Дмитрий Липскеров - Русское стаккато — британской матери
Как-то Костаки, заканчивая обед вишневым пирогом, проговорил почти про себя:
— Кирха, кюхен, киндер…
Фрау Ридель не сумела скрыть набежавших слез, а ее супруг, покраснев, оправдывался за Костаки, мол, это он ему немецкую шутку рассказал.
Как-то в пятницу, вечером, когда свиные ножки были съедены и запиты местным пивом, герр Ридель поведал Роджеру странную историю.
Он рассказал, что утром к нему обратился какой-то человек с бородой по пояс и волосами по плечи. На человеке было надето что-то вроде сутаны, но необычного кроя, к тому же платье его было нечистым и старым. Человек назвался русским странником и предложил герру Риделю бесплатный экспонат невиданной красоты. Стеклянная женщина в полный рост! Для ознакомления с экспонатом странник пригласил директора музея в комнату пансиона, где герр Ридель обнаружил живую женщину, действительно невиданной красоты, но совсем не из стекла, а из плоти и костей. Но русский настаивал, что женщина стеклянная, что она феномен и столь же хрупка, как стекло.
— Вы понимаете, что я был вынужден тотчас уйти! — сказал герр Ридель. — Этот русский какой-то сумасшедший! Кстати, он поселился в вашем пансионе!
«Не хватало в пансионе только русских психов», — подумал Роджер…
На следующее утро музыкант увидел русского за завтраком. Прошло лет десять, но он его узнал.
— Отец Филагрий! — неожиданно для себя вскричал Роджер и вскочил.
Русский с удивлением посмотрел на приближающегося человека и проглотил находящийся во рту творог.
— Вы не узнаете меня? — с вопросом уселся рядом с русским Роджер.
Монах отрицательно покачал головой.
— Мы встречались! На острове Коловец! Вы тогда схимником были!
— Это вы на колоколах играли? — вспомнил русский.
— Вот видите… — Роджер машинально отщипнул от хлеба кусочек и положил в рот. — Невероятно после России встретиться здесь, в Австрии…
— Что же невероятного? — поинтересовался странник, возобновив поедание завтрака.
— Говорят, с вами женщина?
— Кто говорит?
— Герр Ридель… Директор музея… Я работаю в музее музыкантом.
— Для чего в музее музыкант?
— Я играю на треугольнике… Это как бы музыка стекла…
— Незавидна роль игрока на треугольнике! — русский положил в тарелку еще творога и обильно залил его вареньем. — Но кому на роду написано быть солистом, а кому аккомпаниатором! — сказал.
Роджер хотел было разозлиться, но не смог. Он покачал головой и ответил:
— Вы правы… Кому на роду написано быть схимником, а кому туристом!
Колька вдруг захохотал, да так громко, что откликнулась Лаура, прокричав троекратно: «Хайль Гитлер!»
— Герр Ридель сказал, что вы не один прибыли сюда? — продолжал интересоваться Костаки.
— Верно, — согласился русский, отсмеявшись. — Кстати, — встрепенулся Колька, — вдруг вы мне поможете? Вы же ценный музейный работник!..
— Мне герр Ридель говорил, что вы привезли с собою женщину? Стеклянную?..
— Да-да! Именно стеклянную! И вы должны посодействовать, чтобы ее устроили в музей!
— Но герр Ридель утверждает, что женщина живая…
— Хотите посмотреть? — предложил странник.
— Отчего же нет…
Они вышли из столовой, и Роджер, шагая вслед за русским, испытывал странное волнение, можно даже сказать, смутное предчувствие, но что предчувствовал Костаки, было неизвестно ему самому.
Русский вставил ключ в замочную скважину, обернулся к Роджеру и спросил:
— Готовы?
Костаки кивнул и ощутил, как с ладоней стекает пот. Схимник толкнул дверь и взмахнул руками:
— Смотрите!
Она лежала на кушетке с гнутым подголовником, и в ее огромных глазах заключалось страдание.
— Это она! — произнес схимник и закрыл за собою дверь.
Когда Роджер увидел ее, то испытал такое чувство, словно в грудь ему залили расплавленный свинец. Ноги его затряслись как от голода, а пот с ладоней потек на ковер ручьем.
Тем временем русский продолжал нахваливать экспонат.
— Уникальной красоты женщина! Редкая болезнь сделала ее кости стеклянными! Одно неосторожное движение — и жизнь можно разбить, словно стекло! Где ей еще место, как не в музее! Живое стекло!
А Костаки все продолжал смотреть на женщину и приходил в огромное смущение от чувств, постепенно завладевающих его душой. Он чуть не заплакал, когда увидел кисть ее руки, выглядывающую из-под пледа: тонкую, бледную, с длинными сухими пальцами.
— Ее зовут Миша.
Роджер вздрогнул.
— Да-да, — подтвердил странник. — Мужское русское имя.
— Роджер, — назвался музыкант и покраснел. — Костаки…
Она слегка качнула головой и слабо улыбнулась бесцветными губами.
Ее улыбка, будто стрела амура, попала в сердце Роджера и нанесла ему рану. Впрочем, болело сладко…
— Здравствуйте, — прошептал музыкант.
— Ну что, — поинтересовался русский, — будете способствовать, чтобы ее в музей приняли?
— Конечно, конечно!
— А теперь пойдемте пить кофе!
Странник почти вытолкал Роджера из комнаты, но тому показалось, что он успел перехватить взгляд прекрасной девушки, и почудилось ему, что взгляд этот молит о помощи!
Они сидели в баре, и кофе то и дело попадал Роджеру не в то горло.
— Скажите, — попросил он, откашливаясь, — скажите… Помните, когда я был у вас на острове, вы поведали мне, что злость во мне от сокрытой любви. Помните?
Русский пожал плечами.
— Ко мне по нескольку человек в день приходили… Всего, что говорил, не упомнишь.
— Вы ее имели в виду? — с жаром в голосе спросил Роджер.
— Да что вы! Я ее знаю всего пару месяцев! К тому же десять лет назад она была ребенком!
— Так про кого вы говорили?
— Понятия не имею!.. — Глаза схимника вдруг стали хитрыми, и он предложил: — А давайте меняться?
— Что на что? — непонимающе спросил Роджер.
— Я предлагаю вам Мишу… Вы сами устраиваете ее в музей… Ведь она понравилась вам?
— Что должен я? — поинтересовался Костаки, и голос его дрогнул.
— Малость… Мне нужен билет до Санкт-Петербурга…
Роджер прочистил горло.
— Я согласен…
— У вас есть при себе деньги?
— Да-да, — торопливо ответил Костаки, отер потные ладони о брюки и вытащил из заднего брючного кармана несколько бумажек по пятьсот евро. — Этого хватит? Если нужно, я тотчас поднимусь в свою комнату и принесу сколько надо.
— Этого достаточно, — ответил русский, не считая, спрятал деньги и протянул музыканту ключ.
— Мне?..
— Вам, вам! — подбодрил схимник. — Ключ от стеклянного счастья!.. Как я обманут…
— Что вы сказали? — не расслышал последнего Роджер, взяв в дрожащую руку ключ.
— Да так… — Глаза русского перестали быть хитрыми, показалось на мгновение, что слезы накатили на черные зрачки под густыми бровями. — Для вас это неважно… Прощайте!
Он встал, одернул подрясник, руки не подал и вышел из гостиницы. Сел в арендованный автомобиль и помчался в Вену…
* * *Подлетая к Санкт-Петербургу, он глядел в иллюминатор на Ладожское озеро и плакал. Слезы стекали по его лицу открыто, прячась в густой бороде.
— Вам плохо? — спросила стюардесса с голубыми волосами Кольку.
— Да, — ответил он.
— У нас есть аспирин…
Продолжая плакать, он улыбнулся, показывая голубоволосой девушке черный провал вместо передних зубов.
— Ступай, милая! Мне уже лучше!..
Первый же попутный грузовик взял батюшку и повез на военную базу, откуда летали вертолеты до Валаама.
Когда Колька после долгой разлуки услышал рев Ладоги, не желающей встать подо льды, он вновь заплакал, но почти ураганный ветер осушил лицо в мгновение одно.
— Когда полетим? — спрашивал он у майора.
— Непогода, батюшка! — отвечал военный. — Как только ветер поутихнет, тогда… А пока идите в вагончик, там матрасы есть…
Колька трое суток лежал и глядел из окошка вагончика в озерную даль, пытаясь высмотреть родной Коловец. Иногда ему казалось, что видит он маковку храма, тогда душа в груди сжималась, словно у ребенка, которому обещали что-то, но неизвестно, когда дадут… Он спал, и во сне к нему приходили различные видения. Приснился Зосима с Валаама, а потом Миша в сон вошла, совсем здоровая… А потом кто-то на ухо принялся орать!
Колька проснулся и увидел над собой лицо майора.
— Летим, батюшка! — кричал летчик.
Сон разом покинул его. Колька вскочил на ноги и побежал за военным.
Ветер поутих, но совсем немного. По-прежнему выл, заглушая вертолетные моторы. В кабине было так холодно, что на стенках проросла изморозь.
— Немного потрясет, батюшка! — предупредил пилот.
Трясло так, что казалось, сам черт душу вытрясти возжелал. Из иллюминаторов не видать ничего — снег залепил стекло. А в животе у Кольки, несмотря на погодные условия, так сладко было, как не случалось уже давно.
