялимся друг на друга. — Так, значит, надо придумать, как вытащить тебя из этой заварушки, — произносит он наконец.
Мэтт — юрист, и к решению проблемы подходит как юрист. Начинает с фактов. Задав мне пару вопросов, он погружается в раздумья. Лицо сосредоточенное. Представляю, как его холодный и острый ум ищет оптимальный путь, строит логические цепочки. Мне вдруг становится спокойно. Если уж кто и способен найти выход из лабиринта лжи, то только Мэтт.
— Случайная оральная стимуляция, — выдает он. Потом чешет подбородок и хмурится. — Да, тяжелый случай. Досадно.
Признаться, не такого решения я ждал.
— Нет, Мэтт, — поправляю я его, — это не досадно. Вот если бы я потерял бумажник или огреб штраф за неправильную парковку, — это было бы досадно. А то, что случилось со мной, — катастрофа.
Мэтт терпеливо ждет, когда я успокоюсь.
— Главное, — размышляет он, — определить, можно ли считать случившееся изменой. Технически, я думаю, — да. Тебе сделали минет. Ее язык касался твоего пениса. Но обратимся к намерениям. Хотя с точки зрения закона незнание не освобождает от ответственности, можно взглянуть на происшедшее с другой стороны. Находясь в полубессознательном состоянии, ты не мог знать, что упомянутый выше язык принадлежит не твоей возлюбленной Эми Кросби. Отсюда следует, что сексуальное удовлетворение, полученное посредством упомянутого выше языка, не может считаться эмоциональной изменой.
— Здорово! Просто отлично! — прерываю я Мэтта в полном разочаровании. — Ты Эми это расскажи. Дорогая, он просто не успел установить ее личность. Дело-то житейское, чего тут расстраиваться. Валяй, Мэтт, она будет в восторге.
Мэтт косится на меня:
— Слушай, тебе надо научиться управлять своей агрессией. Так нельзя.
— Что?
— Сделай глубокий вдох, — требует Мэтт. — Что?
— Расслабься, успокойся. Плыви по течению. И он еще будет мне сейчас эту хрень втирать.
Тоже мне хиппи, дитя природы. Да он же горох от гречки не отличит.
— Расслабься?! — огрызаюсь я. — Как тут, к черту, расслабиться?! Меня девушка бросила!
Несколько секунд он ждет, когда остынет мой гнев, потом говорит:
— Слушай, все не так плохо, как кажется.
— Да что ты? Ну просвети меня.
— Попробуй взглянуть на вещи объективно.
— Объективно?! — едва не кричу я.
— Вот именно. Представь, что ты стоишь на горе и смотришь вниз. Тебе все сразу станет ясно. Так ты сможешь увидеть все со стороны.
— Мэтт, я сильно сомневаюсь, что, взобравшись на какую-то гребаную гору, я почувствую себя лучше.
Он раздраженно закатывает глаза.
— Дай мне закончить.
— Хорошо, продолжай.
Мэтт закуривает, затягивается пару раз.
— Объективно дело обстоит так. Женщина, которую ты любишь, больше не хочет иметь с тобой ничего общего. Она узнала, что ты совал свой член в рот кому попало. В результате, поскольку ты ей сразу в этом не признался, она сочла тебя кучей вонючего дерьма и надеется, что ты будешь гореть в геенне огненной до скончания веков. Надеюсь, ты и сам понимаешь, что видеть она тебя больше не хочет?
— Спасибо тебе, Мэтт, — благодарю я, начиная сильно сомневаться в его адвокатских способностях. — Не проще ли было просто вручить мне бритву и посадить меня в теплую ванну?
— Ладно, — отвечает Мэтт. — Хрен с ней, с объективностью. Ты прав, тебя кинули. Но, — тут он выдерживает паузу, — все могло быть еще хуже.
Наконец что-то дельное.
— Да, — соглашаюсь я, — я мог бы оказаться посреди пустыни без капли воды. Меня могли бы заживо скормить червям. Или заставить смотреть все серии «Санта-Барбары». Если исключить эти возможности, то, откровенно говоря, хуже, чем есть, уже быть не может.
Мэтт игнорирует поток моего сарказма.
— Серьезно, Джек. Все могло быть намного хуже. Ты жив. Она тоже. Всякое бывает. У всех в жизни случаются черные полосы.
— Нет, Мэтт, я так не думаю. У тебя они случаются? Лично у тебя бывали настолько черные полосы? А? Я могу ошибаться, но, по-моему, тебя любимая девушка пока не бросала. Так?
— Да.
— Ну, значит, всякое случается не со всеми. Только с некоторыми. С этим я готов смириться.
— А с чем не готов?
— Я не готов смириться с тем, что это произошло со мной, — огрызаюсь я.
— А что, ты особенный?
Я опускаю голову, прячу лицо в ладонях.
— Я ей доверился, Мэтт. Вот что меня убивает. Понимаешь? Всю свою сознательную жизнь я врал своим женщинам. Но не ей. Я сказал Эми правду, потому что поверил ей. Потому что люблю ее. И что в итоге? В итоге она меня бросила. И даже не захотела слушать.
— Ты думаешь, что-то изменилось бы, если бы она тебя выслушала?
— Да, — бормочу я, — думаю. Но какая теперь разница? Я звонил ей весь день, но она не подходит к телефону.
Мэтт кладет руку мне на плечо:
— Может, ей просто нужно время, чтобы успокоиться? Оставь ее на время в покое. Поверь, она не сможет ненавидеть тебя всю жизнь. Знаешь, как говорится? Если любишь — отпусти. Вернется — будет твоей навеки. Не вернется — значит, и не любила никогда.
Для Мэтта это необычно мудрая мысль. Одно знаю точно: сейчас мне способен помочь только настоящий гений.
ОЖИДАНИЕ
— Я знаю, что ты меня слышишь, — говорю я. — Да, ты, Эми Кросби. Я к тебе обращаюсь.
Несколько секунд жду ответа, но, увы, никто не отвечает. Но отступать я не собираюсь. У меня есть цель. Я — партизан в тылу врага. И никакое сопротивление не заставит меня бежать с позором. Мы, партизаны, храбрые ребята. И препятствия нам не страшны — чем больше риск, тем слаще вкус победы.
— Ну и прекрасно, — громко заявляю я, — можешь скрываться, пока не надоест. Я все равно никуда не уйду. Слышишь, Эми? Я не сдвинусь с этого места ни на дюйм. Я буду тут сидеть, пока ты не выйдешь и не выслушаешь меня.
Никакой реакции.
Моя решительность вдруг куда-то испаряется. Я прижимаюсь губами к домофону и шепчу:
— Эми. Ну пожалуйста. Я тебя люблю. Я тебя люблю и больше так не могу. — Жду еще немного. Но в ответ — тишина.
На другой стороне улицы на скамейке сидит старик. Он смотрит на меня, закатывает глаза и отпивает большой глоток из своей бутылки. Похоже, он все это уже видел, и не раз. Ну и черт с ним. Я сказал то, что чувствую: я ее люблю. И мне плевать, кто это слышал. Она — та самая. Она — Моя Единственная. Все это время я искал ее.
Вчера я сказал Мэтту, что люблю Эми, и с той минуты не могу ни о чем думать, кроме как о ней. И сейчас, произнеся эту сакраментальную фразу вслух, я неожиданно понял, что так оно и есть. И теперь я не боюсь, что кто-то об этом узнает. Наоборот, пусть все слышат. И главное, пусть меня услышит Эми.
Для этого я сюда и пришел.
Сегодня воскресенье, пол-одиннадцатого утра, и я стою у ее подъезда. Я здесь с девяти. Если не считать старика на скамейке, улица совершенно пустынна. Мостовая с обоих концов квартала перекрыта — идут ремонтные работы, поэтому даже машин тут нет. Над головой, словно отражение моего настроения, хмурое серое небо. Впервые за несколько недель. Я отхожу на пару шагов, вытягиваю шею и смотрю на верхний этаж, на окно Эми.
