Нефть, метель и другие веселые боги (сборник) - Шипнигов Иван
– Вот радость-то нам на старости лет, заместо внуков вы нам, родимые!
– Это еще что, подождите! – выстругивая топорище у печки, бодро говорила веселая лоснящаяся нефть. – Мы тут еще бизнес начнем, такие деньги закрутятся, о-го-го! Дом вам новый выстроим, обстановку заведем. Диваны, ковры. Вазы!
– Бизнес! – радовались баба Нина и дед Николай Степаныч.
По телевизору красивая женщина с полными нежными губами как раз произносила это слово. Когда не показывали женщину, то чаще всего показывали серьезных, напряженных людей, которые стояли и жали друг другу руки, а потом сидели вполоборота за столом и говорили что-то. Сверкали фотовспышки, изредка раздавались аккуратные аплодисменты. После говорили об урожае свеклы, а потом обычно показывали какого-нибудь самородка, который из пивных банок, собранных за тридцать лет, построил модель первого советского самолета.
– Бизнес! – повторял дед, смотря то на красивую женщину, то на валенок, на который он ставил заплатку.
Шла очередная зима. Снаружи носилась метель, снег хоронил под собой двор и крыльцо, ворота скрипели и ныли от страха и тоски, сражаясь с тем, кто вечно пытается пробраться внутрь.
***– Бурить. Последний раз говорим: бурить, – тоном, не терпящим возражений, сказали нефтяники и для острастки нарочно разбили тяжелым разводным ключом вазу с леденцами.
– В сложившейся обстановке мы считаем… – начали было власти.
– Бурить, и никаких. Надо.
– Хорошо, хорошо. Бурить так бурить, только мы посмотрим, сколько там, ладно? – сказали власти, у которых уже кружилась голова от тяжелого нефтяного духа.
– Смотрите, кто ж запрещает, – насмешливо ответили нефтяники, хрустя леденцами.
Власти торопливо накинули пальто, попросили у нефтяников ломик и вышли из кабинета. Спустились, покинули здание и выбрались на Красную площадь. Было довольно холодно, кажется, собиралась метель. Встав в самом центре площади, власти опустились на колено и принялись нервно, торопливо ковырять брусчатку. Вытащив четыре камня, власти заглянули в маленькое квадратное отверстие и увидели там одну темноту.
– Эй! – в отчаянии крикнули они туда. – Эй! Где ты?
– Сколько можно? Мне дадут поспать или нет? Ходят тут, кричат. Прочь! – раздался откуда-то раздраженный голос, и началась метель.
2008 г.
Симулятор
Виктор полез в карман за плеером, когда стюардесса упала на тележку с обедом. Все было почти как в кино: самолет сильно трясло, стюардесса лежала на полу и не пыталась встать, упала чья-то сумка, половина пассажиров визжала и орала, другая половина, состоящая в основном из стариков и детей, молча, с закрытыми глазами и строгими лицами крепко держалась за подлокотники своих кресел, чтобы не упасть. Виктор видел, как сидящий перед ним молодой человек, брюнет, стал полностью седым за то время, пока стюардесса умирала от разрыва сердца. Он не мог знать, что она умерла, но он был в этом уверен и думал сейчас только о стюардессе, о ее лакированных туфлях, надетых будто специально, чтобы лежать в них, а не стоять. Было, впрочем, одно отличие от того, что показывают в фильмах: кроме тряски, криков и непоправимо неправильного шума двигателей в салоне был слышен очень высокий, тонкий, пронзительный свист, даже не свист, а что-то среднее между свистом, визгом, скрипом и воем. «Надо было ехать на поезде. Надо было ехать на поезде», – возможно, решила пара пошляков, привыкших к комфорту, но в основном никто не думал, не плакал и не молился. Люди просто летели домой на праздник, к земле, где нет этого звука. Собственно, этот незнакомый звук и побудил Виктора достать плеер. Он надел наушники в тот момент, когда самолет начал входить в штопор. Так как трагедия была высокой, без приземленной возни возле ангаров, без неряшливого бормотания об отказе тормозов, благодаря тому, что самолет падал с высоты в десять километров, Виктор успел дослушать песню до первой фразы: «За окном…» За окном что-то лопнуло, свист дошел до немыслимой высоты, разбив иллюминатор, и Виктор ударился головой об арбуз. Арбуз разбился, на ушники вылетели из ушей. Виктор вскочил, отер лицо от арбузной мякоти и оглянулся.
Местность, в которой он находился, была огромным садом на берегу моря. Справа стройными рядами росли яблони, пальмы, березы, груши и вишни; участки, занятые деревьями, перемежались с арбузными и дынными грядами. Виктор как раз стоял на арбузных плетях. Слева начинался пляж. Песок был белый, мелкий и чистый, вода была самого голубого, лазурного цвета. Сочетания бывших на пляже людей были не менее карикатурны, чем соседство деревьев в саду: рядом с атлетическим брюнетом в солнцезащитных очках, садящимся на белый водный мотоцикл, пара дикарей в серых набедренных повязках возилась возле допотопной, наполовину затопленной пироги. Никого, казалось, странная обстановка не смущала: по пляжу с одинаковым удовольствием прогуливались строгие господа в сюртуках и с моноклями и юные блондинки в миниатюрных трусах. Чопорная дама, одетая в черное закрытое платье, сидела на циновке и присматривала за играющими детьми, а совсем рядом с ней загорелый парень, сняв с девушки купальник, яростно натирал ее золотую кожу кремом для загара.
Сзади кто-то улыбнулся. Виктор обернулся и увидел гологрудую девицу, на бедрах которой была повязка из листьев, а на голове – венок из ромашек. Девица ела персик. Своей наготы она не стеснялась. Во всем ее облике, словно нарочно напяленном кем-то поверх нормального человека, была потрясающая пошлость, такая, какую не показывают даже в самых слащавых фильмах. Соски, как и положено, нагло торчали в разные стороны («как у козы» – как в не лишенном штампов черновике человека), глаза ее были небесно-голубыми, волосы – пепельно-русыми, бедра округлыми, а ноги стройными и гладкими. Казалось, что ничего человеческого нет в этой великолепной женщине. Одна плоть смотрела на Виктора. Впрочем, если забыть о необходимости беловика, эта плоть сама по себе была довольно привлекательной.
– Привет, – сладко улыбнулась девушка и протянула Виктору руку. – Я Жанна. Будем дружить?
– То есть так оно все и есть, да? – со злым чувством точного узнавания проговорил Виктор.
Девица рассмеялась и побежала прочь, и розовые пятки Афродиты неглубоко уходили в песок. Виктор плюнул на этот песок. У него заболела голова, и он пошел в тень, в бар, который заметил в саду.
Вечером было общее собрание, на котором приветствовали новоприбывших. Организатор собрания, этакий менеджер среднего звена, подвижный молодой мужчина в розовой рубашке, прицепил на грудь Виктора беджик с надписью «Витя» и предупредил, что собрание пропускать нельзя, потому что на нем будут оговорены важные организационные моменты. Собрание проходило в большом прохладном доме с колоннами, в зале, похожем на пышный безвкусный московский кинотеатр.
Когда все расселись, менеджер вышел на сцену и небрежно, торопливо заговорил:
– Здравствуйте, дорогие новички. Меня зовут Слава, все вопросы по поводу размещения и проживания – ко мне. Я живу в этом здании на восьмом – седьмом этажах в номере 66. У вас всех будут такие же номера. Двухэтажные квартиры, да! Прошу не шуметь. По поводу питания прошу обращаться к Насте.
Слава показал рукой на девушку, сидящую на стуле с края сцены, та встала и слегка поклонилась. Девушка выглядела как типичная банковская служащая: одетая в белую блузку, черную юбку, туфли-лодочки и нежные колготки с блеском, она холодно, с отвращением улыбалась залу.
Зал молчал. Стюардесса, умершая еще до падения самолета, взялась за сердце.
– Ну вот и отлично! В общем, добро пожаловать, дамы и господа. Развлекайтесь, отдыхайте, много не пейте, за буйки не заплывайте. – Менеджер хохотнул. – Мементо море!
И, элегантно сбежав по ступенькам со сцены, Слава быстро пошел к двери, на ходу доставая мобильник. Виктор побежал за ним. Мужчины вышли на улицу, и Виктор схватил менеджера за локоть:
