Джоди Пиколт - Жестокие игры
Март 2000 года
Сейлем-Фоллз,
Нью-Хэмпшир
— Что ты делаешь?
От голоса своей новой хозяйки Джек так и подпрыгнул, а потом спрятал руки за спиной.
— Ничего.
Эдди сжала губы и сунула блокнот для заказов за пояс фартука.
— Послушай, — предупредила она, — я не собираюсь мириться ни с чем противозаконным. Никаких наркотиков, никакого алкоголя. И если я поймаю тебя на воровстве, тут же получишь пинка под зад. Даже опомниться не успеешь. — Она протянула руку ладонью вверх. — Дай сюда.
Джек отвел глаза и отдал ей металлическую мочалку для чистки кастрюль.
— И это ты прятал? Мочалку?
— Да.
— Господи, зачем?
Джек медленно разжал кулак.
— У меня грязные руки.
Он уставился на подушечки пальцев, все еще в чернилах после того, как детектив Сакстон снял его отпечатки для полицейской картотеки. Влажные салфетки в дежурке мало чем помогли. Джек мог бы попроситься в туалет, но его настолько выбило из колеи то, что пришлось в очередной раз «прокатывать» пальцы, что захотелось как можно скорее смотаться из этого здания, причем подальше. Когда он добрался до закусочной, чернила высохли, и их уже никаким мылом не отмыть.
Он затаил дыхание. Как он ей все объяснит?
— Краска, — констатировала Эдди. — Со мной такое тоже случается, когда я читаю газеты. Давно пора придумать краску, которая оставалась бы на страницах, а не на пальцах читателей.
Облегченно вздохнув, Джек прошел за Эдди в небольшой чуланчик за кухней. Она протянула ему бутылку универсального обезжиривателя.
— Мне принес один посетитель, фермер. Наверное, его используют для обработки кожи или чего-то еще, но он прекрасно чистит любые виды загрязнений. — Она с улыбкой показала ему свои руки — красные, обветренные, потрескавшиеся. — Если будешь тереть мочалкой, будут такие же, как у меня.
Джек кивнул и взял бутылку. Но на самом деле он хотел коснуться ее руки, почувствовать кончики ее пальцев, посмотреть, такие ли они ужасные на ощупь, как она дала понять, или просто теплые, какими и кажутся.
Вздрогнув, Рой проснулся, сел и обхватил руками голову. Боже, как раскалывается голова! Комната плыла перед глазами, но это ничто по сравнению со звуком, от которого чуть не лопается череп. Он нахмурился и поднялся с кровати. Будь проклята Делайла Пиггетт! Эта повариха считает, что может греметь кастрюлями и сковородками, когда над ней люди пытаются поспать.
— Делайла! — заорал он, с шумом спускаясь по лестнице, ведущей в кухню.
Но Делайлы в кухне не было. Вместо нее там оказался высокий блондин, который выглядел чересчур лощеным, чтобы, стоя у большой раковины, мыть и чистить кухонную утварь. Он вымыл очередную чугунную кастрюлю и поставил ее — с оглушительным грохотом — на самодельную сушку.
— Делайла пошла в ванную, — бросил через плечо незнакомец. — Вернется через секунду.
На гриле Делайла оставила жариться несколько гамбургеров. Рой никогда так не поступал, когда в свое время стоял за плитой. «Осторожно с огнем!»
— Кто, черт побери, ты такой? — проворчал он.
— Джек Сент-Брайд. Меня наняли мыть посуду.
— Да не ори ты так! Вон стоит посудомоечная машина.
Джек криво улыбнулся.
— Спасибо, я знаю. Она сломалась.
Он в растерянности топтался перед стариком, не зная, кто он такой и почему спустился по задней лестнице. В конце концов Джек взял очередную грязную кастрюлю и опустил ее в мыльную воду. Только он начал отскребать жир, как от гриля повалил дым. Он взглянул на свои руки, на кастрюлю, потом на старика.
— Гамбургеры горят. Не могли бы вы их перевернуть? — попросил он.
Рой стоял в полуметре от плиты, до лопатки — рукой подать. Но он не двинулся с места.
— Сам переворачивай.
Чертыхнувшись под нос, Джек выключил воду, вытер руки и, оттолкнув Роя, перевернул гамбургеры.
— Неужели так трудно помочь?
— Я не повар, — огрызнулся старик.
— Это всего лишь гамбургер! Я же не просил вас приготовить говяжье филе, запеченное в тесте!
— Между прочим, я отлично могу приготовить говядину в тесте, если захочу!
Вращающиеся двери, ведущие в зал, распахнулись, и в кухню вошла Эдди.
— Что здесь происходит? Ваши крики слышны даже на улице… Папа? Что ты делаешь в кухне? Где Делайла?
— В ванной.
Джек отвернулся к раковине. Он всего лишь нанятый работник. Пусть старик сам объясняет, что произошло.
Но Эдди об этом даже не спросила. Похоже, сам факт, что отец зашел в кухню, несказанно ее обрадовал.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как человек, которому не дают отдохнуть, потому что кое-кто внизу тарахтит посудой.
Эдди погладила его по руке.
— Мне следовало предупредить Джека, что ты дремлешь наверху.
Дремлет? Скорее уж спит беспробудным сном!
— Джек, если у тебя появится минутка… В зале есть столики, с которых нужно убрать.
Джек кивнул и взял пластмассовое ведро, куда складывали грязную посуду. Когда он вошел в зал, сердце его учащенно забилось. Интересно, сколько еще должно пройти времени, чтобы он перестал ощущать на себе любопытные взгляды? Но в закусочной никого не было.
Облегченно вздохнув, Джек убрал со стола, потом направился к стойке бара. Он опустил чашку с кофе в ведро и протянул руку за полной тарелкой — еда остыла, к ней никто даже не притронулся. Картофель фри и чизбургер с дополнительной порцией огурчиков. Кто-то заплатил за еду, но не попробовал и кусочка.
Джек умирал с голоду. Завтрак в тюрьме он пропустил, потому что готовился к освобождению. Он огляделся. «Никто не узнает».
Он схватил горсть картошки и запихнул ее в рот.
— Не смей!
Он замер. За его спиной стояла Эдди. Лицо ее было белым от гнева.
— Не смей трогать ее еду!
Джек непонимающе смотрел на хозяйку.
— Чью еду?
Она молча развернулась, оставив его мучиться неизвестностью.
В пятнадцать лет Томас Макфи знал, что расцветет позже. По крайней мере, он чертовски на это надеялся, потому что когда ты недомерок с цыплячьими ручками — период полового созревания приятным не назовешь.
Да и учеба в девятом классе не сулила ничего хорошего. После экзамена по истории средних веков в прошлом семестре Томас решил, что старшие классы — современное воплощение тяжелых испытаний. Выживают сильнейшие, которые потом поступают в Дартмут или колледж Колби-Сойер, чтобы играть в лакросс. Остальные остаются на обочине — им суждено всю жизнь провести в качестве зрителей.
Но сегодня, стоя на Мейн-стрит после уроков, продрогнув до костей, Томас думал, что Челси Абрамс может захотеть поболеть за неудачника.
Челси была не просто девочкой. Она была умной, красивой, и на уроке по информатике, куда она ходила вместе с Томасом, в ее волосах играли солнечные лучики. Она не тусовалась ни с группой поддержки, ни с зубрилами, ни с умниками. Она дружила только с тремя девочками, включая Джиллиан Дункан, чей отец владел половиной города. Ну и что, что они одевались немного странно, практически во все черное, и обматывались шарфами, — нечто среднее между уродливо раскрашенными готами, которые околачиваются в обкуренных гадюшниках, и поклонницами цыганщины? Томасу лучше других было известно, что внутреннее содержание намного важнее внешнего антуража.
Неожиданно из-за угла показалась Челси с подругами. Даже Джиллиан Дункан шла с ними — в школу она не ходила, сказалась больной, а сейчас волшебным образом выздоровела, встала с постели и вышла на улицу. Изо рта Челси вырывались облачка пара, и каждый принимал форму сердца. Томас встряхнулся и подошел к ней.
Он почувствовал, что ее волосы пахнут корицей, и от этого запаха у него закружилась голова.
— Ты знаешь, что в алфавите все буквы перепутались? — спросил он, словно продолжая начатый разговор.
— Что-что? — удивилась Челси.
— Буквы перепутались. «Т» и «Я» должны стоять рядом.
Девчонки захихикали, а Джиллиан Дункан спросила, точно отрезала:
— Трудно, наверное, быть дебилом? — Потом взяла Челси под руку. — Идем отсюда.
Томас почувствовал, как краска стыда заливает шею. Только не это! Подруги потянули Челси за собой, и он остался один посреди улицы. Оглянулась она или просто поправила ремни рюкзака? Когда девочки переходили улицу, Томас слышал, как смеются ее подружки. Но сама Челси не смеялась.
Кое-что это да значит!
Чарли Сакстон каждый день ел на обед бутерброд с арахисовым маслом, хотя терпеть его не мог. Он поступал так потому, что по какой-то причине его жена Барбара решила, что муж любит арахисовое масло, и каждое утро неизменно заворачивала ему на работу эти бутерброды. Ко Дню святого Валентина она купила крошечные сахарные сердечки с надписями и вот уже целый месяц прикрепляла по одному на мягкий белый хлеб. «Горячая штучка!», «Без ума от тебя!» Чарли поддел сердечко ногтем и прочел вслух написанное на нем послание: «Поцелуй и признайся».
