Андрей Жвалевский - Время всегда хорошее
– Чего это вы тут?
– Отгул! – гордо заявил папа. Как будто не отгул получил, а орден.
– В прошлые выходные работал как проклятый, вот меня Первый и отправил сегодня домой пораньше!
Я слушал, тупо кивая. Как начал в школе кивать, так остановиться не могу.
– Маму вон с каторги вызволил!
– Не с каторги! – крикнула мама. – Ас любимой работы! Вечно я всех заменяю, пусть они меня хоть раз заменят! А тут Валентин Прокофьевич позвонил…
Мама, веселая и раскрасневшаяся, вышла из кухни, увидела меня и сразу сникла.
– Что-то случилось?
Я помотал головой. От этого опять замутило. Все-таки кивать проще. Теперь и папа забеспокоился:
– Чего такой бледный?
– Так… – сказал я через силу. – Живот болит.
В результате я получил то, о чем и мечтать не мог: полноценное боление в рабочий день. Мама сварила мне куриного бульончику, папа развлекал разговорами и поминутно трогал лоб.
Я немного покапризничал, немного подремал, похлебал любимого бульона с рисом, опять поспал. Проснулся и понял, что хочу почитать чего-нибудь.
Папа как раз зашел проведать и обрадовался, увидев меня с книгой в руках:
– О! Значит, жить будешь!
Я и сам понимал, что хорошенького понемножку. Завтра буду как огурчик…
…А в понедельник – собрание.
Наверное, лицо у меня как-то очень перекривилось, потому что папа опять встревожился:
– Что? Опять живот?! Надо «скорую»…
– Не надо! Это не из-за живота…
И я рассказал папе все как есть.
Рассказывал и надеялся, что сейчас папа рассмеется и скажет: «Нашел из-за чего дергаться! Ерунда на постном масле». Но папа, наоборот, слушал меня очень серьезно.
– Кислое дело, – сказал он, когда я закончил, – пещера Лехтвейса…
Это он что-то цитировал из книг, которые мне пока читать рано.
– Ладно. Болей пока, я Архипову позвоню.
И папа отправился звонить Женькиному папе, с которым они давно дружат.
Синичка, 11 апреля 2018 года, утро
Первым уроком у нас был русский язык. Это всех и добило. Экзамен по русскому, оказывается, заключается в том, что мы опять будем тянуть эти дурацкие билеты, в которых два вопроса и еще задание. Вопросы по литературе, задание по языку. «Роль былин в русской литературе», «Описание природы у Пушкина». Чего говорить-то? Да, былины, сыграли свою роль, да, Пушкин описывал природу. Я честно пыталась сосредоточиться, но смысл того, что говорила русичка, от меня ускользал. Зачем мне запоминать стихи, если на Гугле я найду их в три секунды? Зачем самой придумывать все эти красивые слова, если они уже давно все написаны и выложены, украшенные разными шрифтами? Русица бесилась, я висела на форуме с комика, параллельно скачивая откуда-то ответы на ее вопросы.
– А ну телефоны на парту! Не дети, а роботы! – взвилась учительница.
А на форуме почти сразу появилось новое сообщение от Ястреба:
«Почему роботы? Ну почему? Просто наша реальность шире вашей, просто мы живем в двух измерениях – ив реале, и в виртуале. Зачем вам обязательно нужно выдрать нас из привычного мира и вписать в свои рамки? У нас в виртуале нет границ, мы все равны. У нас нет комплексов, каждый то, чем он хочет быть. Нам здесь хорошо, оставьте нас в покое!»
Какой же он все-таки умный! Несмотря на рев русички, я первая успела поставить под его сообщением свое ППКС!
Витя, 11 апреля 1980 года, утро
Не знаю, о чем там говорили мой папа с Женькиным, но только сам Архипыч со мной общаться не хотел. Он даже попросил его пересадить за другую парту. Классуха, которая обычно отвечала в таких случаях: «Что за блажь?!», на сей раз без лишних слов отсадила его на пустое место возле Сережки Павлюковича. Я остался один.
На перемене пытался объяснить Женьке, что я не виноват. И вообще – я его даже предупредил, хотя мне запретили. Но Архипыч в ответ обозвал меня предателем.
Даже Ирка Воронько, которая меня считала зубрилой, возмутилась:
– Ты чего пристал?! Ему сказали, он и повторил! Женька презрительно хмыкнул и ушел на другой конец коридора, где и стоял у окна в гордом одиночестве. Ко мне тоже никто не подходил, а мне и самому не очень хотелось с кем-то болтать.
На уроках я только и думал, что об этой дурацкой ситуации. Англичанка меня три раза назвала по имени, пока я сообразил, что это она мне.
Я встал. Она еще раз повторила вопрос, но я и по-русски ничего в тот момент не понимал, а тут по-английски…
– Ай эм илл! – применил я свои языковые познания.
– Ар ю сик? – то ли переспросила, то ли поправила англичанка.
Я решил больше не рисковать с иностранными языками.
– Плохо мне, Елена Ивановна. Можно, я домой пойду?
Англичанка от такой просьбы чуть на пол не села. В глазах у нее читалось: «Ничего себе заявочки».
– Меня сейчас стошнит! – почти не соврал я. – Можно выйти?
– Ладно… – англичанка вопреки своим принципам тоже перешла на русский. – Иди…
Я схватил портфель и выбежал из класса.
Домой сразу не пошел. Меня и правда мутило, не хотелось в душную комнату. И вообще, надо было походить, подумать. Чем больше думал, тем больше на себя злился. Ну зачем я все Архипычу заранее рассказал?! Если бы Васса его ошарашила, он бы растерялся и… И не знаю, что бы там было, но я бы точно виноват не был! А теперь получается, что виноват.
С другой стороны, я же не мог не предупредить друга? Нет, если бы не предупредил, еще хуже было бы!
Мне вдруг захотелось сесть и расплакаться, как маленькому. С большим трудом я доплелся до дома, ввалился в квартиру и залег на диван.
Потом навалился какой-то липкий туман, от которого остались только обрывки воспоминаний. Мама вроде беспокоилась… Что-то я ей отвечал… А потом какой-то врач… Молодой, недовольный мной… Я один в комнате…
Очнулся как-то сразу. За окном темно. А в большой комнате кто-то разговаривает. Не очень понимая зачем, я встал и поплелся слушать.
Говорили мой и Женин папа.
– Может, они его попугать хотят? – Женин папа говорил тихо, но как-то неестественно жизнерадостно. – Попугают и отстанут.
– Нет. Не отстанут. Я заходил в школу, – голос у папы был очень усталый, как после какой-нибудь обкомовской конференции. – Завуч там… старой закалки. И старшая пионервожатая явно под ее влиянием.
– Значит, акция устрашения? – теперь Архипов-старший старался изображать веселье.
– Ты, Петь, не веселись… Мало тут веселого. Тебя в Минск собирались перевести, замом в какую-нибудь республиканскую газету. А теперь…
Они помолчали. Я почувствовал, что коленки у меня подкашиваются. Не от страха, а просто от слабости. Я присел у двери на корточки.
– Неужели ты думаешь, – продолжил мой папа, – что тебя утвердят после такого… инцидента? Это же номенклатура ЦК…
– Да… за такое меня и из партии могут попереть, – теперь дядя Петя не хорохорился, и голос у него стал точь-в-точь, как у моего папы.
– Не попрут! Сошлем на пару лет в какую-нибудь многотиражку…
Архипов перебил:
– Это все ерунда. Как-нибудь переживу, не маленький. Женьку жалко. Поломают парню жизнь… Слушай, а эти… педагоги… они совсем невменяемые?
– Совсем. Единственный шанс твоему Женьке уцелеть – публично покаяться и признать ошибки.
– Нет!
Я вздрогнул всем телом. «Нет» получилось тихим, но таким… хлестким, что ли? Мы как-то ходили в цирк, там у дрессировщика был кнут. Вот он точно так же им щелкал, как дядя Петя сейчас сказал «Нет».
Он продолжил немного спокойнее:
– Помнишь, как ты тогда, с Комаровым? Не стал ведь каяться и признавать ошибок, влепил ему на общем собрании!
– Комаров был сволочь и бюрократ. Его из партийных органов давно надо было гнать. И вообще, время было другое.
– Другое. Тебя могли не только без партбилета оставить, но и в волюнтаризме обвинить.
– Ладно, не важно, – по голосу папы стало понятно, что он морщится. – Вот видишь, теперь время не такое жесткое…
– Время всегда одинаковое. А если Женьку сейчас сломают… нет уж! Пусть стоит до конца…
Тут на кухне завозилась мама.
– Мужчины! – крикнула она. – Еще чаю принести?
– Неси! – отозвался папа.
Я торопливо встал и спрятался в своей комнате. Лег на ледяную подушку и чуть не заплакал. Теперь и Женькин папа пострадает.
Я должен что-то сделать!
Как-то спасти друга! Как в «Трех мушкетерах» или «Двух капитанах»!
Тут я вспомнил, что за весь разговор взрослые ни разу не упомянули меня. Наверное, понимали, что я никак не могу помочь. Ну никак!
А я очень хочу! Очень сильно!
Мама гладила меня по голове и терпеливо повторяла: «Все хорошо! Конечно, ты его спасешь! Успокойся, Витя, обязательно спасешь!»
Но я никак не мог спасти Женьку. Он совсем рядом, привязан к мачте, гвардейцы кардинала тыкают в него шпагами. Архипыч не плачет, хотя вся рубаха у него в крови. Он просто смотрит на меня в упор. Мне надо перепрыгнуть со своей кровати на корабль, но нельзя – на борту сидят Васса и Танечка в рыцарских доспехах и строго грозят указательным пальцем.
