Таня Валько - Арабская дочь
Малика не дает сбить себя с толку и молниеносно наносит ответный удар. Ее брат, бледный, как труп, сидит, съежившись, на твердом деревянном стуле и пялится в пыльный пол.
— Так девушка хотела влиться в нашу культуру, в ливийскую семью.
— Но вы, я вижу, одеты достаточно модно.
Полицейский смотрит исподлобья, и уже неизвестно, то ли этот человек должен был помочь им, то ли он настроен посадить за решетку.
— Здравствуйте.
Дверь открывается, и в помещение входит небольшого роста толстячок в помятом мундире.
— Как здоровье, как самочувствие? — задает он банально-вежливые вопросы.
— Плоховато. Посмотрите на моего брата, он так переживает внезапную смерть жены… — Малика, не моргнув глазом, затеяла хитрую игру. — Нам нужно свидетельство из полиции, которое, возможно, эти господа нам сейчас дадут.
— А как там наш любимый врачеватель покойников? Как он поживает?
— Хорошо. Я сейчас предоставлю все сведения для оформления документа, а господа получат свои… преференции.
— Десять тысяч. — Старший полицейский сразу сообразил, о чем идет речь. — За эту цену мы достанем еще снимки, размещенные в компьютере.
Малика вздыхает с облегчением: все это время она думала, что за свои, что ни говори, необычные услуги они возьмут значительно больше.
— Рахман, а если вляпаемся? — Служащий помоложе начинает паниковать. — Я не хочу рисковать из-за каких-то убийц.
— А до пятидесяти лет жениться хочешь? Твоя девушка долго ждать не будет. А так у тебя хватит денег не только на жилье, но и на кондиционер к нему впридачу.
— Может, справимся без этих грязных денег?
— Я возьму только тридцать процентов, мне вполне хватит, остальное — тебе, ты же молодой, вот и подработаешь. Меньше чем через пару месяцев, перед Рамаданом, у тебя уже будет тепленькая женушка. Поверь мне, об этой деревенщине никто и не вспомнит.
— А об иностранке, польке? — Молодой смотрит на карточку с данными, которые получил от Малики. — Тут еще и посольство может вмешаться. А если захотят эксгумировать?
— В нашем климате через минуту уже нечего будет осматривать.
Служащий, видя, что Малика уже приняла решение, протягивает руку.
— Что это? — выпучив глаза, восклицает он после того, как открыл конверт. — Шутишь, сука?
Он наклоняется к женщине и крепко хватает ее за стильно подобранные волосы.
— Что такое? Может, я ошиблась, неправильно поняла…
— Ну конечно… — Мужчина постарше с презрением посмотрел на толстую пачку денег. — Этим ты можешь подтереться, хозяюшка. Десять тысяч, но долларов, а не этих, наших, ничего не стоящих бумажек.
— В таком случае я должна поехать в банк — у меня столько при себе нет.
Малика освобождается от захвата, машинально поправляет растрепанные волосы. Она готова к ответному удару.
— Когда вас сцапают с долларами, вам уже ничто не поможет, — резко заявляет она. — Вы работали за границей? Нет? Откуда же у вас зеленые?
— Что ж, баба права, чуть было сами себя не закопали, — бурчит полицейский постарше. — Принесешь эквивалентную сумму, а мы с твоим братиком пока составим протокол.
— А я вам для чего? — впервые подает голос Ахмед.
— Обезопасишь сделку, sadiki[7].
— Чего еще ты от меня хочешь?! Говори быстро, у меня больше нет желания валяться в этой грязи. — Через несколько дней Малика с бледным лицом входит в кабинет брата. — Точнее, в дерьме, в которое ты втянул всю семью.
— Сейчас придет Самира, тогда и поговорим.
— А от нее ты чего еще хочешь? — Женщина театральным жестом хватается за голову в ту самую минуту, когда в комнату тихо входит их младшая сестра.
— Может, он нам сейчас скажет, о чем идет речь, но не стоит ждать от него ничего хорошего, это не тот человек. Правды точно не дождемся, в этом я ни секунды не сомневаюсь.
— Самира, заткнись! — с обычной своей грубостью говорит сестре Ахмед. — Садитесь. Я слышал, тебе стипендию назначили? — не то спрашивает, не утверждает он. — Значит, если бы не тебе, ее отдали бы кому-нибудь из членов семьи, верно? Зачем же нужно было все портить?
Женщины молча слушают очередные бредни брата. Кого на этот раз он хочет ранить, кого собирается использовать?
— Но это же медицинская стипендия, которая выделяется для получения специализации и степени доктора, — не выдерживает Малика. — Или ты хочешь переквалифицироваться на врача? Судя по твоей реакции в прозекторской, в это трудно поверить.
— Поеду как mahram[8].
— Опекун? Чей? — Самира во второй раз с начала разговора подает голос.
— Значит, мне в больнице сказали правду! — Малика неодобрительно цокает языком. — Он очаровал эту бедную наивную женщину.
— Кого? — Младшая сестра понятия не имеет, о чем они говорят.
— Педиатр из моей клиники, тридцать с небольшим лет, — с сарказмом в голосе комментирует Малика. — Эта бедняжка не знает, с кем связывается.
Самира встает и поворачивается к выходу.
— Делайте что хотите. Мне все равно.
С этими словами она выходит из комнаты.
— И как я должна уладить это? — задает риторический вопрос Малика.
— Хм. А кто сделал так, чтобы Самирка получила стипендию?
— Ты слишком многого от меня хочешь, но это уже точно последняя услуга, какую я тебе оказываю в моей жизни, — цедит Малика сквозь зубы. — Chalas, jekwi![9]
— Insz Allah[10]. — И снова уверенный в себе Ахмед с иронией смотрит ей в глаза.
Болезнь сироты
— Марыся, любимая, — говорит бабушка, стараясь обратить на себя внимание молчащего ребенка. — Давай поедем в зоопарк или на море, на Регату? Закажем такси, возьмем корзинку с едой и подарим себе пикник. Вам с сестричкой нужен свежий воздух. Вы же не можете все время сидеть в четырех стенах.
Марыся поворачивается к бабушке, в ее пустых глазах застыл немой вопрос: «Почему ты мне лжешь, почему скрываешь от меня правду?»
— Не хочу, едь с Дарьей.
— У моря мы сможем поговорить начистоту. Я расскажу тебе то, что ты должна знать обязательно. Пусть и считается, что ты еще маленькая, — решается бабушка: у нее уже не хватает сил и дальше держать внучку в неведении.
— Тогда поехали!
Марыся с готовностью поднимается, чтобы тотчас выйти из дома.
Регата — красивое место. Это охраняемый комплекс у моря, заселенный иностранцами и богатыми ливийцами, которых здесь день ото дня становится все больше. Здесь собраны магазины с эксклюзивным чужеземным продовольствием, теннисные корты, фитнес-клубы. Есть также почта, прачечная и маленькие ресторанчики. Марысе очень понравился один из них — у самого пляжа. В нем можно съесть прекрасные гамбургеры, запить их холодной колой и посидеть в шикарном зале с кондиционером.
Однако бабушка, у которой временами вскипает бедуинская кровь, предпочитает пикники и домашнюю еду из корзинки. Они устраиваются на бетонной плите, спрятавшись от солнца под зонтом из пальмовых листьев. Людей на пляже немного — не то время года, чтобы загорать и плавать: с моря дует бриз, который молниеносно делает влажными и лицо, и одежду.
— Что ты хотела мне рассказать? — как взрослая, спрашивает Марыся, после того как бабушка достала кое-какие домашние вкусности из своей корзинки.
— Может, вначале все-таки поедим? — предлагает женщина, стараясь оттянуть минуту трагического сообщения.
— Я и сама знаю, что мама умерла. Только хочу услышать правду от кого-то из взрослых.
Бабушка замирает и грустно смотрит на Марысю.
— Что теперь с нами будет? Я не хочу оставаться с папой! — дрожа, почти кричит девочка. — Совсем-совсем не хочу!
— Мы поедем с тетей Маликой за границу, далеко-далеко. Туда, где живут черные люди, где деревни из глины и белые дворцы.
— К негритенку Бэмби? — спрашивает Марыся, еще помня книжку, которую читала ей мама.
— Может, и к нему. Там уже ждет нас тетя Хадиджа, а позже к нам приедет и тетя Самира. Нам будет хорошо. Пойдешь в заграничную школу, получишь хорошее образование, и во взрослой жизни тебе будет легче. А я все вынесу ради тебя, моя внученька, потому что очень-очень тебя люблю, — признается пожилая ливийка, и на ее глазах блестят слезы жалости.
— Одни женщины, и ни одного парня… — задумчиво произносит девочка. — Это даже лучше. Это очень хорошо.
Старая арабка хочет обнять щупленькое тело внучки, но та уклоняется, садится в некотором отдалении от нее и наблюдает, как морская вода касается ее ног. Так они сидят час, два… О том, что девочка жива, можно догадаться только по плеску воды. Марыся смотрит перед собой так пристально, что скоро у нее начинают слезиться глаза. А может, и не только от этого?
