Жан Эшноз - Полночь

Франк. Хильда смутилась бы.

Мадам Лемаршан. Раз мой вопрос должен ее смущать, значит, она красива. Хильда. Пусть она поймет еще и то, что обязана во всем мне повиноваться. Хильда не должна бояться ни сверхурочных — оплачиваемых — часов, ни небольших воскресных приработков, когда, раз или два в месяц, мы приглашаем кого-то на обед. Воскресенье по той же ставке, что и будни, раз я буду платить такое щедрое жалованье. Хильда может стесняться, смущаться, краснеть, я не вижу в этом ничего неподобающего, ибо стиля я, Франк, не требую, а требую естественности и послушания. Если бы Хильда могла прийти прямо сейчас, не откладывая!

Франк. Прямо сейчас никак.

Мадам Лемаршан. Я знаю, знаю. Мне не хватает Хильды, отсутствие служанки всегда повергает меня в грусть и замешательство. Одиночество становится таким тягостным, когда, кроме детей, мне не с кем пообщаться. Я проснулась сегодня утром, Франк, зная, что у меня еще нет ни Хильды, ни кого-либо еще (но хотеть я хотела уже Хильду), что у меня не будет никого до завтра, и наступающий день показался таким долгим, таким серым, таким муторным, что мне захотелось тут же умереть, лишь бы его не проживать. Я раскрываю вам свое сердце, Франк.

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Я хотела умереть, чтобы не проводить весь этот день одной с детьми, потому что господин Лемаршан каждое утро уходит на работу. Теперь, Франк, вы знаете то, о чем господин Лемаршан не догадывается: я не переношу заниматься целый день напролет детьми, разговаривать с ними, как полагается, играть, веселиться. Все это будет делать Хильда — разговаривать, играть, веселиться с ними. Она чудесно с этим справится. И это хорошо, потому что я люблю своих детей и хочу, чтобы вокруг них царили радость и веселье. Но мне это веселье не дано. За меня будет веселиться Хильда. Скажите, Франк, а Хильда от природы веселая?

Франк. Не знаю.

Мадам Лемаршан. Хильде придется быть веселой, Франк.

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Хильда смеется вместе с детьми? Это-то вы знаете.

Франк. Хильде и нашим детишкам вместе весело.

Мадам Лемаршан. Раз Хильда способна веселиться со своими детьим, она будет способна на это и с моими. Я уже доверяю Хильде. С этой стороны она меня прекрасно заменит. А у меня будет чистая совесть.

Франк. Нужно, чтобы дети привыкли.

Мадам Лемаршан. О каких детях вы говорите, Франк?

Франк. О наших, моих и Хильды.

Мадам Лемаршан. А, о ваших. О тех треклятых детях, которые мешают мне немедленно получить Хильду. Это, конечно же, послушные дети. Для них все пройдет хорошо.

Франк. Нужно, чтобы они привыкли к детскому саду.

Мадам Лемаршан. Будьте спокойны, Франк.

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Дети ко всему привыкают. Ваши полюбят детский сад, как его любят все, кто туда ходит. Не они первые. Там есть игрушки и все необходимое. Никаких проблем, Франк. В подобных заведениях имеется неимоверное количество всевозможных игр и игрушек.

Франк. Да, игрушки.

Мадам Лемаршан. Я не хочу, чтобы Хильда мучилась по этому поводу. Франк, успокойте Хильду, не переживайте сами и поймите, что детский сад — это чудесная возможность.

Франк. Хильда спросит, сколько лет тем детям, которыми ей придется заниматься.

Мадам Лемаршан. Хильда спросит, сколько лет моим детям?

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Какая разница.

Франк. Хильда захочет знать.

Мадам Лемаршан. Двое близняшек трех лет от роду и полуторагодовалый малыш. А теперь, Франк, скажите за меня Хильде: До завтра, до завтра.

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Хильда, завтра, в девять. Я так взбудоражена, что завтра у меня появится это имя, Хильда. До свидания. Вы будете получать половину из рук в руки. Вы, Франк, а не Хильда. До свидания.

II

Мадам Лемаршан. Добрый день, Франк. Я хозяйка Хильды, работодательница Хильды, начальница Хильды, как вам больше нравится. Я принесла вам деньги, как договаривались. Мне было бы неприятно передавать вам, Франк, эти деньги вот так, вульгарно, на пороге, как проститутка сутенеру, как боевик руководителю операции. Посмотрите, деньги у меня. Две тысячи франков, вот, взгляните. Можно войти, Франк?

Франк. Да. Где Хильда?

Мадам Лемаршан. Хильда? Дома, конечно. У меня, естественно. А где бы вы, Франк, хотели, чтобы она была в три часа пополудни, как не у себя на работе? Хильда подсказала, что сегодня после обеда вы останетесь дома, и я воспользовалась этим, чтобы принести вам то, что должна.

Франк. Да.

Мадам Лемаршан. Две тысячи франков, половина жалованья Хильды за текущий месяц. Вот. Берите, Франк.

Франк. Спасибо.

Мадам Лемаршан. Вы такой же натянутый, суровый и холодный, как Хильда. А где ваши дети?

Франк. В детском саду.

Мадам Лемаршан. В детском саду, да, верно, забыла. Хильда мне об этом ничего не говорила. Хильда вообще немногое мне рассказывает. Я не так довольна ею, как ожидала, Франк. Хильда меня заметно разочаровывает.

Франк. А-а.

Мадам Лемаршан. Не спорю, Хильда вполне добросовестно выполняет свою работу. С этой точки зрения ее не в чем упрекнуть. Хильда появляется у меня ровно в девять, оставляет плащ и обувь в холле, облачается в свой халатик и туфли без задника, которыми я ее снабдила. Хильда довольно сухо со мной здоровается, потом поднимается на этаж, где находятся комнаты детей. Хильда по очереди будит каждого, не поцелуем, а слегка лаская им лобик и чуть-чуть пощипывая кончик носа. Она меняет подгузник малышу, одевает их, умывает, и все это почти без слов. Хильда ограничивается тем, что отвечает на вопросы, вежливо и безлично. Хильда улыбается, да, но как-то машинально, в ее улыбке нет ни тепла, ни нежности, причем только губами, ее взгляд пребывает где-то вдалеке. Она спускает все это крохотное общество вниз, пока я, все еще в халате, следую за ними в нескольких метрах, наблюдая за Хильдой. Она усаживает детей на кухне, отвернувшись, целиком сосредоточившись на кастрюлях, готовит им завтрак. Хильда боится, как бы не сбежало молоко, и, Франк, смотрит она именно на молоко и никогда на детей. Ссоры оставляют ее безразличной, ни крики, ни глупости не трогают у меня Хильду, Франк. Хильда подтирает пролитый шоколад, подбирает хлеб, аккуратно снимает пенку с молока, подтирает срыгнутое (мой младший часто срыгивает), чистит кастрюлю — безукоризненно, замечательно и словно онемев. Потом, все еще под моим незаметным наблюдением, Хильда отводит детей в салон, большой утренний салон, где дает им кубики и лего, и, слегка похлопав по голове, всегда одинаково, чисто формально и безо всякого интереса, покидает их, чтобы заняться хозяйством. Хильда поднимается, чтобы постелить постели, мою и детей. Я тут как тут, у нее за спиной, присматриваю, но Хильда делает вид, будто меня не видит, а может, ей и в голову не приходит показать, что она знает о моем присутствии. Хильда замечательно взбивает перины. Она первая из моих работниц, Франк, кто каждый день переворачивает мой матрас. Горничную вроде Хильды любой, кроме меня, назвал бы просто сокровищем. Ну а затем, Франк, естественно, пылесос, и одежда, и кормежка детей, и их дневное укладывание, и посуда, и полдник, и стекла, и паркет, все, о чем вы и без меня можете догадаться. Но к тому же и кое-что еще: Хильда постоянно отказывается от всего, что я ей предлагаю. Франк! Много ли вы знаете хозяек, которые, как я, искренне, от всего сердца, бескорыстно хотели бы выпить чашечку кофе в компании собственной служанки, усевшись вдвоем за кухонным столом, а то и стоя, Франк, привалившись мягким местом к стойке выдержанного, как у меня, в американском стиле бара, беседуя и посмеиваясь, словно две подруги? Мне, Франк, просто необходимы эти женские беседы, которые сближают умы и исподволь объединяют, сколь бы легкомысленными они ни были. Я хочу, чтобы Хильда была со мной наравне. Я хочу обедать с Хильдой и болтать с ней, когда, закончив одну работу, она еще не начинает следующую. В общем и целом, понимаете ли вы, Франк, что Хильда хочет быть всего-навсего прислугой? Она может стать моей подругой — кто из служанок отказался бы от этого? Хильда мною гнушается. Хильда предпочитает жрать, да, именно жрать, одновременно с детьми, стоя за их стульями, торопясь поскорее насытиться и с этим покончить, словно рабыня. Хильда меня оскорбляет, Франк. Благодарю, вот что она мне на все отвечает. Благодарю, и отходит в сторону. Я плачу Хильде, Франк. Я хорошо ей плачу и хорошо с ней обращаюсь. Почему она играет в рабыню? Хильда — моя служанка, моя работница, девушка на все руки, и в то же время моя подруга, если она на это согласна. Много ли вы знаете, Франк, в нашем городишке дам, которые хотели бы подружиться со своими работницами? Это счастье, это удача, когда к тебе так относятся. Почему Хильда меня отталкивает, Франк?