Юрий Колкер - Рассказы разных лет

— Да, среди птиц — иначе. Любая пичуга живет дольше этих бескрылых. В пересчете, конечно; относительно. Каждый год — новое семейное счастье, а потом отдых от него. Разнообразия больше. О нас-то с вами уж и не говорю, мы против них прямо бессмертные, ей-богу. У них — одна спешка, суета, да муки гендерные.

— Это словечко у них еще не в ходу. Лет через двадцать привьется.

— Вы педант, племянник. Но правда: жалко их до слез.

— Пардон?! — Герберт покосился на собеседницу.

— Ах, я уже на из язык перехожу... Вы правы: какие слезы у птиц!

— Спущусь-ка я на землю, — задумчиво произнес Герберт. — Послушаю. Заодно и в стихи попаду.

— Помилуйте! И я с вами! Мне тоже любопытно. Всегда ведь есть отклонения от сценария. Флуктуации, если по-ихнему, по-научному. Да и кто же мешает нам пастись рядом? Глядишь, в стихи-то я попаду, а не вы!

— Вы уже попали, — завистливо буркнул Герберт, поднимая крылья.

— Я никогда не смогу его забыть, — сказала она, вытирая платком уголки глаз. — Как это жестоко с его стороны!

— Да брось ты! — возразил он. — Сколько можно. Смотри, какой день чудесный. Скоро весна. Представляешь, мы будем здесь и в мае гулять, когда совсем тепло станет. Вон дерево упавшее. Давай сядем.

— Нет, лучше к воде подойдем. Вода успокаивает. А сегодня и волн совсем нет. Смотри, льдинка словно бы на мой зов подплывает. Как кошка. У меня замечательный кот Тимка. Такой своенравный! Ни к кому на руки не идет, только ко мне. И в уборную нашу сам ходит, прямо в унитаз!

— Как ты чудесно смеешься!

— Это от отчаянья... После стольких лет!

— Послушай, а ты сама-то всегда ему была верна?

— Ну, как сказать. Не совсем... Он ведь и надежды не оставлял... Ты лучше о жене расскажи.

— Я, знаешь ли, рано женился. И не то чтобы совсем уж хотел жениться... Так получилось... В общем, нас, можно сказать, родители ее застукали...

— Смотри: ворона! Как она важно вышагивает. Будто знает что-то!

— Конечно, знает! Вот она смотрит на нас и думает: чудная пара! Они друг другу очень подходят. В особенности девушка хороша — может, и не красавица, но в ней столько прелести. И животных любит.

— А вот вторая — прыгает и на нас косится. Должно быть, они тоже пара. Как называется этот бастион?

— Кажется, Нарышкин. Или Государев? Вон скамейка освободилась...

— Нет, давай обогнем эту башенку. Там еще такая чугунная решетка есть...

— Не поскользнитесь, тетушка! — сказал Герберт. — Надо же: покрыть верх стены железом! Додумались! Тоже мне, архитекторы.

— Это от коррозии. Смотрите: сейчас целоваться будут!

— Дело молодое. Не упрекнешь. Она по этой части лучше многих. Такая резвушка!

— Но он не сразу поймет.

— Зато потом!

— Ах, они будут так счастливы!

— Настоящее счастье у бескрылых только запретное бывает. Запретный плод называется. А когда разрешенное, они скучают. Взять хоть его жену...

— Но жена совсем его не понимает! Ей кажется, что он свихнулся: вместо диссертации стихи пишет! Уравнения-то надежнее. Тут гарантия будущего. И всё логично.

— Им логику подавай! Какая логика в том, что они делают?

— А что? Брачные игры. У всех так, — с казала Харпер.

— Брачные игры в обеденный перерыв? Она уже опаздывает. Посмотрела бы на часы.

— У нее нет часов. Ничего. К ней там хорошо относятся. В положение входят. А потом и помогать начнут. С пилюлями, сами знаете, дефицит. Только по знакомству.... Посмотрите, они уже у ростральных колон. Прощаются. Он в троллейбус садится и рукой ей машет.

— А она отвечает счастливой улыбкой.

— Не проводить ли? Давайте вы — его, а я — ее.

— Хитрая вы, тетушка. Вам провожать за угол, а мне — за Чёрную речку? Нет уж. Во-первых, холодно. Во-вторых, и так всё ясно. От сценария больших отступлений нет. Он уже и первую строку стихотворения придумал. Там я упомянут...

— Ну, уж и вы! Скорее я, — забеспокоилась Харпер. — А про льдинку не забудет? Она у него вызвала какие-то странные ассоциации. Что-то про вечность.

— Не забудет, не беспокойтесь. Обессмертит, как у них говорят. «Этот листок, что упал и свалился, золотом вечным горит в песнопеньи…» Льдинка получится что надо. Лет сорок продержится.

— Престранные мысли сейчас у этого, в троллейбусе.

— Да нет, нормальные, — возразил Герберт. — Жену и сына вспомнил, но они у него ничего не говорят, без титров проходят.

— Да ведь он и того вспоминает, с парикмахерской рожей, — и вину свою чувствует!

— Тоже ничего необычного. Тот-то этого другом считает. Носится с ним, восхищается. Любит и уважает, — Герберт клацнул клювом.

— Лучше бы эту любил. У нее премилое чувство юмора. Когда улыбается и смеется, так хороша! И еще кое в чем хороша… — размечталась Харпер.

— И эту не совсем разлюбил.

— Может, вперед заглянем? Что там во втором действии? Запамятовала. Хотя — банальная история.

— Не скажите! Развязка не совсем банальна. Тот-то очень изменится. Но это уже в пятом действии.

— Да-да, что-то такое брезжит. Опомнится. И этого на дуэль вызовет.

— Какие теперь дуэли, тетушка?! — Герберт даже каркнул от удивления. — Век другой. Этот придет к тому оправдываться. Очень будет осторожен. Каждое слово будет взвешивать. Умен. Очень неприятностей не любит.

— Ага, вижу. Бурная сцена. Обиженный спрашивает: «Как ты мог мне ни слова не сказать? Ведь мы друзья!» А этот отвечает ловко: «Тогда она тебе не изменяла...». С ударением на «тогда».

— Что значит ловко, тетушка? Он же проговорился. Тот ведь только и ждал таких слов. Чтобы сказать: «Она мне никогда не изменяла! Где нет обета, нет и измены...»

— Вот как! Исхитрился. Вышел сухим из воды.

— А этот спросит: «Есть что-нибудь на свете, что могло бы вернуть мне твою дружбу?» А тот ответит: «Твоя жизнь! Или моя!»

— Не совсем складно. Ишь, жизнь или смерть. Но и правда, на вызов похоже.

— А потом он этого прогонит. Скажет: «Теперь вон убирайся!»

— Так и скажет, племянничек?

— В точности. И тот уйдет, ни слова не сказав, мрачный такой. Но с тайной мыслью: «Скоро она опять будет искать утешения! С ним не ужиться. Он человек эмоциональный...»

— Так и вышло? Мне что-то не разглядеть. У вас, Герберт, зренье-то получше будет.

— Устал я, сударыня. Не обессудьте. Помехи да сбои идут. Не разглядеть. В общем, за каждым осталось по выстрелу. Десятилетия будут ждать. Но не удивительно ли, тетушка? Как у этих бескрылых важны слова! Не окажись тот находчивым, не скажи: «Она мне никогда не изменяла», весь сценарий полетел бы в тартарары!

ДВОЕ В САДУ

РИСКОВАННЫЕ ДИАЛОГИ

— Помните у Чехова: «прелесть первой измены»? Это не авторская речь, но всё равно: ведь какой-то опыт должен был стоять за подобной фразой! Его, Чехова, опыт. Не писательский, а человеческий. И мне от этого жутко, — он поднял глаза на собеседницу.

— Отчего же вам жутко?

Они сидели под вековым платаном в парке Хэмпстед-хит.

— Да очень просто. Я вижу в измене только низость и саморазрушение. Изменяя, изменяешь в первую очередь себе…

— Ну, не все союзы добровольные. Чаще всего в каждом союзе присутствуют компромисс, выбор и расчет.

— Нет-нет, я говорю о союзе, заключаемом по любви. Такое было всегда — и всегда будет, что бы ни подбрасывали нам Голливуд и печать. Я женился по любви, притом, смею думать, взаимной. Не могу представить себе, чтобы моя жена поняла эту чеховскую логику…

— О, не горячитесь. Я старше вас и вижу то, что от вас ускользает… Вы венчались?

— Нет. Мы не религиозны.

— Ошибаетесь! Ваше отношение в браку дышит религиозным чувством. Вы с вашей милой обвенчаны на небесах, перед Богом, в которого не верите. Семья — по самой своей природе религиозное установление… Но обычно бывает так: венец на голове вашей милой, когда она уже супруга, час от часу блекнет, и в один прекрасный день вы с удивлением видите, что его нет. Быт, заботы и беды, мелкие ссоры делают свое дело. Неприятные привычки милой выступают на передний план. Вчера они вам нравились, сегодня — раздражают, завтра бесят… С нею происходит тоже самое. Она тоже однажды утром видит у вас на затылке не корону, а только намечающуюся плешь.

Собеседница принужденно засмеялся.

— Про развенчание, — откликнулся тот, — я не только слышал и читал. Литература, от романтиков до Толстого, превозносит зарождение любви, а семью отрицает и высмеивает как затею обывательскую. В наши дни — особенно. Но в том-то и дело, что в моем случае этого не происходит! Не смейтесь. Я не совсем ребенок. Как хотите, а я всё еще верю, что мы с нею — особенные. Одно дело — идти на жертвы ради возлюбленной, которую идеализируешь, потому что она еще не совсем твоя. Это воспето всеми, начиная от трубадуров. Другое — ради жены. Что-то не припомню об этом возвышенных поэм. Но это именно мое состояние. Моя жизнь — такая поэма. Я ради жены готов на все. А ведь мы вместе десять лет!