Шервуд Андерсон - Повесть о человеке
Он чуть было не упал, но все же удержался, а потом выпрямился, вышел из комнаты, спустился по шатким ступенькам и зашагал по улице.
К этому времени ночная мгла рассеялась, стало холоднее, и ветром разогнало туман. Уилсон прошел несколько кварталов, в полном безразличии ко всему. Он шел так спокойно, как вы, читатель, могли бы идти, позавтракав с кем-нибудь из друзей.
И в самом деле, он даже остановился, чтобы купить что-то в лавке. Мне запомнилось название этой лавки. Он вошел туда, купил пачку папирос, закурил и с минуту стоял, как будто вслушиваясь в разговор зашедших туда гуляк.
Потом он побрел дальше, куря папиросу и думая, конечно, о своих стихах; так он дошел до кинотеатра.
Может быть, это и разбудило его. Он ведь и сам был каким-то камином, наполненным старыми мыслями, обрывками еще не написанных стихов, словом бог весть каким хламом! Раньше по вечерам он часто захаживал в театр, где служила его любовница, чтобы вернуться с ней вместе домой. И теперь вот перед его глазами народ выходил из маленького кинотеатра, где только что показывали фильм «Свет мира».
Уилсон вошел в эту толпу, смешался с ней, продолжая курить, а потом снял шляпу, озабоченно посмотрел по сторонам и вдруг начал кричать.
Так он стоял и громко кричал, пытаясь во всеуслышание рассказать о том, что случилось. В эту минуту у него, был вид человека, вспоминающего только что виденный сон. Все это продолжалось какие-то мгновения, а потом, пробежав немного по мостовой, он снова остановился и стал повторять свой рассказ. И только после того, как он так вот, какими-то рывками, добрался обратно до дому, поднялся наверх по своей шаткой лестнице и вошел в комнату, где лежала убитая, а обуреваемая любопытством толпа ринулась за ним, — пришел полисмен и арестовал его.
Вначале Уилсон был как будто возбужден, но потом успокоился, и когда на суде защитник возбудил вопрос о его невменяемости, он даже рассмеялся.
Как я уже говорил, поведение его во время суда смутило нас всех — ему, казалось, были совершенно безразличны и сам факт убийства и собственная его участь. У него как будто даже не появилось никакой враждебности, когда он услышал признание человека, стрелявшего в любимую им женщину. Казалось, он все время тянулся к чему-то, что не имело никакого отношения к случившемуся.
Вы уже знаете, что именно таким он был до того, как встретил эту женщину, когда он бродил по свету, все глубже и глубже зарываясь мыслями в те самые колодцы, о которых он говорит в своих стихах, все выше и выше воздвигая стену между собой и нами — другими людьми.
Он знал, чтО делает, но остановиться не мог. Об этом-то он и говорил, умоляя прислушаться к его словам людей вокруг.
На какое-то время он выбрался из пучины сомнений, ухватившись за эту женщину; рука об руку с ней он выплыл на поверхность жизни. Теперь он чувствовал, что снова идет ко дну.
И то, что он без умолку говорил, останавливал на улице людей, чтобы, говорить с ними, заходил в чужие дома, чтобы говорить и там, — было, мне кажется, каким-то усилием, которое он потом все время делал, чтобы не дать себе погрузиться снова в пучину. Это была борьба утопающего со стихией.
Худо ли, хорошо ли, я рассказал вам историю этого человека. Я вынужден был это сделать. В нем была какая-то сила, и сила эта действовала и на меня, так же как на женщину из Канзаса и на эту безвестную горбунью, которая становилась на колени на пыльном полу и подглядывала за ним сквозь замочную скважину.
После смерти его подруги мы все пытались, как только могли, вытащить Уилсона из той бездны сомнений и немоты, в которую он на наших глазах опускался все глубже и глубже, но усилия наши ни к чему не привели.
И вот я решил написать о нем, чтобы, изложив его историю на бумаге, лучше разобраться в ней самому.
Не может ли случиться, что вместе с пониманием придет и сила, и тогда сумеешь как-нибудь протянуть руку в эту пучину и вытащить оттуда снова на свет человека по имени Уилсон?
Примечания
1
Строки из «Баллады Редингской тюрьмы» О. Уайльда.
