Арсен Титов - Старогрузинские новеллы
Я тоже увидел. И даже раньше Тетии увидел. Но думал — удастся пройти мимо. Тетия же замер:
— Папа!
— Эх! — сказал я молча.
А Тетия уставился в угол крепости, где в тёплой и мягкой тени зубчатой башни меж камней и мусора лежала облезлая гнойная собачка — издыхала. Ей, возможно, местные собаки сказали:
— Издыхать собралась? Иди в крепость. Там спокойно. И издохнешь, как герой, в крепости!
Собачка из последних сил пришла, увидела— правда, спокойно. Нашла место и легла. «Всё, — подумала, — издохну, как герой».
— Папа! — сказал Тетия.
— Эх! — молча сказал я.
Собачка услышала, виновато и кое-как голову подняла. Возможно, она подняла голову не виновато, а воинственно, с целью защиты. Возможно, наоборот — с просьбой не мешать ей, собачке, уходить в её, собачью, загробную жизнь, которая, возможно, ничуть не лучше её этой жизни, собачьей же. Вполне возможно, что было так. Но мне показалось — она подняла голову виновато.
— Э, да ладно! — мысленно сказал я. А Тетия замер:
— Папа! — и разумеется, глазами — в собачку, и разумеется, догадываясь о том, что именно происходит. А догадываясь, разумеется, — порывом к ней и в рёв — Папа! Собачка умирает! — в смысле: папа, спаси её!
Верят. Верят и одного не понимают наши четырёхлетние дети — невсесилия отцов.
Тетия порывом — к собачке, а я тем же порывом его — за шкварник, под мышки и на руки — стой!
— Папа! Папа! — хлестнул ливнем Тетия — в смысле: здесь и сейчас, немедленно яви, папочка, чудо, спаси собачку, ведь ты!. ну что там им, че-тырёхлетним, — отец?
А я всего-то чуда умею — только ночью разбуженный про крепость Схвило наизусть, как стихотворение, прокричать: Схвилоспихе метхутмет — и так далее. От такого чуда некие ресницы даже не вздрогнули. Тетия же на неё, фиалковым букетиком над отрогом плывущую, и взглянуть не хочет.
Крепко я взял Тетию на руки.
— Пойдём! — сказал.
— Папа! — ткнулся он мне в лицо.
Я не знал, что ему сказать. Не зная, рассердился. Рассердившись, заругался. Заругался и не нашёл ничего лучшего, как врать.
— Кто тебе сказал, что она издыхает! — подобно Цопе, заругался я. — Сдохнуть она нашла бы другое место. А она в крепость пришла!
Видно, на ту девушку надо было столь же закричать — так Тетия, враз смолкнув, вперился в меня.
— Да! — стал я ругаться и врать дальше. — Ты в крепость ходишь, чтобы только арбуз слопать? Вот чего тебе в жизни только надо — по крепостям арбузы лопать! Сколько тебе говорил: посмотри крепость Схвило, посмотри крепость Схвило! — птице всего до неё двадцать километров лететь! А собачка поднялась, — да, вот так ловко, сам не ожидая от себя, стал я врать, — а собачка поднялась сюда и подала знак в крепость Схвило. Оттуда сейчас другие собачки спешат ей на помощь. И по пути собирают они собачек в крепости Чала, в деревне Самтависи, в деревне Игоети, посылают гонца в Ламискана.
— Знак? В крепость Схвило? — задохнулся Тетия.
— Ки, батоно! (Да, сударь!) — рявкнул я.
— И они её спасут? — задрожал Тетия.
— Ки, батоно! — рявкнул я. — И нечего нам тут торчать и им мешаться!
Я бы мог спокойно унести его из крепости, но посчитал необходимым завершить свой каждодневный маршрут, то есть спуститься в самую нижнюю башню, сквозь зубцы и бойницы которой мы повыглядывали на базар, немного поиграли в догонялки, а потом потащились наверх.
Собачка, заслыша нас, снова едва приподняла голову — то ли воинственно, то ли виновато, то ли с просьбой. Я подтолкнул Тетию:
— Хочешь помешать — оставайся! Тетия потянул меня дальше.
— Ки, батоно! — счастливо оказал он.
В виду музея Сталина из-за своего арбуза он уже приплясывал. Я сурово заставлял его терпеть. Вообще-то, можно было зайти в музей Камо. Но я решил: пусть Тетия знает, что не всё в жизни так просто. Служительницы музея ещё издали замахали руками:
— Скорее, скорее! Разве можно так мучить ребёнка?
Этакое случалось ежедневно и почти в одно и то же время, так что увидеть нас издалека им не составляло труда.
После туалета Тетия поведал свою новость про собачку.
— Будет так, как сказал отец! — заверили служительницы. Счастливый Тетия потащил меня смотреть экспозицию. Дома Цопе спросил:
— Опять отец мучал тебя своей Схвило?
— Да, хорошая крепость Схвило! — набычился Тетия.
— А? — посмотрел на меня Цопе.
А что смотреть. Оба мы, я и Тетия, родились уже не на этой земле.
Тень
Магаро пришёл. До полудня он смотрел из своего двора на наш. Я увидел и дважды подходил к айвам смотреть в ответ. Я думал, что заметит и подаст знак или смутится. Но он, если и заметил, всё равно не смутился. Я стал думать, уж не грушу ли нашу он высматривает, изыскивая способ свалить её. Многие бы хотели завладеть ею. Говорили, что дедушка Таро, уходя из Чрдили во второй раз, спрятал в ветках её нечто исключительное, принесённое с Гератской дороги. И теперь оно, это исключительное, находится внутри груши, ибо она приняла его и обволокла. Иначе, говорили, по какой бы причине она, уже трёхсотлетняя, продолжала пребывать в цветущем состоянии!
В полдень Магаро надел белый китель и пришёл.
— Ты у нас историкос? — сказал.
Я учтиво стать ждать дальнейшего — то есть того, как он обоснует своё право на грушу. В ожидании я пригласил его на балкон, поставил на стол тарелки с сыром, квашеной капустой, хлебом и квашеным чесноком. Вино у меня было тёплое. Стаканы тоже.
— Будем не забудем! — мрачно сказал Магаро, выпил и ничем не закусил.
— Всех добрых людей да здравствует! — сказал я и ещё сказал, чтобы Магаро угощался.
Он сделал неопределённый жест. Я налил снова.
С балкона нам было видно часть нашего двора с двумя большими липами и скамеечкой под ними, часть забора, соседний дом и была видна башня, наполовину закрытая кронами деревьев. С места Магаро ещё было видно часть дороги, вздыбившейся по склону горы, ведущей к хребтине и к верхним покосам. С моего места этого не было видно. С места Магаро ещё было видно часть нашего сада, уходящего вниз, к соседу Геронтию, а за садом внизу и на противоположном склоне— часть деревни с двором Магаро и брошенной церковью без крыши. С моего места этого тоже не было видно.
Соседские куры, почуяв, что я занят, пришли во двор и стали, как женщины в магазине, хозяйски копаться. Я ради Магаро стерпел. Магаро мрачно посмотрел на них. Я налил снова. Мы выпили. Он рассказал.
— Вместо этой груши когда-то была другая, — стал рассказывать Магаро. — А царь Вахтанг тогда некоторое время жил у своего родственника Абашидзе — то ли в Харагоули, то ли в Чалатке. Оба этих населённых пункта его не устраивали, оказывается. Потому он всё время проводил на охоте, таская за собой, как и положено царю, многочисленную челядь. В один из таких дней он ступил на тропу, ведущую к нам. Она была ему неизвестной, и он спросил:
— Куда ведёт эта тропа, кто скажет?
Челядь, зная необъятный ум своего господина, подумала, что он имеет в виду иносказание. Посовещавшись, она решила лучшим из ответов такой:
— Эта маленькая дорожка, уважаемый царь, ведёт к тому, кто, являясь агнцем Божиим, взял на себя грехи мира!
Царь Вахтанг ответу усмехнулся. И ещё один человек усмехнулся. Тот человек усмехнулся даже раньше, чем царь. Он усмехнулся в тот миг, когда челядь увидела в вопросе царя иносказание.
Разумеется, усмехнулся он как можно незаметнее. Однако усмехнулся. И с учётом этого обстоятельства вышло, что царь усмехнулся вторым.
— Нет, — сказал царь, усмехнувшись вторым. — Я спрашиваю, куда привела бы эта тропинка, если бы мы пошли по ней.
Челядь нашла в вопросе ещё большее иносказание и изнемогла.
— Мы не знаем точно, о царь, но есть сведение, что эта дорожка приведёт в Чрдили!
Все зааплодировали этому человеку, ибо ответ был действительно мудрым и достойным аплодисментов, если таковые в ту пору были, ибо чего более может жаждать уставший на охоте человек, как не сесть в тени и отдохнуть!
Для незнающих приходится сказать, что «чрдили» по-нашему — «тень».
Магаро так и сказал:
— Может быть, кто-то не знает, что чрдили по-нашему есть тень. И потому не может понять всего заблуждения челяди.
Так сказал мрачный Магаро, и я поспешил наполнить стаканы, одновременно показывая своё сочувствие челяди и тем одновременно показывая своё знание слова «тень». Магаро далее пояснил.
— Этим человеком, — сказал он, — был дядя царя по матери, воспитатель! Потому он мог усмехнуться первым, хотя он это делал всегда, как и подобает воспитателю, деликатно!
Я быстро перебрал в уме все свои последние дни от понедельника — не сделал ли в один из них чего-нибудь предосудительного.
— Да, — сказал Магаро. — Таким образом, царь Вахтанг пришёл в Чрдили. И мы приняли его вместе с его челядью, сколько бы её ни было. А было её столько, что первые уже слушали за столом здравицу, а последние ещё ждали очереди ступить на тропу, ведущую к нам.
