Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни
В кабинете Петро сразу включил радио, но там шла другая передача. Заглянул к директору. Тот сидел у телевизора. Москва передавала о событиях в Беловежской пуще. Обычным, буднично-казенным голосом дикторша читала текст, будто в нем говорилось о вывозе удобрений на поля.
— Ну, что скажешь? Дождались грома из Беловежской пущи. Садись. Поглядим. Тогда потолкуем.
Климчук снял очки, потер кулаками глаза. Потом платочком аккуратно протер стеклышки очков. Видимо, для того, чтобы лучше видеть все на экране, а может и для того, чтобы лучше разглядеть, как реагирует на неожиданные события его давний приятель и коллега.
Петро пересказал услышанное в троллейбусе, добавил:
— Это мирный ГКЧП. А что будет дальше? Может, Горбачев отважится и отправит этих «зубров» за решетку? Пока что у него есть власть. А они действовали наперекор конституции. Видимо, не отважится, — усомнился Петро. — Власть он уже потерял. А может, он заодно с ними?
— Ну, ты уже хватил лишку. Завтра все будет в газетах. Вечером передадут по телевизору. Поживем — увидим. Какие у тебя рукописи? Давай через десять минут соберемся с производственным отделом и обсудим наши дела, — Климчук позвал секретаршу. Дал ей необходимые распоряжения.
Жизнь шла своим чередом.
Вечером Петро перечитал свои предыдущие записи, по привычке, прежде чем зафиксировать сегодняшнее событие. Поразила запись за 14 октября: «Союз хвактически не существует. Республика Беларусь объявлена суверенной. Другие — тоже…» Перечитал про ключи. Про цветы в курилке. Заинтересовали недавние заметки — в конце прошлого месяца.
25 ноября. Понедельник. Туман. Теплынь. Начитался за день — пока что читаю все рукописи, врастаю в издательскую почву. Вот отодвинул в сторону очередной опус — решил написать несколько строк, отвести душу, передохнуть от научной графомании.
Вчера съездил в деревню, оттарабанил туда линолеум, разную другую утварь, которая начала мешать после ремонта. Обвязал лапником молодые яблоньки. Утеплил пчел. В деревне тихо, лишь охотники бабахают. Позавидовал им: по первому снегу хорошо пошататься с ружьем. Надо и мне вступить в их общество.
Листал Бердяева, глаза наткнулись на интересную мысль: «Марксизм-ленинизм впитал в себя необходимые элементы народнического социализма, но отбросил его большую человечность, его моральную щепетильность, как помеху для завоевания власти. Он оказался близко к морали старой деспотической власти…» Истина! Тут ключ репрессий, беззакония. Интересно, что бы сказал насчет этого мой приятель Андрей? Как он там, в радиационной зоне? Во, куда загнала жизнь обкомовского идеолога! Верно, раньше такое ему не могло присниться и в страшном сне. Зато ходит там на охоту. Однако ж дичь радиоактивная! Куда ни кинь — всюду клин. Может, Андрей выкарабкается из радиационной ямы.
Вчера накатал бумагу директору Минского тракторного: просьбу от издательства — посодействовать мне, главному редактору, агроному по образованию, приобрести минитрактор. Климчук подписал. К слову, он посоветовал написать это письмо. Теперь нужно попасть на прием к директору. Какой бардак у нас! Имея деньги, ничего нельзя купить. Поэтому я приветствую кооператоров, которые начинают что-то делать. Заказали им угловой диван на кухню. Сделали быстро, привезли. Слупили полторы тысячи, и за доставку — полсотни. Обдираловка! Зато имеем вещь. Ева очень довольна. Это ее инициатива, деньги, ясно же, мои. Чего не сделаешь ради жены, ради мира в семье и на земле. А на земле как раз мира и нет. И в Союзе нашем — полное безголовье. А что будет дальше — одному Богу известно.
1 декабря. Воскресенье. Вчера Иринка затащила нас с Евой на концерт во Дворец спорта. Выступал известный московский певец — звезда эстрады. Звезда раскрученная, но лишнего билетика никто не спрашивал. Возле дворца продавали входные билеты по 12 рублей, а сидячие, с местом — по 15 рублей. У нас имелся лишний билет, говорю Иринке: отдай за 12 рублей, чтобы не пропал совсем. А она предложила одному парню, тот подумал-подумал и дал 15. Иринка весело благодарила его, а тот улыбался, просил дать телефон. Иринка сказала наш номер. «Заметано», — улыбнулся парень. Он был с компанией, поэтому сидел не с нами, но, может, и позвонит.
Так вот, людей набилось, как сельдей в бочку. Кресла из партера вынесли. Там толпилась молодежь. Парни и девушки терлись, как рыба во время нереста. Шли на концерт в джинсах, свитерах, «варенках» и кроссовках. Демократизм в одежде и полная раскованность в поведении.
Погас свет, грянула музыка, со сцены рванули в зал ярко-зеленые, затем фиолетово-розовые, ядовито-желтые лучи, будто щупальца гигантского спрута. На сцену выбежали патлатые парни, голые до пояса, и полуголые девушки. Начался так называемый балет. Под громовое бабаханье музыкальных инструментов начались танцы, напоминавшие занятия в секции аэробики. В центре крутилась девчонка в черных колготках, коротенькой юбочке, при каждом движении были видны белые трусики. Хрипло-металлический голос объявил, что выходит «звезда». Крикнул: «Встречайте!», визг, свист, вопли, хоть уши затыкай, послышались в зале. Вскоре выбежал патлатый парень в темных штанах-трико, куцей кожаной куртке, из-под которой выбивалась темная майка навыпуск, спереди болтались белые кружева, напоминавшие передничек. Певец был похож на какого-то кухмистера из адской кухни.
Пел он высоким металлическим голосом, видимо, под «фанеру». Мелодия была какая-то рваная. Слишком громкая и резкая. А молодежь уже балдела. Толклась в полумраке, кое-кто размахивал над головой свитером, некоторые девки сидели на плечах у парней и пищали от радости. Кайф по полной программе.
Невольно подумалось: шоу-бизнес приносит дельцам миллионы и отравляет души молодежи. Мы с Евой едва дотерпели до конца. Разболелись головы от грохота и воплей. А Иринка сказала: «Классный концерт. Мне понравился».
О, времена, о, нравы!
3 декабря. Вторник. Разбудил Алесик в 3.30 — захотел пись-пись. Ну и поесть, наверное, захотелось. Я держал его над унитазом. Он улыбался беззубым ртом. И ничего у нас не получилось. А когда положил на кровать, чтобы надеть колготки, он пустил фонтан на мое одеяло. Разбойник! Потом я носил его. А он хныкал, пока не разбудил маму и не поел.
Давно замечаю в Алеськиных глазах некий «запредельный» разум. Наверное, от пращуров заложен в генах. Бывает, отнесу его в ванную комнату, сниму штанишки: пись-пись… А он перебирает толстыми ножками по деревянной решетке. Будто прыгает. Задирает лобастую голову и проказливо-пытливо глядит на меня: «Что ты хочешь, деда?» Либо веду его, поддерживая под мышки, сам иду сзади, он останавливается и смотрит на меня, будто спрашивает: «Куда мы идем?» или «Куда ты ведешь?»
Где-то читал. А может слышал, что после года, как подрастет малыш, эта природная глубина, инстинктивный разум исчезает. А почему? Можно рассуждать долго, но, похоже, точно никто не знает. Слишком это тонкая материя. К слову, я почти не думаю, что в жилах Алесика не течет моя кровь. Он родной внук моей любимой женщины. И этого достаточно.
8 декабря. Воскресенье. Неожиданно ударил мороз: сегодня — 17 градусов. Малость подкинуло снега. Зима! Имеет полное право.
А у нас в стране полное безголовье. В передаче «Панорама» показали митинг в Минске, плакаты: «Горбачев и Ельцин — продавцы отечества». Одна дама решительно разорвала портрет Горбачева. Молодой мужчина, член «Отечества», сказал: «Мы наградили Горбачева медалью Иуды и премией 30 сребреников», назвал свое имя и фамилию. Единственное достижение: можно критиковать президента, говорить и писать, что думаешь. Но от этого ничего не меняется к лучшему.
Вчера сходил на секцию пчеловодов. Народу — полный кинозал Дома офицеров. На сцене за длинным столом — президиум, руководители секции, известные пчеловоды-аксакалы. В зале места может не быть, поэтому для самых почетных — президиум. Тем более, что мы к этому приучены. Выступления были интересные, кое-что записал. Стоит расширять пасеку. Место в моей деревне благоприятное для пчел: близко лес, речушка. В лесу всегда что-то цветет: ранней весной — орешник, ива чернотал, затем — черника, брусника, особенно много дает медку лесная малина. А потом зацветет кашка, чабрец, липа, под осень — вереск. В жару наносят пади. Для пчел падевый мед вреден зимой. А для человека чрезвычайно полезен. Так что, вперед, вьюноша! В когорту пчеловодов!
Перечитав прежние записи, Петро долго думал: что записать про эпохальное событие — крах могучей сверхдержавы. Мыслей была полная голова. А нужных слов не находилось. Поразила такая деталь: вечером восьмого декабря он записал про секцию пчеловодов, правда, и про митинг в Минске, а в это время в Беловежской пуще подписывался приговор Советскому Союзу. Бывший коммунист Петро Моховиков считал СССР своей Родиной, хоть он всегда помнил, особенно в последнее время, что его Родина — Беларусь. И что за ее свободу и независимость сложили головы тысячи лучших людей. Но что записать? В конце концов решил не ломать голову, поскольку делал записи для себя, не для печати, поэтому никто его критиковать не будет.
