Андрей Константинов - Не гламур. Страсти по Маргарите
Смирившись со своей участью, я перестала думать о фасоне свадебного платья. Я все время ждала. Когда позвонит, когда придет. Но сама первая не звонила ни разу (ну, может быть, от силы пару звонков сделала, когда совсем не в мочь было). Опять же, как советуют психологи, – никакого насилия и принуждения! Мужчины этого страсть как не любят. Лучше всего – смиренность и покорность. Все-таки психология – великая наука! Я изо всех сил изображала из себя сестрицу Аленушку, пока, наконец, Мишка не понял, что большей жертвы он ни от кого уже не добьется.
– Машуль, ладно, не сердись на меня. Хочешь, приеду к тебе. Постель расстелила уже, небось?
– Ага… – вздохнув, я нежно опустила телефонную трубку.
В это время на кухне разгорался нешуточный скандалище: мымра, забыв про меня, прицепилась к студенту, тихому очкарику, который посмел зажечь «ее конфорку».
* * *…Наутро, выпроводив Мишку, я не пошла на работу, а стала думать, где мне подцепить Шершнева. Я ведь ни о привычках его не знала, ни где бывает. Соваться сразу в его офис, решила я, бесполезно. Он даже на нашу Пчелкину не среагировал. А тут я – со своим носом. Деваться некуда, надо снова звонить Вальке. Настоящий зубр, как он сам себя называет: «мастодонт современного фотоискусства». Он мой первый и единственный учитель в профессии. Я с ним еще на кастинге познакомилась. И сразу его присмотрела. Как кандидат в мужья он был непригоден. (Да и Глубинкин у меня).
Зато мог меня многому научить в профессиональном плане.
Валька знал в журналистском мире всех. (И Шершнева должен был знать.) А кого не знал, тех за журналистов не считал. Ко мне он относился покровительственно. Я ему это прощала, все ж таки мужчина. Но он постоянно ругал меня, указывал, поправлял, бесконечно ставил себя в пример. Я отвечала ему той же монетой. Общение наше заключалось в том, что мы постоянно ссорились. Вот и сейчас.
– Ага, как приспичило, так сразу «Валя, помоги!» А ты помнишь, что мне в последний раз сказала? – Валька цинично выругался.
– Ой, да что я такого сказала-то? – миролюбиво заголосила я.
– Цитирую: «Хреновые снимки, хреновый фотограф, хреновая аппаратура». И это все про меня.
– Все! Я еду к тебе извиняться! Какую бухашку будешь пить?
– Портвейн хочу, крымский, – капризно протянул Валентин. Вот за что я его люблю, так это за то, что он всегда на все согласный.
Через час я уже сидела в Валькиной мастерской и, перебирая его архив, бубнила себе под нос:
– Шершнев Александр Владимирович. Где родился, на ком женился, что делает по утрам и вечерам, с кем спит и с кем только мечтает, в общем, все-все-все надо знать.
– Шершнев – человек известный в узких кругах, – бормотал Валентин, дуя в заплесневелый стакан. – Бизнес свой правильно строит, никуда особо не лезет. Но весь журналистский мир на него молится, поскольку розничная торговля в метро – это все!
– А фотки его у тебя нет?
– Что он – звезда, чтобы я его в архиве хранил? Обычный такой, высокий, плечистый, в тоненьких очках. В общем, ничего запоминающегося.
– Старый?
– Да лет сорок.
– А бывает где – знаешь?
– Бывает там, думаю, где хороший джаз. Я его пару раз у Голощекина встречал: сразу видно – поклонник джаза: глаза закроет, чуть не мурлыкает. Да он и с Голощекиным – за руку. Дружат вроде.
– Значит, надо искать в Джаз-филармоник?
– Не обязательно. Вот завтра, например, в «Паутине» известные черные блюзмены из США единственный раз выступают. Говорят, даже внук Арта Блэйка будет. Думаю, что Шершнев твой там тоже будет… Хотя так странно – «Паутина» и джаз: не вяжется как-то…
Я много слышала про это место, но ни разу там еще не была. Говорили, что в этом клубе собирается вся элита, сливки общества. Билеты туда купить почти невозможно. Что ж, тем интересней задачка. Нет места, куда бы не проникло око профессионального папарацци!
– Люсьена!!! – кричала я в телефонную трубку. – Все-таки ты мне дашь деньги на представительские расходы!
* * *Вечером, начесав на голове прическу а-ля «взбесившийся муравейник» и наведя на глаза синие тени-стрелки, я вышла из дома. В маленькой кожаной сумочке был спрятан мой единственный цифровой фотик, приобретенный с большим трудом в комиссионке. (Я до сих пор выплачиваю за него деньги и потому беру его только на самые ответственные задания. В остальных случаях я прекрасно справляюсь одним «Зенитом», как папка говорит, «это мое главное приданое».) Витька на «жигулях» довез до самого клуба: у меня была гарантия, что колготки – целы, а туфли – не оттоптаны в метро.
Возле крыльца клуба кучковался народ, пытаясь пробиться внутрь. Двухметровые охранники лениво отодвигали их руками от входных дверей. Та-а-ак, в эту пролетарскую толпу я, конечно, не пойду.
Я завернула за угол и вышла на проспект, по которому с ревом несся поток автомобилей. Элегантно взмахнув рукой, я остановила черную иномарку. – Муж-ж-жчина, – проворковала я в окошко. – Дело пары секунд, зато я вас буду помнить вечно.
Симпатичный мужчина за рулем смущенно улыбнулся.
– Мы сейчас шикарно подкатим к ночному клубу, и вы, изображая моего шофера, откроете передо мной дверцу, поможете мне выйти и, если понадобится, примените навыки телохранителя. А я с вами за это готова завтра поужинать, – скороговоркой произнесла я и по-коровьи захлопала ресницами.
Мужчина искренне расхохотался и галантно указал рукой на сиденье:
– Садитесь, мадам! Для вас все что угодно.
– Мамзель, – поправила его я и эротично облизала нижнюю губу.
Все получилось лучше, чем я задумывала! С диким визгом остановившись перед входом в «Паутину», мой неожиданный кавалер выскочил из автомобиля и, обежав его, как истинный плебей, в полупоклоне открыл дверь с моей стороны: «Прошу вас». Протянув ему руку, я грациозно прошла мимо вытянувшихся в струнку держиморд. Но… Что это? Мой «водитель» и не думал уезжать. Наоборот, раскланиваясь со всеми, он подал швейцару свое пальто со словами: «Алеша, разденьте даму». – «Конечно, конечно», – подобострастно кинулся ко мне халдей. Ничего не понимая, я на автомате скинула плащик и молча проследовала за водителем иномарки.
– Как вас зовут, мамзель? – хитровато щурился мужчина. Было похоже, что он – близорук, я машинально отметила, что очки бы ему пошли.
– Мария.
– Маша, посидите пока за столиком. Я сейчас к вам подойду, – произнес он и скрылся за дверью с табличкой «Служебный вход».
Ну, сесть я всегда успею. А народу-то всякого разного сколько здесь! Тьма! И нафуфыренные тетушки за пятьдесят, и представительные мужики с юными девицами. Но все-таки это была не типичная светская вечеринка. Наблюдалась какая-то еле уловимая демократичность. Все ждали джаза. И в какой-то момент по залу легким шепотом пронеслось: «Эльвира…»
– Кто такая Эльвира? – спросила я бармена, который меланхолически размешивал нечто сине-зеленое в стеклянном бокале.
– Эльвира? Трафова. Это солистка Голощекина, – не меняя ритма, так же отрешенно произнес парень. – В первом отделении наши играют. Потом – черные. – И вдруг остановился. – А вы кто такая? Что-то я вас здесь ни разу не видел…
– Я жду трамвая, – брякнула я и заозиралась в поисках своего симпатичного мужчины. Сейчас он мне бы очень пригодился. А бармен уже звал на помощь метрдотеля.
– Девушка пришла с Александром Владимировичем, – сказал кто-то рядом. И я чуть не сползла со стула: за мой столик усаживался… Давид Голощекин.
Метрдотель сразу попятился назад и с укоризной сказал бармену:
– Эдик, еще одна подобная оплошность, и ты знаешь, что с тобой будет.
Эдик побледнел так, что, казалось, вот-вот грохнется в обморок.
И тут подошел «мой водитель»:
– Есть проблемы?
– Да вот тут, Саша, твою даму хотели обидеть, – улыбнулся питерский король джаза. – Но я вступился.
– Я думаю, мамзель Мария сама себя в обиду не даст. Так ведь, Маша?
Я быстро опрокинула в рот бокал шампанского. Меня смущало, что он слегка подтрунивает надо мной, дразнит. От этого горячая кровь разлилась по щекам, стало жарко. И невыносимо приятно.
Что же делать? Я пришла сюда, чтобы в огромном зале, не зная как, отыскать человека, от которого зависела судьба нашего журнала, судьба всех моих подруг, а он сидит рядом со мной, ласково улыбается, наливает шампанское. Что же делать?
Голощекин привстал:
– Ну, мне пора. Подойду во втором отделении.
– А можно я вас… сфотографирую? – почти взмолилась я, вытаскивая фотоаппарат из сумочки.
Шершнев отклонился в сторону:
– Я – не звезда. Вот Давиду Семеновичу не привыкать.
– А можно – обоих, на память? – я аж задохнулась от невероятной удачи.
– Саша, – укоризненно сказал Голощекин, – дамам не отказывают. Даже если они – мамзели, – и он, обняв Шершнева за плечи, придвинул его в кадр.
…Мы молча слушали музыку. Я до этого ни разу не слышала живого джаза, боялась, что не понравится, но через какое-то время вместе со всем залом вошла в странное состояние «общего ритма». Какой-то незнакомый восторг поднимался в груди. Такое бывает, когда любишь. Кажется, я хмелела.
