Ингеборг Бахман - Рассказы
Музыка смолкла. Запыхавшаяся сияющая Мара села и взяла Шарлотту за руку. Их руки переплелись. Шепот: <Вы сердитесь?> Отрицательное движение головой. Глубокое отупение. Хорошо бы теперь встать и уйти, вырваться из этих маленьких цепких рук. Резким движением Шарлотта высвободила свою правую руку, взяла бокал с вином и выпила. Вино никак не иссякало, сколько бы она ни пила. Время не иссякало тоже, эти взгляды, эти руки - они были неиссякаемы. Двое мужчин за их столом повернулись к Маре, начали с ней шушукаться, улыбаться.
- Сделаем мост, фройляйн?
Мара подняла руки, и они ненадолго замелькали среди рук мужчин в какой-то игре, которой Шарлотта не знала.
- Нет, никаких мостов, никаких мостов! - смеясь воскликнула Мара, повернулась спиной к мужчинам так же внезапно, как пустилась с ними играть, и, приняв прежнюю позу, подсунула свои руки под белые и холодные руки Шарлотты, лежавшие на столе.
- Ах, дамы хотят побыть вдвоем, - заметил один из мужчин и добродушно улыбнулся приятелю.
Шарлотта закрыла глаза. Она ощутила пожатие жестких пальцев Мары и ответила на него, сама не зная зачем и совсем того не желая. Да, вот оно как. Это оно самое и есть. Она понемногу приходила в себя; опустив глаза, уставилась в стол и не двигалась. Двигаться она больше не хотела вообще. Теперь ей было безразлично, уйдут они или останутся здесь, успеет она выспаться до утра или нет, будет ли еще играть эта музыка, заговорит ли с ней кто-нибудь, узнает ли ее...
- Ну скажи что-нибудь! Тебе что, здесь не нравится? Ты разве никогда не выходишь из дому где-нибудь потанцевать или выпить?.. Скажи что-нибудь!
Молчание.
- Скажи что-нибудь! Хоть улыбнись. Как только ты выдерживаешь там, у себя, наверху? Я бы не выдержала - одной ходить по квартире, одной спать, одной работать, ночью и днем, все время играть... О, это ужасно. Никто бы не выдержал!
Шарлотта с трудом проговорила:
- Пойдем отсюда... - Она боялась разреветься.
Когда они вышли на улицу, Шарлотта уже не могла произнести фразу, которая однажды ее выручила. Раньше можно было сказать: <Я вызову вам такси>. Однако теперь ей пришлось бы перейти с <вы> на <ты>. А построить подобную фразу с <ты> она не могла. Они медленно шли обратно. Шарлотта сунула руки в карманы плаща. По крайней мере, Мара не завладеет теперь ее рукой.
Ступеньки на Францисканерплац Мара на этот раз нашла в темноте без всякой помощи, без подсказки. Она шагала впереди так уверенно, словно часто поднималась и спускалась по этой лестнице.
Шарлотта вставила ключ в замочную скважину и приостановилась. Если она теперь и впрямь отопрет, если не столкнет Мару с лестницы, то прости-прощай <наша квартира>. Я должна ее столкнуть, подумала Шарлотта и повернула ключ.
Как только они вошли, Мара бросилась ей на шею и повисла, точно ребенок. Маленькое трогательное тело прижалось к ее собственному, которое неожиданно показалось ей крупнее и сильней, чем обычно. Быстрым движением она высвободилась, протянула руку, зажгла свет.
Они уселись в комнате, как сидели перед уходом, и закурили.
- Это безумие, ты безумна, как ты только можешь?.. - Шарлотта осеклась и была не в силах продолжать, до того она показалась себе смешной. Она курила и думала, что этой ночи не будет конца, что эта ночь только начинается и конца ей, возможно, не будет.
Наверно, Мара теперь останется здесь навсегда, навсегда, навсегда, а ей самой придется отныне вечно ломать голову над тем, что она такого сделала или сказала, чем виновата в том, что Мара сидит здесь и здесь остается.
Когда она в растерянности взглянула на Мару, то заметила, что из глаз девушки катятся слезы.
- Да не плачь ты. Ну пожалуйста, не плачь.
- Ты не хочешь меня. Никто меня не хочет.
- Перестань плакать. Ты очень милая, очень красивая, но...
- Почему ты меня не хочешь, почему? - снова слезы.
- Я не могу.
- Ты не хочешь. Почему? Скажи мне только, чем я тебе не угодила, и тогда я уйду! - Мара медленно сползла с кресла, упала на колени и положила голову на колени к Шарлотте. - Тогда я уйду, и ты от меня избавишься.
Шарлотта не шелохнулась. Продолжая курить, она смотрела сверху вниз на лицо девушки, изучала каждую его черточку, ловила каждый взгляд. Смотрела очень долго и очень пристально.
Это было безумие. Она никогда еще не... Однажды в школьные годы, когда ей было велено отнести тетради учительнице истории в учительскую, где больше никого не было, та вдруг встала, обвила ее рукой, поцеловала в лоб: <Милая девочка>. Испугавшись - ведь историчка всегда была такой строгой, - Шарлотта повернулась и выбежала из комнаты. Долго еще ее преследовали эти два нежных слова. С того дня ее спрашивали по истории еще строже, чем остальных, а ее отметки стали еще хуже. Но она никому не жаловалась, терпела незаслуженно суровое обращение, ибо поняла: такая нежность могла смениться только такой строгостью.
Но как я могу прикоснуться к Маре? - думала Шарлотта. Ведь она сделана из того же теста, что и я. И она с грустью подумала о Франце, который сейчас был на пути к ней, поезд, наверное, уже подъезжает к границе, и никто не может помешать ему ехать дальше, никто не может предупредить Франца, чтобы он не возвращался туда, где <наша квартира> перестала существовать. Или она еще существует? Ведь все еще на месте, ключ замкнул дверь, и если бы Мара вдруг чудом исчезла или просто взяла и ушла, то назавтра все происшедшее показалось бы наваждением, небылью.
- Пожалуйста, будь умницей. Мне ведь еще надо поспать, а завтра вставать чуть свет.
- Я не умница. Ах ты лапочка, красавица моя, и врешь-то ты ведь совсем немножко, верно?
- Как это? С чего ты взяла? - Шарлотта, сонная, прокуренная, опустошенная, не способна была что-то понять. Мысли, как часовые, ходили взад-вперед у нее в голове, слышали враждебные слова, были начеку, но не могли подать сигнал тревоги, изготовиться к обороне.
- Ты врешь! О, как ты врешь!
- Не понимаю, о чем ты. Зачем мне врать и что ты вообще сочла враньем?
- Ты врешь. Ты меня позвала, попросила прийти к тебе, ночью даже вышла со мной в город, а теперь ты мной брезгуешь, не хочешь признать, что сама зазвала меня к себе!
- Я тебя...
- Ты разве не пригласила меня? Как это понимать?
Шарлотта расплакалась. Слезы хлынули так внезапно, что она не могла их удержать.
- Я многих приглашаю.
- Врешь!
Мокрое лицо Мары, все еще мокрое, даже когда она начала смеяться, прижалось к лицу Шарлотты, нежное, теплое; их слезы смешались. Поцелуи, которыми награждал Шарлотту ротик Мары, кудряшки, которые тряслись над нею, головка, столкнувшаяся с ее головой, - все было настолько более мелким, хрупким, ничтожным, чем были когда-либо чья-то голова, чьи-то волосы, чьи-то поцелуи, ласкавшие ее. Она искала в своих чувствах какого-то наставления, в руках - инстинкта, в голове - команды. Но наставления не было.
В детстве Шарлотта, бывало, от избытка чувств целовала свою кошку в маленькую мордашку, во влажное, прохладное, нежное нечто, вокруг которого все было мягким и чуждым, не допускающим поцелуев. Примерно такими же влажными, нежными, непривычными были сейчас губы девушки. Шарлотта невольно вспомнила кошку и стиснула зубы. И в то же время пыталась определить, какое ощущение вызвали у нее эти непривычные губы.
Выходит, такими были и ее собственные губы, такими встречались они с мужчиной - тонкие, почти безвольные, какие-то дряблые, мордашка, которую не принимают всерьез.
- Поцелуй меня хоть раз, - клянчила Мара. - Один-единственный раз.
Шарлотта взглянула на свои наручные часы, - что-то вдруг толкнуло ее на них взглянуть, и она хотела, чтобы Мара это заметила.
- Который час? - Вопрос этот был задан каким-то новым тоном - такого злобного, враждебного тона Шарлотта еще не слышала.
- Четыре часа, - сухо ответила она.
- Я остаюсь. Слышишь? Остаюсь. - Интонация опять угрожающая, гадкая. Но разве сама она не сказала кому-то однажды: <Я остаюсь>? Она пыталась уверить себя, что сказала это совсем не таким тоном.
- Ты, видно, еще не поняла: оставаться тебе бессмысленно. И в шесть часов придет женщина, которая нас обслуживает. - Шарлотте сейчас тоже надо было стать злой, отплатить Маре за ее тон, она нарочно сказала <нас>, к тому же солгала - прислуге она велела прийти только в девять.
Глаза у Мары горели.
- Только не говори так, не говори! Какая ты подлая, подлая. Если бы ты знала, что ты со мной делаешь... Думаешь, я допущу, чтобы ты пошла на вокзал и вернулась с ним вместе! Тебе хорошо в его объятиях? Хорошо? Правда?
Шарлотта молчала. Она была в такой ярости, что не могла произнести ни слова.
- Ты любишь его? Нет? Говорят... а-а, люди всякое говорят... - Она пренебрежительно махнула рукой. - Ах, до чего же я все это ненавижу! До чего ненавижу Вену! Все эти лекции, этих болтунов, этих мужчин, женщин, академиков - все-все! Ты одна, с тех пор как я тебя увидела... Ты совсем не такая. Совсем. Или ты лжешь!
