Елена Мошко - Павлины в моем саду
– Ты стал носить очки?
– Первое время я не носил очков, стеснялся, только смотрел в них телевизор. Но и тогда, когда я понял, что мне без них не обойтись даже у себя дома, я надевал их очень неохотно. Никак не мог к ним привыкнуть. Они мне все время мешали и соскальзывали.
Особенно я это почувствовал спустя два месяца, когда пошел в школу. Они сползали, когда я читал или писал. На уроках эти «модные» очки все время приходилось приподнимать, глядя на задания, написанные на доске. Они были слабые для занятий. Мы с мамой их поменяли на другие, более удобные и сильные, в которых я лучше видел. Но, к сожалению, я пользовался недолго.
– Почему?
– Как-то в школе перед осенними каникулами у нас отменили физкультуру. Мы учились во вторую смену, и это был последний урок. И, хотя уже стало темнеть на улице, мы собрались и пошли в парк, чтобы покачаться на тарзанке. Мы так обрадовались, что забыли про осторожность. Добежав до нужного места, мы замерли – там развлекались взрослые парни, какая-то гопота. Нас было трое, их пятеро. Они сразу стали задираться, требуя достать мобильники и карманные деньги. Мы сказали, что ни того, ни другого у нас нет, и хотели уйти. Но один из них припугнул нас, что мы никуда не пойдем, пока не вывернем карманы. Кто-то из его друзей молниеносно взял палку, сбил меня с ног. Потом ею же сдернул с меня оправу. Я только услышал, как хрустнули мои очки. Я попытался сопротивляться, но только получил за это сильный удар в лицо.
Когда я пришел в себя – вокруг уже никого не было. Все разбежались. Раздавленные очки лежали рядом и были совершенно непригодны. Из-за ушиба я не видел левым глазом. Пока я приглядывался ко всему, что лежит на земле, разыскивая свой портфель – наступил вечер. Голова раскалывалась. И тут я понял, что в сумерках вообще ничего не найду, даже дорогу домой. Я хотел выйти из леса, но все краски стерлись, как только зашло солнце. И листья, и деревья растворились в темноте. Я словно ослеп. Пытаясь срезать дорогу, я заблудился. Не сразу, но мой крик о помощи услышал случайный прохожий, который отвел меня домой. Мама была в шоке, когда увидела меня в разобранном виде.
– Ты сам, наверно, тоже был напуган?
– Мне стало страшно у окулиста. Ему не понравились результаты осмотра, и он предложил мне операцию. Он говорил, что мое зрение продолжает падать слишком быстро, что-то твердил про сетчатку глаза, про травматические последствия. Одним словом, врач пытался меня уговорить, но я не соглашался, надеясь, что все обойдется. Мне казалось: ну, что тут сложного – мне просто нужны новые очки, без них я не видел ничего толком. Конечно, я получил тогда свой рецепт.
Однако не прошло и полгода мне снова пришлось пойти в поликлинику – сидя за второй партой, я с трудом видел примеры, написанные на доске. Мне снова подобрали очки, предложив пройти полное обследование. Но я уже знал, что скрывается за этими словами, и не согласился. Я не хотел даже наблюдаться.
– Как так?
– Меня пугала не только операция, ее исход. Для меня стала ясна формула плохого зрения – чем сильнее мне подбирали очки, тем хуже я видел. Уравнение заключалось в том, что с каждым разом сужался и без того мой небольшой круг обзора, превращаясь постепенно в пятачок. Я невольно стал делать всё медленно, пользуясь эдаким биноклем – ходить, одеваться. Если я спешил, то мог поставить кружку мимо стола, опрокинуть сковородку, надеть бадлон шиворот-навыворот или оказаться на улице в луже, не заметив ее.
Про подвижные игры вообще пришлось забыть. Велосипед отдыхал. Соседские ребята по старой памяти иногда звали меня поиграть в футбол. Что я мог? О, да – быть вратарем в команде соперников. С моим оптическим коридором я пропускал бы все мячи в открытые ворота.
Я не хотел подчиняться дальнейшей арифметике по вычитанию зрения. Я дал себе слово, что я последний раз был у окулиста.
– И ты сдержал это слово?
– Сдержал. Но чего стоило это решение, знаю только я. В новых очках я видел хорошо не так уж долго. Медленно, но верно мое зрение, как вода, продолжало испаряться: сначала в моем призматическом окошке замылились дома, потом в безликие овалы провалились лица… Я заметил, что почти не вижу одним глазом, когда мне стало трудно читать.
– Как же ты учился?
– Как мог. Как-то на уроке мне дали задание – вслух прочитать перед классом биографию писателя. Я не помню, чтобы у нас на уроке когда-нибудь еще была такая тишина. Все притихли, потому что мое прочтение звучало необычно. Я читал, делая паузу между каждым словом – быстрее просто не мог. Сквозь очки мизерные буквы слипались и скатывались между собой. Ты представить себе не можешь, какой раздался хохот, когда я вместо фразы «пламенный борец за свободу» прочитал «племенной боец». Учительница, поправив меня, вместе с классом рассмеялась до слез. Я извинился, сославшись на зрение. Впрочем, и так всем было всё ясно.
На следующий день после этого случая одна моя одноклассница принесла мне лупу. Я удивился – почему не микроскоп? Но лупу взял – она меня стала выручать.
– Как же ты жил?
– Справлялся, пока Виталий не разбил мои последние очки. Если бы не ты, Марина, я так бы и не решился пойти к окулисту, тем более прийти сюда…
– Не преувеличивай, я случайно оказалась рядом.
– Без тебя я так и сидел бы дома и боялся шагу ступить!
– Вот еще! Я знаю, ты – храбрый мальчик. Ты сам сделал свой выбор. Я увидела, как из соседнего кабинета вышел врач и его помощник:
– За тобой идут. Забеспокоившись, Василий спросил:
– Я сейчас выйду к тебе. Подождешь?
– Ты еще спрашиваешь?
Ассистент, спешивший к нам, подойдя к Василию, попросил его встать:
– Я за Вами, молодой человек, – и, придерживая его под локоток, увел в процедурный кабинет.
Мне ничего не оставалось – только ждать. Я подошла к окну и дотронулась рукой до стекла. Деревья за окном бестолково покачивались: «да-да», «нет-нет», «да-да»… В ветвях словно запуталась беззвучная мелодия, которую ветер-дирижер пытался извлечь в свое удовольствие. Время тянулось, как резина. Ожидание было не-вы-но-си-мым. Я понимала, что мое волнение Василий не должен заметить, и постаралась расслабиться…
Услышав чьи-то шаги, я оглянулась. Медсестра, взяв пустую кресло-каталку, ушла за следующим пациентом. В дверях показался врач:
– Свою палату сам найдешь? Василий переступил порог процедурной:
– Не беспокойтесь. Меня тут должны ждать.
Он огляделся и увидел меня:
– Моя Марина, – его лицо озарилось улыбкой. – Марина, я тебя вижу! Я подбежала к нему и обняла:
– Малыш…
Врач довольно улыбнулся:
– Доведите его, пожалуйста, до палаты. Как после любой операции, так и у нас – должно пройти время до момента, когда пациент станет полностью самостоятельным.
– Я все понимаю. Спасибо вам, доктор! За все спасибо!
– Не за что. Это моя работа. Берегите его, берегите его глаза. Ему тяжело пришлось.
Врач позвал своего ассистента и ушел к себе в кабинет.
Я посмотрела на Василия. Конечно, он выглядел скорее больным, чем здоровым. Слегка прикрывая длинными ресницами покрасневшие глазки, он старательно всматривался, чтобы привыкнуть к новому для себя измерению.
– Тебе больно смотреть?
– Нет, все в порядке. Немного щиплет и непривычно…
Неожиданно Василий, сорвавшись с места, стал прыгать вокруг меня, как ребенок, кружиться и подскакивать, подняв руки, словно желая словить ладонями лучики солнца. Потом остановился, чтобы поделиться своим счастьем:
– Марина, я так рад тебя видеть!
7
В это трудно было поверить, но мы ехали вместе с Василием на электричке в санаторий, путевку в который организовал его отчим. Сам отчим поехать не мог, как не могла его мама оставить или взять с собой в санаторий грудного ребенка. Меня попросили сопровождать Василия и даже предложили денежное вознаграждение за посильные услуги гувернантки. Писать и читать Василию временно возбранялось, поэтому я должна была заниматься с ним по школьной программе устно – насколько это было возможно. Я, недолго думая, согласилась. Сессию я могла сдавать, бывая в городе наездами. А готовиться к экзаменам на природе мечтал бы каждый студент: полное довольствие, тишина и свежий воздух. Не говоря о том, что мы с Василием привязались друг к другу. Я старалась опекать его, но с удивлением стала замечать, что, наоборот, он пытается мне покровительствовать, проявляя при этом завидную самостоятельность. Я сделала для себя вывод, что он вовсе не чувствует никакой разницы в возрасте. Ни мои, ни его родители не вдавались в подробности, что между нами происходит. Со стороны мы больше походили на команду «шеф и подшефный». Но на самом деле наши отношения были пронизаны такой заботой, доверительностью и нежностью, что нам могли бы позавидовать даже самые близкие люди. Всем казалось, что мы, как яхты, просто плывем в одном направлении. Но они ошибались – впереди нас ждал «островок», на котором мы мечтали построить свой мир, наполненный чарующими красками и звуками.
