Жиль Легардинье - Не доверяйте кошкам
6
Я обещала быть с вами честной, хоть это и нелегко. Так вот: с этого дня мною буквально овладела навязчивая идея его увидеть. На работу я шла, как зомби. Даже не понимала, с кем разговариваю. Всем говорила «да». Не оплачивала счета… Так прошел весь день.
Вечером я вихрем ворвалась в свой подъезд и первым делом проверила, есть ли почта в его ящике для писем. Я даже усовершенствовала технологию. Приподняв крышечку щели почтового ящика, осветила его внутренность маленьким фонариком, чтобы убедиться, что это не вчерашние письма. Вы когда-нибудь видели такую дуру? Если бы меня знал Хичкок, он бы снял обо мне свой самый знаменитый фильм. Я провела в засаде под своей дверью несколько часов. Я забыла о еде. Не решалась отлучиться в туалет. Это ужасно, но я даже подумывала поставить ночной горшок возле двери. Правда, не сделала этого. Честное слово.
Я заступила на свой пост в четверть шестого и до половины двенадцатого его не покидала. Жизнь корейского пограничника. Я пережила пытку ожидания, восторг от включающейся на лестничной площадке лампочки, возбуждение от приближающихся шагов. Каждый раз во мне вспыхивала надежда, ладони становились влажными, уровень адреналина подскакивал, и я напряженно пыталась различить мир глазами форели. И всякий раз чье-то появление сопровождалось внутренней эйфорией, сравнимой с тем, что я испытала в шестилетнем возрасте на Рождество, когда распаковывала подарки в надежде найти говорящую куклу.
Я видела, как мимо проходят люди. Месье Хоффман, который все время насвистывает одну и ту же мелодию. Мадам Рудан как всегда со своей сумкой на колесиках. Учитель физкультуры, считающий себя божеством, даже когда идет один по лестнице. Я буквально приклеилась к двери. Рисунок ее резьбы отпечатался на моей щеке. Я могла бы составить график передвижений по нашему дому с указанием времени вплоть до минуты. Стоя под дверью, я сделала по меньшей мере один вывод: закон подлости все-таки есть. Представьте себе — за долгие часы моего сидения в засаде месье Пататра прошел мимо несколько раз, но мне каждый раз что-то мешало его увидеть.
В первый раз, как вы уже знаете, он поднимался по лестнице в темноте. Сегодня вечером он прошел с большой коробкой, скрывавшей его наполовину. Я увидела его ноги, ботинки и четыре пальца руки. Когда он шел обратно, мне позвонила мать. Разговор продлился всего десять секунд. Но я отвлеклась, и он этим воспользовался. Вот невезуха!
Не стану испытывать ваше терпение. Я все-таки увидела его! Но до сих пор от одной только мысли об этом мне становится дурно.
На третий день, как обычно, я перед работой забежала в булочную за круассаном.
— Здравствуй, Жюли. Ты почти не хромаешь сегодня.
— Здравствуйте, мадам Бержеро. Мне действительно уже лучше.
Не знаю, как она это делает. Всегда одинаково бодра, улыбчива, внимательна к людям. Мне кажется это единственная женщина, которая действительно любила своего мужа. Он пек хлеб, она его продавала. Три года назад он неожиданно умер. Инфаркт в пятьдесят пять лет. Я впервые увидела, как она плачет. На следующий день после похорон она открыла магазин. Ей было нечего продавать, но она открылась. Приходили покупатели. Она стояла за кассой, но вид у нее был растерянный. Люди не осмеливались смотреть на пустые прилавки. Каждый находил для нее несколько теплых слов. В течение двух недель никто в квартале не ел хлеба. За это я тоже люблю наши места. Мохаммед не воспользовался ситуацией, чтобы извлечь из нее выгоду. Он незаметно наблюдал за мадам Бержеро через витрину. Именно он разместил объявление в газете, и месяц спустя она приняла на работу Жюльена, нового булочника. Он молод, и хлеб у него вкуснее, но мадам Бержеро никто никогда об этом не скажет.
Тем утром, как обычно, в булочной пахло теплой сдобой. Продавщица Ванесса выкладывала круассаны на витрине. Я всегда обожала этот вкусный, особенный запах. Когда выпекается хлеб, его аромат наполняет улицу. Я многое бы отдала, чтобы жить в квартире над булочной и через открытые окна постоянно вдыхать его. Мы перекинулись парой фраз, и мадам Бержеро завернула мне мой круассан. Когда я собралась попрощаться с ней и выйти на улицу, она задержала меня:
— Подожди, я пойду с тобой. Нужно сказать пару слов Мохаммеду: он снова влез на мой тротуар со своими овощами.
— Если хотите, я могу ему передать.
— Нет, мне полезно размяться. К тому же я пытаюсь ему втолковать, что нехорошо посягать на чужую территорию.
— Думаю, он с вами согласится, мадам Бержеро…
— Тогда зачем он ставит свои овощи рядом с моей рекламой мороженого?
Она вышла со мной на улицу и, полагаю, собралась обрушить на меня одну из своих политико-экономических тирад, которыми обычно бомбардирует бедного Мохаммеда. В такой ситуации они напоминают две многонациональные корпорации, которые борются за рынки стоимостью в несколько миллиардов долларов.
Внезапно сменив тему, она мимоходом бросает:
— Кстати, новый жилец из твоего дома не лишен обаяния.
— Кто?
— Месье… Патайа.
Я чуть не задохнулась.
«Будьте точнее. Его зовут Пататра. Опишите мне его немедленно, в мельчайших подробностях. У вас случайно нет его фотографии? Никто так не жаждал увидеть этого человека, как я. Каждый вечер ради него я часами топчусь под своей дверью. Почему я единственная, кто до сих пор его не видел? Судя по всему, я увижу его последней, тогда как первой смеялась над его фамилией».
Я сдерживаю себя:
— Правда? Он симпатичный?
— Мне кажется, в нем что-то есть. Он выходит по утрам сразу вслед за тобой, скоро вы наверняка пересечетесь.
Эта фраза подхлестнула меня. Разве я из тех, кто может довольствоваться каким-то «скоро»? Я поставила себе ультиматум. Сегодня же вечером, неважно каким образом, но я его увижу. Если понадобится, притворюсь мертвой и буду лежать на лестнице до тех пор, пока он не вернется и не обнаружит меня. Или поднимусь на его лестничную площадку, изображая слепую и страдающую амнезией. Или еще лучше — позвоню в его дверь и предложу купить календари за полгода до Рождества, якобы желая опередить других распространителей. Я торжественно поклялась себе, что больше не буду проводить вечера, приклеившись к дверному глазку.
Я даже не слышала перебранки мадам Бержеро и Мохаммеда. Я отправилась на работу, как на передовую, полная решимости. В этот день я всем говорила только «нет». Когда часы пробили конец рабочего дня, навела порядок на своем столе и помчалась домой. Трагедия произошла на самом входе.
7
Первым делом бросаюсь проверять его почтовый ящик. Встаю на цыпочки. Свечу фонариком внутрь и вижу три конверта. Он переехал сюда всего несколько дней назад, и уже столько писем! Я различаю какой-то официальный конверт, быть может, из префектуры или министерства. Интересно, что это? Если мне удастся это выяснить, я возьму реванш. Раз уж все увидели его раньше меня, я хотя бы первая узнаю, чем он занимается. И потом могу сказать с невинным видом: «А вы разве не знали?»
Я изо всех сил стараюсь разглядеть надпись, но мешает конверт сверху. Можно попробовать сдвинуть фонариком, он как раз пролезет в щель. Я опускаю его как можно глубже. Не хватает всего чуть-чуть. Удерживая фонарик кончиками пальцев, делаю последнее усилие. Мне это почти удалось, но вдруг: тарарах в почтовом ящике Пататра! Снова срабатывает закон подлости. Мой включенный фонарик падает на его письма. Теперь его ящик похож на освещенный кукольный домик. Вот здесь можно устроить гостиную, там кухню, и говорящая кукла войдет сюда, когда получит ключи. Что за бред лезет мне в голову! Я снова совершила глупость. Нужно как-то достать фонарик. Просовываю в щель пальцы — в конце концов, до него не так уж далеко. И пальцы у меня тонкие. Я с усилием протискиваю их внутрь. Эта гадкая кукла могла бы мне и помочь. Чувствую себя маленькой обезьянкой, застрявшей в браконьерской ловушке своими крохотными лапками, которые не хотят выпускать арахис, спрятанный в кокосовом орехе. Касаюсь фонарика кончиком среднего пальца. Он ускользает от меня. Держи его, дрянная кукла, или я оторву тебе голову! У меня нет выбора, и я протискиваю руку дальше. Ладонь почти целиком внутри, но фонарик по-прежнему не дается. Второго шанса у меня не будет, поэтому я напрягаюсь изо всех сил, невзирая на боль. Готово: рука ободрана, но зато пролезла вся ладонь. На этот раз пострадало запястье — металлическая пасть ящика, расплющив мне руку, яростно впилась в кожу. И тут я застываю от ужаса. Слышатся щелчки домофона. Кто-то набирает код, собираясь войти. Сейчас меня застанут висящей на почтовом ящике соседа. Теперь я знаю, что испытывает кролик, попавший в свет фар несущегося на него грузовика. Господи, умоляю, пусть это будет какой-нибудь подслеповатый старик! Или сделай меня невидимой! Я настолько испугана, что, кажется, произнесла это вслух. Представляете, какой бред приходится выслушивать Богу? Даже лучше, если его нет, — одним свидетелем нашей глупости будет меньше. Дверь открывается. Рука не дает мне повернуться и посмотреть на вошедшего.
