Гийом Мюссо - Зов ангела

— Ладно, хватит! — сказал он, несмотря на разочарованный взгляд Маркуса.

Вдруг почувствовав себя подсматривающим, он задался вопросом, по какому праву вдруг влез в частную жизнь этой женщины.

— Как будто это помешает ей сделать то же самое! — заметил Маркус.

— Я об этом позаботился: нет никакого риска, что она найдет подобного рода фотографии в моем телефоне! — воскликнул Джонатан, подливая себе вина. — Или ты думаешь, что я уже успел позабавиться, фотографируя Пополь…

Каберне отдавало изысканными красными фруктами и пряниками. Наслаждаясь напитком, Джонатан мысленно перебрал все, что могло находиться в его мобильнике, но так и не вспомнил ничего особенного.

«В любом случае ничего интимного или компрометирующего», — успокоил он себя.

В этом он крупно ошибался.

Париж

7.30

«Ягуар» последней модели с ребристым капотом двигался в холодной металлической синеве парижской кольцевой дороги. Весь из благородных материалов — белой кожи, орехового дерева и полированного алюминия, — интерьер машины дышал роскошью и безопасным комфортом. На заднем сиденье сумки марки «Монограм» соседствовали с сумкой для гольфа и номером «Фигаро магазин».

— Ты уверена, что хочешь открыть свой магазин сегодня? — снова спросил Рафаэль.

— Дорогой, — воскликнула Маделин, — мы говорили об этом уже несколько раз!

— Но можно было бы продолжить каникулы… — настаивал он. — Я еду до Довилля, мы проводим ночь в Нормандии и завтра обедаем с моими родителями.

— Заманчиво, но… нет. Кроме того, у тебя назначена встреча с клиентом, ты же собирался съездить на стройку.

— Тебе решать, — капитулировал Рафаэль, поворачивая на бульвар Журдана.

Данфер-Рошро, Монпарнас, Распай: автомобиль проехал большую часть XIV округа, а потом остановился у дома 13 по улице Шампань-Премьер, прямо перед темно-зеленой входной дверью.

— Я заеду за тобой сегодня вечером в магазин? — спросил Рафаэль.

— Нет, я приеду к тебе на мотоцикле.

— Но ты же замерзнешь!

— Может быть, но я обожаю свой «Триумф»! — сказала Маделин, целуя его.

Поцелуй длился, пока клаксон торопящегося водителя такси не вернул их жестоко на землю.

Маделин хлопнула дверцей автомобиля и отправила прощальный поцелуй своему любовнику. Она набрала код, чтобы открыть дверь, ведущую во внутренний двор. Там, на первом этаже, находилась квартира, которую она снимала с тех пор, как стала жить в Париже.

— Бррр! Да тут минус пятнадцать! — задрожала она, входя в небольшой дуплекс, типичную студию художника, которые были построены в этом районе в конце XIX века.

Маделин, чиркнув спичкой, зажгла водонагреватель, а потом включила чайник, чтобы приготовить себе чай.

Студия художника уже давно уступила место красивой двухкомнатной квартирке с гостиной, небольшой кухней и спальней в мезонине. Но высокие потолки, большие окна, прорезавшие главную стену, и пол из крашеного дерева еще напоминали об изначальном художественном призвании помещения, внося особый шарм в характер этого места.

Маделин включила канал «ТСФ-джаз», проверила батареи и отхлебнула чаю, переступая с ноги на ногу в ритме со звуками трубы Луи Армстронга, пока в квартире не стало тепло.

Она быстро приняла душ, дрожа вышла из ванной комнаты и достала из шкафа футболку из термолактила, джинсы и толстый свитер. Готовая идти, она откусила шоколадку «Киндер буэно», одновременно с этим надевая кожаную куртку и повязывая на шею самый теплый шарф.

Было чуть более восьми часов, когда она оседлала свой ярко-желтый мотоцикл. Ее магазин находился совсем близко, но она не хотела возвращаться домой перед встречей с Рафаэлем. С развевающимися на ветру волосами, она пролетела несколько сотен метров по улице, которую так любила. Здесь Рембо и Верлен сочиняли свои стихи, Арагон и Эльза Триоле любили друг друга, а Годар увековечил эту улицу в конце своего первого фильма — в той грустной сцене, когда Жан-Поль Бельмондо падает с пулей в спине прямо на глазах своей американской невесты.

Маделин повернула на бульвар Распай и поехала по улице Деламбр до «Чудесного сада» — магазина, который она открыла два года назад и который был ее гордостью.

Она подняла железные рольставни с трепетом — еще никогда ее отсутствие не было столь долгим. На время отпуска в Нью-Йорке она доверила бразды правления в магазине Такуми, своему японскому ученику, заканчивавшему обучение в Парижской школе флористики.

Войдя в помещение, Маделин вздохнула с облегчением — Такуми в буквальном смысле сделал все так, как она велела. Он отоварился накануне в Рунжи, и магазин был полон свежими цветами: орхидеями, белыми тюльпанами, лилиями, мимозами, нарциссами, фиалками. Большая елка, которую они наряжали вместе, сияла всеми огнями, а венки из остролиста и омелы свисали с потолка.

Успокоившись, Маделин сбросила куртку, надела фартук, собрала свои инструменты — секатор, лейку, мотыгу — и сосредоточилась на наиболее важных задачах: протерла листья фикуса, пересадила орхидеи и обрезала бонсай.

Она задумывала свой цветочный магазин как некое магическое и поэтическое место, оазис, способствующий размышлениям, убежище от шума и агрессивности большого города. Как бы ни было грустно днем, она хотела, чтобы ее клиенты могли забыть про свои заботы в тот момент, когда переступали порог ее магазина. В канун Рождества атмосфера «Чудесного сада» была особенно очаровательной, возвращала людей к ароматам детства и старым традициям.

После того как «первая помощь» закончилась, Маделин вынесла сосны, чтобы установить их в передней, и открыла свой магазин ровно в девять часов.

Она улыбнулась, увидев первого клиента (среди ее коллег ходила старая примета: если первым окажется мужчина, день будет удачным), но нахмурилась, услышав его просьбу: он хотел доставить букет жене, не оставляя визитной карточки. Это была такая новая модная уловка среди ревнивых мужей — заказать доставку цветов анонимно, а потом наблюдать за реакцией своих жен. Если, когда он вернется домой, она не скажет ему о букете, он убедится, что у нее есть любовник… Клиент оплатил заказ и вышел из магазина, не обратив внимания на состав букета.

Маделин начала работать. Такуми должен был к десяти часам доставить собранный ею букет в банк на улице Булар. И тут послышались звуки песни «Джек-попрыгунчик».[6] Она нахмурила брови. Знаменитая песня «Роллинг Стоунз» слышалась из кармана ее рюкзака, в котором находился мобильный телефон этого Джонатана, или как его там. Она засомневалась, отвечать или нет, а когда решилась, вызов прекратился. Тишина продержалась минуту, а потом короткие и глухие сигналы начали указывать на то, что имеется пропущенное сообщение.

Маделин пожала плечами. Не будет же она слушать вызов, предназначенный не для нее… У нее есть и другие дела! И потом, ей было совершенно наплевать на этого Джонатана, такого грубого и такого неприятного. Но…

Движимая любопытством, она вдруг нажала на сенсорный экран и приложила телефон к уху. Послышался чей-то нерешительный голос: это явно была американка, говорившая с легким итальянским акцентом. Незнакомка изо всех сил пыталась подавить слезы.

— Джонатан, это я, это Франческа. Перезвони мне, пожалуйста. Нам нужно поговорить, нужно… Я знаю, что я предала тебя, знаю, что ты не понимаешь, почему я все испортила. Вернись, пожалуйста, сделай это ради Чарли, сделай это ради нас. Я люблю тебя… Ты не забудешь, но ты же меня простишь. У нас же только одна жизнь, Джонатан, и мы должны идти вместе и иметь еще детей. Начнем сначала, пусть все будет как прежде. Без тебя это не жизнь…

Голос итальянки захлебнулся в бесконечной грусти, и сообщение прекратилось.

В течение нескольких секунд Маделин стояла неподвижно, потрясенная тем, что услышала, и охваченная чувством вины. По рукам ее пробежали мурашки. Она вздрогнула, потом положила мобильник, еще полный слез, на стол, задавая себе вопрос, что она будет делать.

3

По секрету

У каждого человека есть тайны. Нужно лишь выяснить какие.

Джонатан переключил передачу, перейдя на третью. Коробка передач издала пронзительный металлический скрежет, как будто автомобиль готов был развалиться на месте. Он потребовал ключи от «Рено 4»: хотя дом и находился близко, было невозможно даже представить, чтобы за руль сел Маркус. Лежа на пассажирском кресле, его друг потягивал вино и орал похабные куплеты из репертуара Жоржа Брассанса:

Лишь о Фернанде вспоминаю,я кончаю, я кончаю…

— Потише! — приказал Джонатан, бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что его сын еще спит.