Энни Пру - Горбатая гора
«Однажды уже накололся», — ответил он, прислоняясь к столу, ощущая себя слишком большим для комнаты.
«Вы все еще рыбачите с этим Джэком Твистом?»
«Иногда». Он думал, что она снимет стружку с подноса от усердия.
«Ты знаешь», — начала она, и по ее тону, он видел — что-то назревает, — «у меня не раз возникал вопрос, как получалось, что ты никогда не приносил домой ни одной форели. Всегда рассказывая, что наловили вы много. Однажды ночью я заметила корзинку для рыбы открытой, до того, как ты отправился на одну из твоих небольших прогулок — на дне все еще был магазинный ценник, после пяти-то лет — и я привязала к нему записку: „Привет, Эннис, привези-ка немного рыбы домой! С любовью, Альма.“ И потом ты вернулся и сказал, что вы поймали много рыбы и всю ее съели. Помнишь? А когда подвернулась возможность, я заглянула в корзинку и увидела свою записку. Она даже не намокла. В корзинке не было ни капли воды.» Как если бы слово «вода» могло стать ее верным союзником, она отвернула краны, заливая поднос.
«Это ничего не значит».
«Не ври, не делай из меня дуру, Эннис. Я знаю, что это значит. Джек Твист? Джек Мудак. Ты и он…»
Она перешла грань. Он схватил ее за запястья; слезы брызнули и полились, загремели тарелки.
«Заткнись», — сказал он. «Не лезь не в свое дело. Ты ничего об этом не знаешь».
«Я закричу, позову Билла!»
«Давай! Вопи! Я заставлю его жрать землю, и тебя тоже заставлю». Он встряхнул ее еще раз, оставив на ней обжигающей отпечаток, схватил шляпу и вылетел вон. Отправился в бар Блэк-и-Блу Игл той ночью, нажрался, ввязался в небольшую грязную потасовку и уехал прочь. Он не пытался увидеться с его девочками долгое время, полагая, что они будут искать его, когда у них проснутся чувства, они повзрослеют и покинут Альму.
Они больше не были молодыми людьми со всем тем, что они из себя представляли. Джек раздался в плечах и бедрах, Эннис оставался таким же худым, как вешалка, ходил в поношенных сапогах, джинсах и рубашках зимой и летом, надевая брезентовое пальто в холодную погоду. На веке наросла доброкачественная опухоль, придавая глазу заплывший вид, сломанный нос сросся криво.
Год за годом их пути пролегали через высокие луга и горные склоны — они путешествовали верхом по Биг Хорнс, Медикин Боус, на южный конец Голлатинс, Абсарокас, Гранайтс, Оул Крикс, Бриджер-Титон Рэндж, Фризиоут и Ширлис, Ферайсис и Рэтлснейкс, Салт Ривер Рандж, в Винд Риверс, снова и снова, Сьерра Мадрес, Грос Вентрес, Уошакис, Ларамис, но никогда не возвращались на Горбатую гору.
В нижнем Техасе умер тесть Джека и Лорин унаследовала дело по производству сельскохозяйственной техники, показала хорошие навыки управления, опытность в серьезных сделках. Джек занял непонятную организаторскую должность, курсируя между складом и выставками сельскохозяйственных машин. У него завелось немного денег, и он нашел способ тратить их в во время поездок за закупками. Техас внес в его речь акцент, «корова», превратилась в «кирову», а «жена» получалась как «жна». Ему сточили его передние зубы и одели коронки, в довершении он отрастил большущие усы.
В мае 1983 они провели несколько холодных дней на веренице небольших, скованных льдом, безымянных высокогорных озер, затем побывали у подножия Хэйл Стрю Ривер.
Прибывающий день был чудесен, но тропы подтапливали низинные потоки, превращали их в грязное месиво. Они ехали по ветру, через подсыхающую грязь, проводя лошадей через ломкий подлесок, Джек, с тем же орлиным пером в его старой шляпе, снял ее с головы в жаркий полдень, чтобы поймать воздух с запахами смолистой красной сосны, сухих опавших иголок и горячих скал, колючего можжевельника, ломающегося под копытами лошадей. Эннис, как спец по погоде, высмотрел на западе разбухшие кучевые облака, которые могло бы принести в такой день, но чистейшая синева неба была такой глубокой, сказал Джек, что в ней можно было бы утонуть, засмотревшись на нее.
Около трех они миновали узкий проход на юго-восточном склоне, где у сильного весеннего солнце был хороший шанс, спустились снова к немного заснеженной тропе. Они могли слышать бормотание реки даже тогда, когда тропа ушла далеко от нее. Двадцать минут спустя они увидели черного медведя на берегу повыше них, ворочающего бревно в поисках личинок, и лошадь Джека взбрыкнула и присела, Джека прикрикнул: «Тпру! Тпру!», и Энис, на приплясывающей, фыркающей гнедой еле удержался. Джек выхватил его 30–06, но в этом уже не было необходимости; испуганный медведь улепетывал за деревья неуклюжим шагом, который придавал ему вид полной развалины.
Река цвета чая бежала быстро, неся тающий снег, создавая шлейф пузырьков у каждого выступающего камня, собираясь в запруды и преодолевая препятствия. Развесистые, окрашенные охрой ивы упруго покачивались, с желтыми сережками как желтыми следами большого пальца руки. Лошади пили, и пил спешившийся Джек, зачерпнувший ледяную воду руками, прозрачные капли падали с его пальцев, его рта и подбородка, влажно блестящего.
«Разрази меня гром! - воскликнул Эннис. — Вполне хорошее место», — рассматривая берег над рекой, два или три кострища от старых охотничьих лагерей. Пологий луг простирался за рекой, защищенный красными соснами. Тут было вдоволь сухой древесины. Они поставили лагерь, не разговаривая много, привязали лошадей на лугу. Джек скрутил пробку на бутылке виски, сделал длинный, обжигающий глоток, шумно выдохнул, сказал: «Это — одна из двух вещей, которые нужны мне прямо сейчас», — закрутил бутылку и подошел к Эннису…
На третье утро нагнало тучи, которые и ожидал Эннис, серые скакуны с запада, полоса темноты принесла ветер и мелкие хлопья снега. После часа это превратилось в легкий весенний снег, который собирался во влажные и тяжелые кучки. В сумерках стало прохладнее. Джек и Эннис передвинули палатку подальше и повыше, позже разожгли огонь, Джек психовал и ныл про холод, накручивая ручку настройки радиоприемника, пока не сдохли батарейки.
Эннис рассказывал, что ему приглянулась женщина, которая работала неполный день в баре Волф Иэрс в Сигнале, где он сейчас занят теперь на коровьем пастбище Стоутамайра, но ничего из этого не вышло, у нее были некоторые проблемы, которые ему были не нужны. Джек сказал, что у него была связь с женой ранчера, в конце дороги в Чайлдресс, и в течение последних нескольких месяцев он боялся, что его пристрелит Лорин или муж той женщины, кто-нибудь из них. Эннис немного посмеялся, и сказал, что он, похоже, это заслужил. Джек сказал, что он все делал правильно, но, он тосковал без Энниса и этого было иногда достаточно, чтобы заставить его накостылять детям.
Лошади заржали в темноте, за кругом света от костра. Эннис обнял рукой Джека, притянул его поближе, говоря, что он видит своих девочек один раз в месяц, Альма младшая — застенчивая семнадцатилетняя девушка, такая же длинная жердь, как и он, Франкин — маленькая живая юла. Джек скользнул холодной рукой между ногами Энниса, рассказывая, что он беспокоится о своем пацане, который без сомнения, дислектик или типа того, ничего не может понять правильно, в возрасте-то пятнадцати лет и едва умеет читать, он видит это, хотя чертова Лорин не признает этот факт и притворяется, что с ребенком все ОК, отказываясь от любой помощи с этой проблемой. Он не знает, что делать. У Лорин деньги и она заказывает музыку.
«Я хотел, чтобы у меня был мальчик, — сказал Эннис, расстегивая пуговицы, — но получил только маленьких девочек».
«Я не хотел никаких детей, — сказал Джек. — Но все происходило шиворот-навыворот. Ничего не получалось у меня должным образом». Не вставая, он подбросил полено в огонь, искры взлетели вверх, вместе с их истинами и ложью, несколько горячих искорок попало на их руки и лица, не в первый раз, и они покатились вниз, в грязь. Одна вещь никогда не менялась: сверкающая возбуждение их нерегулярных встреч омрачалось чувством уходящего времени, времени никогда не хватает, его никогда недостаточно.
Днем или двумя позже, на главном стояночном месте, лошади были загружены в трейлер, Эннис был готов вернуться в Сигнал, Джек собирался в Лайтенинг Флат, проведать старенькую маму. Эннис наклонился к окну в машине Джека, и сказал, что он потратил целую неделю, что вероятно он не сможет вырваться опять до ноября, когда они сдадут стадо и до начала зимы.
«Ноябрь. Что, черт возьми, случилось с августом? Я тебе напомню, мы говорили про август, девять, десять дней. Христос, Эннис! Почему ты не сказал мне об этом раньше? У тебя была неделя, чтобы сказать пару слов об этом. И почему мы всегда трахаемся в холодную погоду? Мы должны сделать кое-что. Мы должны отправиться на юг. Мы должны однажды съездить в Мексику».
«Мексика? Джек, ты знаешь меня. Все путешествия, которые у меня когда-либо случались, были вокруг кофейника — в поисках его ручки. И я буду в запарке весь август, это что касается августа. Не кипятись, Джек. Мы можем поохотиться в ноябре, завалить доброго лося. Попробую вырваться, если получу снова хибару Дона Врое. Мы хорошо провели время в том году».
