Михаил Ворскла - Письма в Снетин
– А он не знал, как его следует развивать.
– Позвольте, дорогой куме, – хитро прищурился первый кум, – здесь с вами не согласиться. Этому учить уж не надо, природа сама всегда подскажет, что и как нужно делать. А прежде необходимо было хотя бы поделиться своими чувствами с самим предметом.
– Да вы в своем уме? – чуть не вскочил с места второй кум.
– А что такое?
– Как поделиться? Какими словами?
– Да обычными нашими словами, вот которыми мы с вами на данный момент беседуем.
– Да у вас сердца нету.
– Что вы? – пощупал в страхе первый кум, – Уф, напугали зря, есть сердце, есть. Бьется. Господи, надо же так испугать. Что ж тут такого особенного?
– Да вы никогда сами ни в кого не были влюблены, – категорично заявил второй кум.
– Сейчас, конечно, не вспомню, – задумался первый кум, – но в кого-то определенно должен был быть влюбленным, определенно.
– Вы бы тогда помнили, – свел строго брови второй кум, – как это, – чувствовать тягу, желать всем естеством, – это даже не передать, как желать, когда тебя всего истрясает лихорадка, – так вот, желать всем естеством увидеть того, кого любишь, а увидев, онеметь от страха, до дрожания нижней губы, до бледности на лице.
– Прямо Хичкок натуральный, так красочно описываете, – восхитился первый кум.
– Будет Хичкок, когда любовь нагрянет, будет Хичкок, и чего еще и похлеще, – туманно намекнул второй кум.
– Но ведь зачем столько времени мучаться? – с недоумением спросил первый кум. – Сколько он все это таил? Не один год, не два? Это же какое мучение, все переваривать в себе. Видеть ее каждый день, разговаривать иногда, ничего не объясняя, не проясняя, оставляя все как есть, пуская все на самотек, а лучше сказать даже, припрятывая, намеренно и специально, чтобы не дать и намека.
– Да, совершенно верно, – подтвердил второй кум.
– Что же верно? Зачем так поступать?
– А от этого сладость больше.
– Помилуйте, какая же сладость? – развел руками первый кум.
– Сладость мучения и сладость обожания, – пояснил второй кум. – Сладость скрывания. Много сладостей есть.
– По мне, милый мой куме, – проговорил первый кум, – хорошо тогда, когда все ясно.
– Но это же была его первая любовь, – поднял торжественно палец второй кум.
– Как? Самая первая?
– Вот именно.
– Тогда, кажется, понимаю. – Почесал кончик носа первый кум, – Он, значится, сам толком ничего не понимал.
– Не исключено.
– А может…
– Нет, – перебил его второй кум, – Вероятно, нужно было, чтобы первая любовь осталась не разрешенной. – И указав на небо, добавил. – Такая, по всей видимости, была установка.
– Ага, – кивнул понимающе первый кум, – чтобы не было разочарования.
– Да, – подтвердил второй кум. – Ведь она, сказать по правде, совсем не тех понятий. Она его и не примечала, у нее другие на уме были.
– Чтобы не было мучительных прозрений.
– Да, но только до поры.
– А потом?
– А потом будут.
– Но вот эта его любовь, – обернулся к Андрею первый кум, – она уже совсем угасла или только угасает?
– Любовь без горючего постепенно угасает, – рассудил второй кум и тоже оборотился к Андрею. – Может быть, и угасла, кто знает.
А занавесочка у водителя летала беспрестанно на ветру. Ехали, подскакивали на неровностях дороги, и однообразно мотор звучал.
– А что это у него лицо такое нездоровое? – поинтересовался первый кум.
– А у него, – пристально вгляделся, переваливаясь через спинку, второй кум, – у него жар сейчас. Как раз воспаление развилось, вот– вот будет кризис.
– Серьезный?
– Еще какой серьезный. Может, и жизни лишится.
(Видения Андрея )
Протрусил по полю заяц, да так понесся косой, что и взглядом не догонишь. Это его дед Нестор вспугнул. «Зачем ты, Андрей, ушел? Не так нужно. У тебя безумство сплошное, ветер в голове. Ступай обратно», – вымолвил недвижными губами и зашагал по вьюге. А по полю чудными змейками поземка завивает. Фуфайка на нем синяя с воротом, отороченным овчиною, шапка, очки с перебинтованной дужкой, ноги в валенках цвета сумеречного неба. Сказал и зашагал туда, где кладбище. Андрею захотелось вскрикнуть и воротить его, и раскрыться, и все выношенное высказать, как самому дорогому человеку, но, как всегда и случается во сне или бреду, губы ему не стали повиноваться, и он с трудом вышептал: «Де – ду – шка…» А поземка такими странными, такими тонкими змейками завивает.
(Видения Андрея )
Сыпьте, сыпьте больше, жадно в лопаты набирайте и – полные угля – в топку! Жаром обдает. Стали собираться капли пота на лбу. Сыпьте, сыпьте! А там! – какой ад. И проступили на спине капли. Жар. Жарче красных губ.
Поверхности сплошь запотели, как в бане окна, сначала покрылись матом, а вот по ним пустились сбегать и струи. Нина? Ниночка? Что с твоими волосами?
Нина повернулась и ответила: «Слыхал? Другие на уме. Что ты ко мне привязался? Мы с друзьями идем на свадьбу, нас пригласили».
Но, может, она ничего не ответила? И это домыслы? И это лишь страхи?
Но нет, это не Нина, это другая, это пегая кобыла с кривыми зубами, что возит телегу с песком к Босакам. Нина!
Андрея успокаивали, потому что он кричал на весь автобус. А уже все в автобусе утихло, ночь царствовала повсюду, и было темно. «А куда, куда нас везут?» – испугано таращился во мрак Андрей. Но никто не отвечал, а только гул однообразный мотора звучал. «Тихо, тихо», – успокаивали Андрея, – «Скоро приедем, и все будет хорошо», «Не будет, не будет!» – вскрикивал Андрей. Бесконечная, дальняя и темная с желтыми фарами дорога.
Прошло словно несколько лет. И вдруг – тишина. Автобус стоял, люди из салона шепчась выходили. Андрей очнулся и приподнялся, и потянулся к выходу, где цветные указательные стрелки и лампочки у водителя. А худо ему как было, и сила неземная из стороны в сторону раскачивала. «Иди, хлопче, прямо и узришь больницу, к ней дорога серебряными плитами вымощена», – так говорили. Или то чудилось ему?
Андрей вышел на воздух и сугробами напропалую побрел к первым воротам, не понимая, куда идет и зачем. Из-под ворот сейчас же выметнулась толстобрюхая собачонка и задавилась лаем. Вспыхнули окна, и еще звучнее объявился в резные прорехи ворот хозяин. «А ну, пошли прочь, окаянные!» – крикнул он, сильно, однако, не высовываясь: «Наркоманы, бандиты, шпана! Чего вам опять от меня нужно! Я вас милицией изведу! Всех пересажаю. Я вам дам! Вы у меня попомните!» «А я тебе за то хату спалю», – ни с того, ни с сего ответил Андрей. – «Дай воды напиться!» Или то чудилось ему? «Я дам, дам тебе! Монтировкой по мозгам! Ишь, хату он спалит. Я тебе спалю! Я тебя самого подпалю! Ишь, иродово семя! Угрожает он мне! Я тебе фейерверк устрою! Искры из глаз посыплются! Ишь, хату, говорит, подпалю. Гадюка!»
Большой лай подымался по селу, в середине его и по окрестностям. Иные собаки были басами, а иные тенорами.
3
(Из записи в журнале приемного покоя диканьской районной больницы)
Любский Андрей Александрович поступил вечером двадцать первого февраля в тяжелом состоянии. Сильный грудной кашель до спазм, выделение мокроты, озноб, головокружение, температура тридцать девять и девять с половиной. Наблюдается неоднократная потеря сознания с бессвязной речью в промежутках. Диагноз: пневмония с поражением значительной части доли. Направлен на рентген.
(Из записки заведующей отделением легочных инфекций и заболеваний бронхопутей Виктории Анатольевны Стерх главврачу Миколе Степановичу Петросяну)
Тщательное переобследование Любского мною лично, никогда не в силу подозрения вашей некомпетентности, уважаемый наш Микола Степановича, но вызванное чрезвычайным положением больного, позволило усомниться в первоначальном диагнозе. Тошнота, рвота, спазмы живота, порожденные, как принято считать, интоксикацией по моему глубочайшему убеждению ни что иное, как острая кишечная инфекция, развивающаяся на фоне вяло текущего бронхита. К тому же, длительные потери сознания не свойственны пневмонии. Я категорически настаиваю на переводе больного к Михайлу Петровичу Ковбасе на отделение кишечных инфекций, несмотря на то что вы, Микола Степанович, остаетесь при своем мнении. К сожалению, эпидемия гриппа в нашей лаборатории не позволяет надеяться на скорые результаты анализов, к тому же, оператор рентгеновского аппарата Людочка уже вторую неделю на закупке товаров в Турции, поэтому в ходе созванного по моей инициативе консилиума было принято решение пока ждать дальнейшего развития болезни, которое окончательно прояснит диагноз и наверняка выявит правую сторону в споре. Лечение назначить антибиотиками убойной силы, так, чтобы и живого места от бактерий не осталось.
~
Снег свежевыпавший. Больничные палатыВ вечернем сумраке видны.Там беспокойные движением объяты,Глухим стеклом отделены.
Далеко улицы живые. В синем паркеВетвятся клены и дубы.Над вытяжной трубою прачечной у аркиЛетают белые клубы.
(Из записки заведующего отделением кишечных инфекций Михайла Петровича Ковбасы главврачу)
