Евгений Гришковец - Асфальт
А Володя уснул на спине. Его опухшие губы были приоткрыты. От того Володи, с которым Миша почти двадцать лет назад познакомился, осталось мало.
***Когда Миша познакомился с Володей, Володя был весёлый, очень худой парень, с очень длинными тёмно-русыми волосами. Он на том курсе, на который поступил Миша, был одним из немногих настоящих москвичей. В основном все были приезжие. Как-то само собой получилось, что они познакомились и стали вместе играть музыку. Володя был в музыкальном коллективе главным. Во-первых, именно у него в гараже была репетиционная база, гараж был большой, кирпичный, с электричеством и без автомобиля. Даже зимой там было тепло. Володя здорово всё оборудовал. Во-вторых, вся звуковая аппаратура и большинство инструментов тоже были Володины. В-третьих, Володя был очень активен, всё время что-то придумывал, очень много репетировал сам, постоянно сочинял стихи, причём в основном на малоизвестном ему английском языке. И, в-четвёртых, у Володи был сильный и действительно красивый голос.
Через все эти репетиции и ежедневные, ежевечерние и часто ночные заседания в гараже прошло много людей. В каком-то сухом остатке и итоге из всего этого получилось несколько семей, пара сломанных жизней, три приличные песни и только Володя остался с музыкой на всю оставшуюся жизнь.
Только Володя остался с длинными волосами и с гитарой в руках. Он всё-таки закончил зачем-то транспортный институт, по специальности не работал ни одного дня. Чем бы он ни занимался, он всё равно вечером запирался в гараже и занимался музыкой. В конце концов он остался один. Обвинил всех в предательстве, бесчувственности, бездарности и в желании жить легко и как все. Он остался один. Правда, с ним осталась единственная их певица, которая закончила уже музыкальное училище, но осталась преданна гаражной музыкальной романтике. На ней Володя и женился.
Теперь у Володи была своя музыкальная студия, где он записывал всё и всех, кто хотел что-то записать и готов был за это заплатить. Работа его студии была расписана плотно и круглые сутки. У него в студии пели и играли как известные музыканты, чьи песни звучали по радио, так и мужики с толстыми шеями, которые сочиняли песни про правду жизни, а их друзья были в восторге от таких песен и убеждали этих мужиков, что пора наконец обрадовать мир. Приходили к Володе серьёзные отцы с талантливыми парнями лет четырнадцати-пятнадцати. Отцы платили за то, чтобы в Володиной студии помогли записать их сыновьям отчаянно грустные песни про свечи, про тени, про смерть и кровь на чёрных стенах. Эти отцы не понимали, о чём поют их дети, но делали умные лица и знали, что их дети далеко пойдут. Были среди его клиентов и бывшие модели, бывшие официантки или танцовщицы, которые решили стать певицами. Некоторые писали музыку или стихи, или и то и другое сами, но чаще они заказывали стихи и музыку. Володя с лёгкостью выполнял такие заказы. Все такие его песни были похожи одна на другую, но он не переживал. Главное, что мужья или хорошие знакомые таких певиц, нормально платили за работу. Это всегда были мужики, сильно пахнущие одеколоном, и в возрасте от сорока пяти и старше. Володя рассказывал про них, что они лично договаривались с ним об условиях. Он смеялся и говорил: «Они все говорят одно и то же. Просят, чтобы я всё сделал хорошо, а потом спрашивают очень робко: „Ну правда же она талантливая?“
Кто только не пел в Володиной студии: и какие-то воины-ветераны, и драматические артисты, решившие запеть, и какие-то бизнесмены, которые днём что-то продают или строят, а вечером ездят на мотоциклах и пишут замысловатые философские песни или слезливые песни про несчастную любовь. Однажды, про него Володя рассказывал отдельно, несколько дней подряд у него в студии репетировал, пел и в итоге записал целую программу мэр какого-то небольшого города Тульской области. Он пел патриотические песни, романсы и песни из кинофильмов разных лет. «В подарок горожанам, – сказал он. – И будут ещё у нас по радио крутить».
Всех таких своих клиентов Володя называл идиотами, дураками, суками, уродами, дуболомами, падлами, проходимцами, инопланетянами, тварями, животными или просто долбоёбами. Приблизительно так же он называл и тех профессионалов, которые тоже пользовались его услугами. Их песни звучали по радио, их называли «звёздами», но Володя называл их теми же словами, что и остальных. На всём этом он неплохо зарабатывал, приторговывал музыкальными инструментами на заказ, не потерял чувства юмора и считал себя музыкантом, который не предал идеалов молодости.
Володя за те годы, что его знал Миша, потолстел, но только в области живота и второго подбородка. Руки и ноги остались у него тонкими. Он, как и в юности, носил обтягивающие ноги джинсы, а майки и рубашки большего, чем ему требовалось, размера. Волосы его поредели, но остались длинными. Володя всегда был бледным из-за редкого контакта с открытым воздухом и солнцем. Но он упорно продолжал в свободное время, часто ночами, репетировать, сочинять, петь и записывать свои сложные для исполнения и практически невозможные для восприятия музыкальные произведения, которые сам называл песнями. К этому своему творчеству он относился без юмора и ощущал себя одним из последних стойких форпостов настоящей музыки.
Миша любил Володю. Точнее, когда Володя разогнал музыкальный коллектив и вскоре женился, Миша Володю не любил. Володины действия и женитьба заставили Мишу покинуть квартиру на Кутузовском, лишили его удобного жилья и возможности ежедневно общаться с Юлей. Володина жена Вика даже самую стойкую и мудрую Юлю выводила из равновесия и мешала ей жить привычным образом. В общем, какое-то время Миша Володю не любил, а последние лет пять снова любил. Миша даже иногда заезжал к Володе в студию, и они играли с ним старые свои песни времён гаражных репетиций. Изредка к ним присоединялись ещё ребята, из того же прошлого, которые давно уже занимались разными делами, но вспоминали про гараж и музыку как про лучшее в своей жизни.
***Уже поздно вечером Володя сидел у Миши дома. Он как-то пришёл в себя, стал серьёзен, но остался несколько заторможенным. Он сам попросился к Мише домой.
– Не могу ехать домой, – сказал Володя. – Вика ещё чего-нибудь лишнее скажет… боюсь, не сдержусь. Или мама её… На сегодня смертей хватит. – Володя весь сморщился на этих словах и хмыкнул. – Там… ну, на Кутузовском, там не только Вика с её мамой… Там всё Юлю помнит и о ней напоминает. Давай посидим у тебя. Не волнуйся, я ночевать не останусь.
– Да оставайся, что за…
– Нет, старик, не останусь. Посидим, да я поеду домой. Просто сейчас, сразу не могу.
Так они поговорили ещё, когда сидели у Миши в машине. Поговорили и поехали к Мише домой. Ехали молча. А потом они сидели у Миши на кухне и тихонько разговаривали. Мишины дети – Катя девяти лет и Соня четырёх – уже спали, Аня, наверное, тоже. Было совсем тихо, сил на переживания уже не осталось. Они сидели, и на кухне царило тихое, усталое несчастье.
– Спасибо тебе, Миша, – отхлёбывая чай, медленно говорил Володя. – Я как-то совсем растерялся…
– Да брось ты, что за благодарности, – без сил ответил Миша.
Он вдруг подумал о том, как давно было утро, как давно он сидел в своём кабинете и с удовольствием читал. Как это было давно! Какой невыносимо длинный день они прожили, какой это был беспросветно тяжёлый день. Но главное, ужасно длинный.
– А знаешь, я когда уснул там, у Юли на диване, – скривив губы в улыбку и глядя в чашку с чаем, бормотал Володя, – мне стало так хорошо-хорошо. Я, когда просыпался, даже подумал, а может, всего этого кошмара нет, может, всё идёт, как шло. Правда, я так подумал. Так в книгах пишут, типа: «Ей хотелось, чтобы всё это исчезло, как страшный сон». Правильно, оказывается, пишут. Как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось сном, который приснился только мне.
– Да уж, – только и смог сказать Миша и замолчал ненадолго. – Ты знаешь, я думал, что все эти организационные дела, ну, всё, что связано с траурными и похоронными делами… Я думал, что всё это гораздо более муторные и сложные дела. А смотри, мы обо всём уже договорились, все уже оповещены, как бы основное уже сделано. Странное ощущение. Тревога какая-то не отпускает, кажется, что что-то забыл или упустил. Надо поспать. Только не понимаю, получится ли.
– Вот и я, старик, ничего не понимаю, – вдруг чуть громче сказал Володя, – совсем не понимаю. Ничего! Мне не верится, не верю я. Не укладывается у меня в голове. Не могу я до конца осознать, что Юли-то… Юли, понимаешь, нет и не будет… И что она смогла такое сделать. Это же Юля! Ты понимаешь, о чём я? Это же Юля!
Миша слушал Володю и слышал свои собственные ощущения и вопросы. Он сам весь день только об этом и думал. Иногда осознание реальности произошедшего наваливалось, а с ним и горе и отчаяние. Но непонимание побеждало. Полное непонимание.