Разговор со Спинозой - Смилевский Гоце

Хотел ли ты спросить, кто ты? Хотел ли ты повторять до потери сознания: Кто я? Я могу себе представить, как ты бежишь по лугу, начинающемуся там, где заканчивается Амстердам, а Клара Мария, прихрамывая, спешит за тобой, а ты поочередно повторяешь вопрос и ответ — сначала просто, как человек, когда раздевается или моет руки, потом все быстрее, с какой-то усталостью, тревогой, и в конечном итоге ты забываешь и вопрос, и ответ, теряешь самого себя в этом «Кто я?» и в своем имени, находя себя, находя свое я.

Какое я, _________?

То, что мы называем я — это просто идея нашего тела и нашей души, когда они претерпевают воздействия других тел и других душ. Я слушал и смотрел, как Клара Мария бежит и спрашивает, и отвечает: «Кто я? Клара Мария», и мог бы поверить, что я — это тот, кто видел и слышал Клару Марию и кто спрашивал себя, зачем она делала то, что делала. Точно так же я мог поверить, что я — это тот, кому Клара Мария преподавала латинский язык, и тот, кто был отлучен от еврейской общины, и тот, кто родился одной ноябрьской ночью; но кто именно из этих всех я был на самом деле я? Ни один из них. Потому что осознание себя в какой-то момент времени есть неправильное осознание самого себя. Истинное осознание самого себя происходит у человека в тот момент, когда он видит свое я без влияния, которое на него оказывает вопрос тринадцатилетней девочки Клары Марии «Кто я?»; без гнева из-за отлучения; без волнения в первый день в школе и во время первого посещения синагоги; без боли, которую я ощущал при своем рождении. Настоящее я появляется, когда человек воспринимает себя без каких-либо влияний, которые на него были оказаны, без всякой идеи, без всякого воздействия, звука, запаха, вкуса, видимой формы, которые прошли через его органы чувств на протяжении всей его жизни; когда он увидит себя вне времени и вне соотношения этого я с другими, чужими реалиями — вот тогда человек осознает свое я, увидит его в его соотношении с Богом — вечной и бесконечной субстанцией.

А наивные переживания Клары Марии, которые она называла существованием в самой себе как последствие потери в вопросе «Кто я?», на самом деле были результатом усталости.

Тогда она встала и приложила свои пальцы к моим щекам.

«Почувствуйте, какие они холодные», — сказала она.

Хочешь ли ты, чтобы этот миг с Кларой Марией длился вечно, Спиноза? Ее холодные пальцы на твоих щеках. До конца дней. И дальше.

Всему на свете приходит конец. Вечны только субстанция, эссенции и атрибуты.

Субстанция — это то, что существует само в себе и что осознает себя с помощью самой себя. Эта субстанция есть Бог — абсолютно бесконечное бытие, субстанция, состоящая из бесконечного множества атрибутов, каждый из которых выражает вечную и бесконечную сущность. Субстанция единосущна с Богом, Бог единосущен с субстанцией; вне Бога нет субстанции, вне субстанции нет Бога. Таким образом, существует только одна субстанция (Бог), которая есть причина самой себя, которая пронизывает все свои части, и кроме этой субстанции, ее состояний и модификаций ничего другого в природе вещей не существует. Субстанция имеет бесконечно много атрибутов, каждый из которых выражает сущность субстанции. Из бесконечного множества атрибутов мы можем распознать только два: Мышление и Протяжение. Эти два атрибута постоянно связаны друг с другом. Из каждого атрибута происходит бесконечно много модусов, являющихся модификациями, состояниями субстанции; модусы суть отдельные проявления, посредством которых субстанция проявляет себя, они суть функции атрибутов, как атрибуты суть функции субстанции. Все происходящее непосредственно из субстанции и атрибутов также бесконечно и вечно — а таковы бесконечные и вечные модусы: из атрибута Протяжения происходит модус движения и упокоения, из атрибута Мышления происходит модус бесконечного разума, а от встречи этих двух атрибутов происходит внешний вид всей вселенной. Бесконечный и вечный модус упокоения и движения есть совокупность всех тел, которые являются конечными модусами, содержащими в себе движение и покой. Бесконечный и вечный модус, которым является бесконечный разум, содержит в себе все индивидуальные идеи. Бесконечный и вечный модус, который представляет вид всей вселенной, содержит в себе целость мира и является сводом законов отношений между преходящими и ограниченными модусами. Таким образом, мы подошли к преходящим и ограниченным модусам, их, в отличие от вечных и бесконечных модусов, которых всего три, существует бесчисленное множество — столько, сколько в мире существует преходящих и ограниченных тел. Глядя через атрибут Протяжения, модусы — это тела, глядя через атрибут Мышления, модусы — это идеи. Так выглядит падение от совершенного к несовершенному: из субстанции возникают атрибуты, из атрибутов возникают вечные и бесконечные модусы, из вечных и бесконечных модусов возникает бесчисленное множество преходящих и ограниченных модусов — тел. Совершенство — это созидающая природа, то есть субстанция и атрибуты, а несовершенство — это природа, созданная модусами. Созидающая природа может быть познана только через саму себя, созданная природа может быть познана только через субстанцию.

Но сколько бы ни длился этот миг, когда-то Клара Мария должна будет отнять свои замерзшие пальцы от моих щек. Однажды, довольно скоро после этого мига, не станет ни ее пальцев, ни моих щек. И потому только вечность достойна того, чтобы посвятить ей наши раздумья.

Но разве то, что так скоро исчезнут и ее пальцы, и твои щеки, разве эта быстротечность не является еще одной причиной для того, чтобы остановиться рядом с преходящим, чтобы не посвящать себя вечности, которая вечна и без размышлений о ней недолговечных существ? Не кажется ли тебе, что важнее прожить жизнь, размышляя о пальцах Клары Марии, чем о вечности субстанции?

ВТОРАЯ НИТЬ

Человека, который тем апрельским вечером 1656 года появился в доме Франса ван ден Эндена, звали Акципитер Бигл. Он говорил, что родился тридцать шесть лет назад в Македонии, одной из провинций Османской империи. У турок в его краях был обычай отбирать детей у их матерей, их потом увозили в Стамбул, заставляли принимать мусульманство, им меняли имена, с ними говорили только по-турецки, чтобы они забыли свой родной язык. Потом их обучали, делали из них грозных воинов и посылали в родные места, чтобы они боролись против собственного народа. Он не помнил, сколько ему было лет, когда его увезли из дома, но предполагал, что не больше пяти. В Стамбуле он выучил турецкий язык и забыл свой собственный, ему сделали обрезание, он изучал Коран и оставил православную веру, ему дали имя Мехмед, и он забыл имя, которым звала его мать. Из своего родного языка он помнил только два слова — ястреб, название птицы, которую он приручил в детстве и которая садилась ему на голову и чесала клювом его темечко, и Бигла, гора, на склонах которой находилась деревня, где он родился. Турки научили его обращаться с ножом (он красочно описывал процесс обучения — сначала им давали тренироваться на покойниках, а потом возили их в места, где семьи оставляли своих немощных от старости членов — турки заставляли молодых воинов набрасываться на стариков и на них тренировать свою жестокость), но один из молодых воинов, сам тоже по происхождению из славянской Македонии, тайно водил его к каббалисту Моше бен Элохиму, который жил на берегу Босфора, и тот учил его еврейскому языку, рассказывал о книгах «Зоар» и «Сефер Йецира». Когда ему исполнилось шестнадцать лет, его послали воевать куда-то на запад, туда он вместе с другими солдатами прибыл через несколько дней езды верхом — они жгли деревни, насиловали, убивали и грабили. Однажды утром они напали на одну горную деревню, и каждый из воинов разрушил по одному дому. Когда Акципитер Бигл (в то время еще Мехмед) смотрел, как горит дом, который он поджег, во дворе которого уже остывали три тела убитых им людей, ему на голову сел ястреб и стал клювом чесать ему темечко; тогда молодой воин понял, что он убил свою мать и братьев. Ночью он встал, убил других солдат и с ястребом на голове поскакал на юг. Ястреб время от времени взлетал и показывал ему направление, куда нужно ехать, чтобы добраться до моря; из Македонии они прибыли в Грецию, в Салониках он продал коня, потому что ему нужны были деньги, чтобы сесть на корабль, и в конце концов в один прекрасный день, в четверг, он со своим ястребом приплыл в Венецию. В Италии он подружился с каббалистами, выучил латинский язык и сменил имя на Акципитер (на латыни — ястреб) Бигл (по названию горы, где он родился), он уже раздумывал, не остаться ли в Венеции навсегда, но в это время умер ястреб, и он воспринял эту смерть как знак того, что нужно снова пускаться в путь. Он отправился в путешествие по Европе и познакомился с учением розенкрейцеров и масонов в Лейпциге, Париже и Лондоне. Он рассказывал о невероятных приключениях, которые произошли с ним в этих городах, но в нем было что-то более интересное, чем просто его жизнь. Это было его учение — внешне смесь постулатов каббалистов, розенкрейцеров и масонов, но тем не менее сильно от них отличавшееся. Он утверждал, что люди существовали еще до Адама и Евы, что не было необычным, это утверждал каждый разумный человек, который не боялся религиозных фанатиков, но он говорил, что первые люди произошли от обезьян. Он уверял нас, что тщательное сравнение скелета человека и обезьяны и обезьяньих и человеческих органов любого привело бы к такому же выводу. Он объяснял, что Бог сначала создал одно зерно материи, и что все произошло из этого зерна. Это зерно взорвалась с выделением огромного количества тепла, материя из-за взрыва распространилась до крайних пределов, разрешенных Богом, а при слиянии мельчайших тел, невидимых невооруженным глазом, происходили все более и более крупные тела. Расширение длилось миллион лет, а когда оно закончилось, началось охлаждение создавшихся форм: Земли и других небесных тел. Акципитер Бигл уехал из Амстердама через два дня, сказав, что едет туда, где более всего необходимо распространение его учения — в Мадрид, в сердце инквизиции.