Владимир Соловьев - Апокалипсис от Владимира
Не так уж далеко от истины — мы и правда одни во всем свете.
— Продолжаем! Итак, други мои, вот вам и ответ. На свете душ мало, и на тело человеческое достаточно совсем незначительного фрагмента, маленькой искорки, чтобы хоть какая-то иллюзия жизни происходила. Для земной жизни этого достаточно, а вот для небесной уже не хватает. Иоанн решил, что на небеса попадают девственники, хотя четко сказано Спасителем, что «будем там как ангелы небесные», то есть можно попрощаться с привычной телесной оболочкой. Я, конечно, свое тело люблю (хотя, если верить Эльге, то многое можно было бы и улучшить), а вот каково старой гвардии? Представьте себе апостола Павла — ему что, и на том свете отсеченную голову рукой придерживать? А Себастьяну занозы от стрел выковыривать и дырочки скотчем заклеивать? Да и Иоанн немощен и дряхл, так что преображение будет стопроцентно. Тело достанется улучшенное. С числом, кстати, идея неплохая, должно быть, именно столько всего душ, которые и могут обитать на небесах.
Ребята пришли в замешательство. Никита, на правах старшего, поднял руку, и я милостивым кивком разрешил ему задать вопрос.
— Владимир, — спросил он, — так в чем был смысл разбивать души и отправлять их с небес на землю?
— Элементарно, дружище! — ответил я. — У кого-нибудь есть предложения? Илья?
— Я, кажется, начал понимать, — отозвался Илья, — получается, что весь этот мир — не что иное, как фабрика по очистке душ! Надо довести их до совершенства, вот и отправляют материал в обработку. Но люди не могут принять в себя всю душу, поэтому их и становится много. Им не хватает жизненного цикла, и поэтому одни и те же фрагменты души, разбиваясь и сливаясь, в зависимости от степени очистки, переходят в разные тела из поколения в поколение. Часть фрагментов оказывается негодными и сгорает в Геенне огненной, а другие после переплавки воссияют для небесной жизни!
— Именно, молодец! — похвалил я его. — Если угодно, то многие процессы в жизни построены именно по такому принципу. Конечно, не очень приятно ощущать себя рудой, но таков замысел. А читая Ветхий Завет, прекрасно видишь, как Творец менял свой замысел, внося в него коррективы. Сначала попробовал с Адамом, которому вдохнул душу. К нему добавил Еву. После осознал, что они не справляются с поставленной задачей, и добавил им граждан, но душу в последних уже не вдыхал. Когда товарищи сбивались с пути, их жестко поправляли, совершенствуя технологический процесс очистки душ — Потоп, Содом и Гоморра, все хохмы с еврейским народом, Храм с его строительством и разрушениями. В конце концов понадобилась руда в большем количестве, и пришло время христианства и мусульманства.
— Володя, а как же мы? То есть все человечество — это напильники и шкурки? Начали с рашпиля, потом драчевым, а вот теперь нулевой шкурочкой доводят души до зеркального блеска, чтобы заказчику угодить?
— Илюха, злобно, примитивно, но точно! — Володя, а как же мы?
— Илья, ты заговариваешься, я только что тебе ответил.
— А я теперь не о человечестве, а о нас, — сказал Илья, обведя взглядом всю мою команду.
— А у нас, дружочек, все в ажуре! — улыбнулся я. — Добрый Иоанн даже описал наши места у престола. Мы уже самородки, так что нас можно и не плавить, и мы не одни, таких счастливцев двадцать четыре. Классическая интерпретация — дюжина ветхозаветных, дюжина новозаветных. Но я предлагаю подойти к этому вопросу диалектически. Я уже давно заметил, что телесные облики мои меняются в зависимости от обстоятельств, что подсказывает мне очевидный ответ. Все значимые вехи становления моей души со мной. Так что каждый из нас несет в себе патриархов с предтечами, причем безо всякой там шизофрении и модного ныне растроения личности.
ГЛАВА 36
Мы явно засиделись за обедом, и я решил, что настала пора попросить счет. Вызов официанта осуществлялся довольно примитивно: в самом центре огромного стола, занимающего большую часть нашего отдельного кабинета, находился на редкость отвратительный электрический звонок. Засаленный металлический кругляшок был «украшен» полустертой переводной картинкой полной голой бабы, прелести которой были прикрыты миниатюрным ажурным передничком. Пачкать руки об эту мерзость мне не хотелось, так что я приоткрыл дверь и крикнул — Ребята, рассчитайте нас, пожалуйста!
Через мгновение до боли знакомая фигура Еноха закрыла собой весь дверной проем кабинета:
— Ну, кому там счет, сатанинское племя? — заревел он, и кривая улыбка, наискось сломав мелкую паутину морщин, пробежала по его лицу. Мои мальчишки, возмущенные такой наглостью, повскакивали было на ноги, но я жестом успокоил их и, вложив в вопрос максимальное количество желчи, обратился к ветхозаветному зануде:
— Я смотрю, ты сегодня без шкуры? Что, драка отменяется? Енох, продолжая улыбаться, бросил счет на стол:
— Какие драки в таком уважаемом заведении? Вот если платить откажетесь, тогда, конечно, другое дело.
— Ну да, — ответил я. — Ты еще забыл свою коронную фразу.
— Это про бесовские деньги? Молодец — помнишь, так что поищи старенькие бумажки.
— Ну все, старик, пошутили, и будет! — сказал я, бросая на стол несколько «настоящих» бумажек. — Говори, зачем из своей норы выполз?
— Нахал! Мальчишка! — возмутился Енох. — Это кто еще к кому выполз! Я, между прочим, сижу тут себе спокойненько, никого не обижаю, и вдруг дверь открывается и оттуда вопль. Счет ему, видите ли, подавай.
Я все понял. Вот что значит — почивать на лаврах! Мысль о копье появилась у меня не случайно. Могу поспорить, что если я сейчас встану и выйду из ресторана, то окажусь совсем не на улочке у Савеловского вокзала в Москве, а в горах Армении, на древней святой земле, хранящей копье Лонгина. Вот только Енох наверняка тоже переместится туда, ведь владение этим артефактом гарантирует человеку земное господство. Поэтому и охотились за ним тираны всех времен и народов, но владели подделками. Истинное копье, поразившее плоть Спасителя, хранится в тайне.
— Мыслишь правильно, — сощурился пророк, — а вот вывод ни к черту, прости, что я всуе твоего хозяина поминаю.
— Старик, не испытывай моего терпения! — В моем голосе промелькнула угроза.
— Шучу-шучу, — улыбнулся Енох, — сам знаешь, с годами характер лучше не становится. Мне-то копье ни к чему, просто по тебе соскучился, вот и явился поболтать. А мальчишку своего не вини — он не знал, что я появлюсь.
Пророк заговорщицки подмигнул Илье. Ребята смотрели на огромного старика, как на хорошо знакомого, но недобитого врага. Мысли у них были соответствующие.
— Хорошие у тебя парни, настырные только! — хмыкнул Енох. — Как они моих последователей пытались на ереси прищучить, а? Ну да не об этом речь.
— Говори, зачем пришел! — грозно повторил я свой вопрос. Мне все эти шутки-прибаутки со стороны вредного патриарха были не по душе.
— Соскучился, — ответил он, садясь на жалобно заскрипевший стул, стоящий рядом со мной.
Мальчишки хором потеснились, отодвигаясь от старика подальше. — Все-таки ты парень неплохой, пусть и горячий. Ну посуди сам — неужели ты ничего не видишь? Ведь все не так! — Произнеся последнюю фразу, пророк положил свою ладонь мне на запястье. Так делают старые друзья, когда хотят разделить случившееся горе. От неожиданности я дернулся и посмотрел на патриарха — в глазах Еноха читалось сострадание. Мне вдруг стало не по себе. Я не хотел кричать, возмущаться, кипеть или насылать на пророка ангелов смерти — мне просто стало очень грустно.
— Старик, зачем ты мучаешь меня? — спросил я. — Даже если прав ты, а не Он, то ничего изменить уже нельзя. Ничего! Вы все бессильны перед Ним, а само твое существование — нонсенс, как, впрочем, и мое.
— Ой ли? Зачем же ты так? — Енох помотал головой, отчего серебро его волос рассыпалось по необъятным плечам. — Даже исчадие Ада вынуждено играть по правилам. Потому и живы мы со своими последователями и вам не видимы, так как не грешим, блюдем себя в чистоте и ждем своего часа.
— Дождетесь! И ничто вам не поможет! — буркнул я, высвобождая свою руку из его капкана. — Вот ты мне скажи — у вас женщины есть?
— И женщины, и мужчины, — степенно ответил Енох.
— Живут в браке?
— Есть и такие.
— А беременные есть?
Енох задумался и, опустив глаза, отвернулся. Я сверлил его затылок бешеным взглядом. Если бы старик соврал, я бы взорвался. Ни о каком снисхождении и речи бы не шло!
— Ну, что же ты молчишь? — закричал я. — Ведь нет у вас беременных, нет! Вот ничего ты и не можешь, и вся вера твоя пуста! Все эти твои дешевые уловки никчемны — Он сильнее тебя! У твоих обманутых последователей нет и никогда уже не будет детей!
Я захлебывался в истеричном рыдании, выкрикивая слова в лицо этому наглому старику, посмевшему вселить в меня предчувствие надежды и не способному даже сказать правду. Енох не стал оправдываться. Привстав, он сделал полшага в моем направлении и резким движением прижал мою голову к своей груди. Я не сопротивлялся. Пророк, как маленького ребенка, гладил меня по голове и тихонько приговаривал:
