Лорен Оливер - Прежде чем я упаду
Он подмигивает мне и отвечает:
— Это заметно.
Позволив ему пройти чуть дальше по проходу, я громко сообщаю:
— Но я еще не получила вашу розу, мистер Даймлер.
Он не оглядывается, но кончики его ушей краснеют. Класс хихикает и гогочет. Я испытываю прилив адреналина, как всегда, когда знаешь, что поступаешь дурно, но тебе это сойдет с рук, — например, когда крадешь еду в школьной столовой или тихонько напиваешься на семейном празднике.
Линдси считает, что мистер Даймлер однажды подаст на меня в суд за сексуальные домогательства. Мне так не кажется. По-моему, он втайне получает удовольствие.
А вот и доказательство: он оборачивается к классу с улыбкой на лице.
— Судя по результатам последней контрольной, вы так и не разобрались с асимптотами и пределами, — начинает он, опершись о стол и скрестив ноги в лодыжках.
Думаю, ни один другой учитель не способен сделать математику хотя бы отдаленно интересной.
Остаток урока он почти не замечает меня — только если я поднимаю руку. Честное слово, когда наши взгляды пересекаются, все мое тело превращается в огромную мурашку. И я готова поклясться, что он чувствует то же самое.
После урока Кент догоняет меня с вопросом:
— Ну? Как тебе?
— Что? — поддразниваю я, хотя прекрасно понимаю: он имеет в виду рисунок и розу.
Кент только улыбается и меняет тему:
— Мои родители уезжают на выходные.
— Везет.
Его улыбка неколебима.
— У меня сегодня вечеринка. Придешь?
Я смотрю на Кента, которого никогда не понимала. По крайней мере, не понимала много лет. В детстве мы были очень близки — собственно, он был моим лучшим другом, а не просто первым, кто поцеловал меня, — но, едва поступив в промежуточную школу, он становился все более и более странным. С девятого класса он ходит в школу только в блейзерах, причем большинство из них порвано по швам или протерто на локтях. Он носит одни и те же разбитые кроссовки в шахматную клетку, а его длинные волосы падают на глаза каждые пять секунд. И наконец, финальный аккорд: он надевает шляпу-котелок. В школу.
Самое обидное, что он может быть клевым парнем. У него вполне подходящие лицо и тело. Под левым глазом у него крошечная родинка в форме сердца, честное слово. Но он все испортил, став таким чудаком.
— Пока я не знаю своих планов, — заявляю я. — Поживем — увидим…
И осекаюсь, давая понять, что приду, только если не подвернется ничего получше.
— Было бы здорово, — кивает он, продолжая улыбаться.
Что еще бесит в Кенте: он ведет себя так, будто мир — это огромный сверкающий подарок, который он разворачивает каждое утро.
— Посмотрим, — отвечаю я.
Дальше по коридору я вижу, как Роб ныряет в столовую, и ускоряю шаг в надежде, что Кент сообразит и свалит. Весьма оптимистично с моей стороны. Кент много лет без ума от меня. Возможно, даже со времен нашего поцелуя.
Он останавливается — наверное, ждет, что я тоже остановлюсь. Однако я не останавливаюсь. Мгновение мне стыдно, как будто я вела себя слишком грубо, но потом его голос звенит мне вслед, и по звуку становится ясно: он до сих пор улыбается. Источник: http://darkromance.ucoz.ru/
— Увидимся вечером! — кричит он.
Его кроссовки скрипят по линолеуму, и мне понятно, что он развернулся и отправился обратно. Он начинает насвистывать. Свист, затихая, летит ко мне. Я не сразу различаю мелодию.
«Завтра солнце взойдет; ставь последний грош, что завтра будет солнце». Из мюзикла «Энни». Моя любимая песня в семилетнем возрасте.
Конечно, никто в коридоре не поймет, но я все равно смущаюсь и краснею. Он всегда так поступает: ведет себя так, словно знает меня лучше всех, только потому, что мы вместе играли в песочнице сто лет назад. Ведет себя так, будто последние десять лет ничего не изменили, хотя они изменили все.
В заднем кармане жужжит телефон, и я раскрываю его перед тем, как войти в столовую. Эсэмэска от Линдси: «Сегодня туса у Кента Макчудика. Идешь?»
На секунду я останавливаюсь, глубоко вздыхаю и набираю: «Ясное дело».
В столовой «Томаса Джефферсона» съедобны только три блюда:
1. Рогалики, простые или со сливочным сыром.
2. Картошка фри.
3. Сэндвичи со стола «Сделай сам». Но только с индейкой, ветчиной или куриной грудкой. Салями и вареная колбаса — ни в коем случае, ростбиф — под вопросом. Отстой, потому что сэндвичи с ростбифом — мои любимые.
Роб стоит у кассы с компанией друзей. В его руках огромный поднос с картошкой фри; он ест ее каждый день. Роб ловит мой взгляд и кивает. (Он не особенно силен в области чувств, своих или моих. Помните «лю тя» в его любовной записке?)
Странно. Пока мы не начали встречаться, он нравился мне так сильно и так долго, что всякий раз, когда он хотя бы косился в мою сторону, у меня щемило в груди и голова шла кругом. Серьезно, иногда я чуть не падала в обморок от одной мысли о нем, так что приходилось садиться.
Однако теперь, когда мы официально вместе, при взгляде на него меня порой посещают странные мысли. Например, я гадаю, не забиты ли у него артерии от бесконечной картошки фри, чистит ли он зубы зубной нитью или как давно в последний раз стирал футболку «Янкиз», которую надевает почти каждый день. Иногда мне кажется, что со мной что-то не в порядке. Кто же не хочет быть с Робом Кокраном?
Разумеется, и совершенно счастлива; просто иногда я вынуждена вновь и вновь мысленно повторять, почему он вообще мне понравился, словно иначе забуду. К счастью, причин масса: у него черные волосы и миллион веснушек, которые его совсем не портят; он горластый, но забавный; все его знают и любят, и, наверное, половина девчонок в школе по нему сохнут; он отлично смотрится в своей футболке для лакросса; когда он очень устает, то кладет голову мне на плечо и засыпает. Это в нем самое прекрасное. Мне нравится лежать рядом с ним, когда уже поздно, темно и так тихо, что я слышу биение своего сердца. В такие мгновения я уверена, что люблю его.
Не обращая внимания на Роба, я встаю в очередь заплатить за рогалик — я тоже умею изображать неприступность, — после чего направляюсь в сектор выпускников. Остальная часть столовой представляет собой прямоугольник. Умственно отсталые сидят в самой глубине, рядом с учебными классами; затем идут столы девятиклассников, десятиклассников и одиннадцатиклассников. Сектор выпускников расположен в самом начале столовой. Это восьмиугольник с окнами со всех сторон. Ну хорошо, из окон видно только парковку. Но это лучше, чем наблюдать, как слюнявые идиоты лопают яблочное пюре. Без обид, ладно?
Элли уже сидит за нашим любимым круглым столиком у самого окна. Я ставлю поднос и кладу розы. Букет Элли лежит на столе, и я быстро пересчитываю цветы, затем здороваюсь:
— Привет. — Я показываю на ее букет и встряхиваю своим. — Девять роз. У меня тоже.
— Одна не считается, — кривится она. — Итан Шлоски прислал. Прикинь? Вот маньяк.
— Ладно тебе. У меня тоже одна не считается — от Кента Макфуллера.
— Он тебя лю-у-у-бит, — произносит Элли. — Получила эсэмэску от Линдси?
Я выковыриваю мягкую начинку из рогалика и закидываю в рот.
— Мы правда собираемся к нему на вечеринку?
— Боишься, что он изнасилует тебя прямо там? — фыркает Элли.
— Очень смешно.
— Обещали бочонок пива. — Элли отгрызает крошечный кусочек сэндвича с индейкой. — У меня дома после школы, ладно?
Могла бы не уточнять. Это наша пятничная традиция. Мы заказываем еду, роемся у Элли в шкафу, врубаем музыку погромче и танцуем, меняясь тенями для век и блеском для губ.
— Ясное дело.
Краешком глаза я слежу, как приближается Роб; внезапно он оказывается рядом, плюхается на соседний стул, наклоняется и касается губами моего левого уха. От него пахнет одеколоном «Тотал», как всегда. По-моему, немного напоминает чай с мелиссой, который пила моя бабушка, но ему незачем об этом знать.
— Привет, Саммантуй.
Он всегда выдумывает мне имена: Саммантуй, Сэм-вич, Саммит.
— Получила мою валограмму?
— А ты мою? — спрашиваю я.
Он сбрасывает с плеча рюкзак и расстегивает молнию. На дне лежит полдюжины смятых роз — вероятно, одна из них моя, — а также пустая пачка сигарет, упаковка жевательной резинки «Трайдент», сотовый телефон и пара сменных футболок. Учеба его не слишком занимает.
— От кого остальные розы? — поддразниваю я.
— От твоих конкуренток, — многозначительно отвечает он.
— Супер, — вставляет Элли. — Ты пойдешь на вечеринку к Кенту сегодня вечером, Роб?
— Может быть, — пожимает он плечами и делает скучающий вид.
Хотите секрет? Однажды, когда мы целовались, я распахнула глаза и увидела, что его глаза открыты. Он даже не смотрел на меня. Через мое плечо он разглядывал комнату.
— Обещали бочонок пива, — повторяет Элли.
