Рейчел Кинг - Полет бабочек
Ночь наполняли привычные гам и стрекот. Удивительно, как вообще можно уснуть при таком шуме. Воздух угнетал своей влажностью — даже теперь, спустя столько месяцев, Томас так к нему и не привык.
Он не замечал ее, пока она почти вплотную не подошла к нему. Сначала он услышал свое имя, произнесенное шепотом, будто каким-то призраком, а затем появилась она — прямо перед ним, вся в белом.
— Томас, — снова сказала она, не затем, чтобы привлечь его внимание, но больше в подтверждение того, что это и есть его имя.
— Да, — произнес он несчастным голосом, поскольку знал: неизбежность наступила.
Она скрестила перед собой руки, словно пытаясь согреться, из-под ночной рубашки выглядывали ее босые ноги.
— Миссис Сантос, я…
— Клара, — сказала она. — Вы должны звать меня Кларой.
Он глубоко затянулся сигаретой и, опустив глаза вниз, уставился на землю перед ней. Затем перевел нетвердый взгляд на собственные ноги.
— Не думаю, что нам следует разговаривать подобным образом, — выдавил он.
— Но я должна поговорить с вами, — прошептала она. — Мы совсем не говорили друг с другом.
— Нет.
Он почувствовал слабость и ухватился за дверную раму, чтобы сохранить равновесие, — его так и придавливало к земле. Скорее бы покончить со всем этим. Что ей от него надо?
— Простите, — наконец сказал он, — За то, что произошло. Я был не в себе…
Он умолк и по-прежнему не глядел на нее.
— Вам не за что извиняться. Муж рассказал мне, что дал вам одну из своих сигарет.
— Да?
Неужели они обсуждали его?
— Не стоит так тревожиться.
Голос у нее был веселым, даже задорным.
— Он просто упомянул об этом мимоходом. Той ночью вы чувствовали себя как-то необычно?
— Необычно, да. Я видел… кое-что.
— Это был каапи. Наркотик. Из корня айяуаска. Индейцы используют его, чтобы общаться со своими богами. Обычно они смешивают его со слюной и делают из этой смеси напиток, но его также можно высушить и курить. Мой муж курит его для поднятия настроения.
Ее слова проникают в самую душу, пробуждая воспоминания о той ночи.
— Я знала, что вы были не в себе. Вы не должны винить себя.
— Понятно.
Чувство вины шелухой отвалилось от него и разлетелось. Он был не в себе.
— Можно сигарету?
От неожиданности он вздрогнул, когда она приблизилась и села на пороге, у него в ногах. Выбора у него не было — пришлось составить ей компанию. Он передал ей табак, но она покрутила в руках кисет и вернула ему — надо было скрутить для нее сигарету.
Он скрутил две и, когда она наклонила голову, чтобы достать кончиком сигареты зажженную спичку в его руке, наблюдал за тем, как распущенные волосы рассыпались по ее плечам. Он закурил свою сигарету. Напряжение стало покидать его. И все благодаря бренди — спасибо ему.
Тыльная сторона ее руки была совсем близко от лица Томаса, когда она держала сигарету и выдыхала струйку дыма над его головой. Они были совсем рядом теперь, почти касаясь друг друга, но он не стал отодвигаться.
— Думаю, я не нравлюсь вашим друзьям.
— Нет, — сказал он. — То есть вы не правы. Уверен, что это не так.
Она пожала плечами.
— Мне все равно. Сеньор Гитченс очень добр ко мне. Вы избегали меня все это время, но в вас нет того пренебрежения, которое, я чувствую, исходит от тех двоих.
Томас не знал, что на это сказать. Она права.
— Этот доктор Харрис — он просто пьяный идиот, и больше ничего.
Он не смог сдержать улыбки. Она снова права.
— А этот сеньор Сибел. Это ведь так очевидно, правда же?
— Что очевидно?
— Он не любит женщин.
— О, я уверен, что это неправда. У него забавные представления о людях, только и всего. Он просто сноб — вот что я вам скажу.
— Нет, я хотела сказать — он не любит именно женщин. Женщины для него слишком стары. И вообще не того пола.
От потрясения Томас не мог говорить.
Она засмеялась.
— Вы будто обиделись. Наверняка вы и сами заметили это. Разве вы не видите, как он смотрит на мальчика-слугу? Странно, что он вам не выказывал своего интереса.
Она говорила правду, просто он все это время старался не размышлять на эту тему. Что касается отношения Джорджа к мальчишкам в Белеме — Томас вначале думал, что оно вполне отеческое. Теперь он вспомнил ту ночь на Тапайос, когда кто-то, стараясь быть незамеченным, покинул жилище Джорджа. А еще Пауло — он так огорчился, когда они покидали Сантарем, умолял позволить ему сопровождать их, но Антонио запретил. Джордж отдал ему целый мешок с деньгами.
— Не хочу говорить об этом, — наконец сказал Томас.
— Я смутила вас.
Она положила ладонь ему на руку, и он не убрал ее. Ладонь пульсировала теплом.
— А ваш муж знает?
Он подразумевал, знает ли Сантос о секрете Джорджа, но она не так поняла его.
— Конечно нет! В тот первый вечер, за обедом, вы и я согласились, разве нет, хранить все в секрете?
— Бедный ваш муж. И бедная моя жена.
— Мой бедный муж! — Она сплюнула. — Простите, мистер Эдгар. Я не знакома с вашей женой, но мой муж не заслуживает вашей жалости. Как выдумаете, зачем он сейчас отправился в Манаус?
— Полагаю, чтобы заниматься какими-то дедами.
— Да, делами. Делами в одном из многочисленных борделей. А вы знали, Томас, что каждый третий дом в Манаусе — это бордель?
— Не знал, нет.
— Все эти женщины, приезжающие из Европы, чтобы заработать денег, — их так много. И они наживают целые состояния — поверьте мне. Все, что требуется от такой девушки, — стать дороже, чем прочие, и тогда ее хотят еще больше, и так до бесконечности. А эти мужчины — они пытаются превзойти друг друга на каждом шагу.
— Мне очень жаль, миссис Сантос. Будь я вашим мужем, я бы не смог…
— Да, вы бы, наверное, не смогли. Но он потерял ко мне всякий интерес. Месяцами не прикасается ко мне. Боюсь, что, когда вы наткнулись на меня той ночью… что ж, я тоже была не в себе. И я совсем не ожидала увидеть вас снова.
Почему она изливает ему свою душу? Он не просил ее об этом и совершенно не желал этого. И все равно оказалось, что ему хочется слушать дальше.
— Но почему ваш муж не прикасается к вам?
Вопрос этот вырвался сам собой, неожиданно.
— А вы не догадываетесь? Разве вы не слышали, как он все время твердит о семье и о детях — о том, как важно иметь детей? Мы не можем иметь детей. Я не могу родить ему ребенка. Поэтому он не хочет меня, и ему незачем делить со мной постель.
— Но он уважает вас и, кажется, даже боготворит.
— Ну что вы, он просто терпит меня. Семья для него священна. Это было желанием моего отца, чтобы мы поженились. Муж обещал, что продолжит отцовское дело после его смерти, но этого не случилось. Он продал все при первой же возможности.
— Мне очень жаль.
— Я смирилась. Манаус не так уж плох.
— Вы лжете. Это слышно по вашему голосу.
Она закусила губу и посмотрела вниз — на догоревшую сигарету. Удивленно повертела окурок в руке, словно впервые увидела его, после чего швырнула в сторону. Затем закрыла лицо руками и заплакала.
Она прильнула к нему, и он, помимо своей воли, придвинулся, чтобы ей стало удобнее, обнял женщину за плечи и привлек к себе, чтобы утешить.
Волосы ее пахли ягодами, от них исходило тепло. Он прижался к ним щекой, затем поцеловал голову в макушку. Рыдания сменились тихими всхлипываниями, плечи ее перестали содрогаться. Она обхватила его двумя руками за талию, обнимая. Когда он делил с кем-нибудь любовь в последний раз? Он сглотнул, чтобы остановить собственные слезы, и закашлялся. Она отпустила его и повернулась к нему лицом. Слезы на ресницах блестели, как росинки, щеки горели. Маленькие губки трепетали, а взгляд ее не отрывался от его рта.
Он не удержался, поскольку уже давно знал, что не сможет. Целуя ее, он свободной рукой нащупал карман и вонзил булавку глубоко в ладонь, так, что пошла кровь.
Рассудительность каким-то образом противостояла чувству вины. Томас придумывал оправдания своему поведению: это его одиночество и то, что он много месяцев живет вдали от Господа и забыт им, и вообще, всем известно, что в современном обществе к супружеской измене относятся снисходительно — не то чтобы он когда-либо одобрял это — до тех пор, пока она хранится в тайне и не выставляется напоказ. А он не выставлял ее напоказ.
Было еще кое-что: чем дольше не было писем от жены, тем больше он убеждался в собственной правоте относительно капитана Фейла. Он представлял себе, как этот капитан шагает по гостиной в их доме, высокий и сильный, с саблей в ножнах на бедре, как он увлекает Софи в свои объятия, прежде чем бережно уложить ее на пол и овладеть ею прямо перед камином. Он так и видел на ее лице выражение восторга, когда тот входит в нее, — в глазах пляшут отблески огня, отсутствующий муж позабыт.
