Кан Кикути - И была любовь, и была ненависть
Не без оснований люди убеждали Итикуро дать себе отдых. Почти двадцать лет в сидячем положении он работал в глубине скалы. Поэтому ноги болели и не могли свободно сгибаться. Он уже и несколько шагов не мог сделать без палки. Из-за того, что долгое время он находился во мраке, да к тому же осколки породы то и дело попадали в глаза, он, словно крот, перестал различать свет, с трудом видел очертания предметов. И старческая немощь настигла в конце концов даже железного Итикуро. Жизнью он не дорожил, но было так досадно умереть, не закончив своего дела. „Протерпеть бы еще года два!“- стонало его сердце, а тело бросалось в работу, чтобы забыть о старости.
Утес, стоявший на пути Итикуро, утес, олицетворявший мощь Природы, которая не терпит посягательств на свое величие, — этот утес был пробит железным сердцем дряхлого нищего монаха! Пробитая в чреве скалы пещера, словно живое существо, рвалась к своей цели — вперед.
4
По мере того как работы подходили к концу, непосильный труд все более и более подрывал здоровье Итикуро. Но был у него и другой враг, гораздо более опасный, чем болезнь.
Сабуробэ, погибший от руки своего слуги Итикуро, тем самым показал себя ненадежным вассалом, и род Накагава был предан забвению. А трехлетнего сына Сабуробэ — Дзицуноскэ взяли на воспитание родственники. В тринадцать лет он впервые услышал подробности гибели отца. В юном сердце вспыхнул гнев, когда он узнал о том, что убийцей отца был не такой же по положению самурай, а кормившийся в их доме слуга. Глубоко в душу запала мысль об отмщении. Дзицуноскэ ходил в ивовую рощу и там учился владеть мечом. В девятнадцать лет он получил свидетельство о том, что овладел мастерством фехтовальщика, и, преисполненный радости, отправился выполнять свой долг мести. Если этот долг будет успешно исполнен, в один голос напутствовали родственники, они помогут ему восстановить честь дома.
По всей стране разыскивал Дзицуноскэ своего врага, и немало трудностей выпало на его долю в этом первом странствии. Он ни разу не видел Итикуро, и потому поиски были почти безнадежными — все равно что найти иголку в стоге сена. Кинай, Токай, Тосан, Санъин, Санъё, Хокурику, Нанкай…[14] Год за годом проходили в скитаниях. В безуспешных поисках Дзицуноскэ встретил свое двадцатисемилетие… Временами ему казалось, что гнев, ненависть к Итикуро покидают его в странствиях, полных лишений. Но он вспоминал бесславную гибель отца, думал о возложенной на него ответственности за возрождение рода Накагава, и жажда отмщения возвращалась.
С тех пор как Дзицуноскэ покинул Эдо, прошло девять лет. Весна застала его у крепостных стен Фукуока. На главном острове Итикуро найти не удалось. И Дзицуноскэ решил продолжать поиски на далеком острове Кюсю.
В первый день второго месяца, прибыв из Фукуока в Накацу, Дзицуноскэ пришел в храм Усахатиман на поклонение богам — просить их помощи в скорейшем осуществлении заветного желания. Во дворе храма он зашел отдохнуть в чайный домик. И вдруг услышал, как его сосед — судя по виду, крестьянин — рассказывает какому-то паломнику:
— Этот монах пришел когда-то из Эдо. Говорят, в молодости он убил кого-то, а раскаявшись, решил сделать что-то великое для спасения грешных душ. И вот этот ход сквозь гору Хида он пробил, можно сказать, один.
Рассказ заставил Дзицуноскэ испытать такое сильное волнение, какого он не переживал последние девять лет.
— Извините, хочу кое-что спросить у вас. Этому монаху сколько лет? — нетерпеливо заговорил Дзицуноскэ.
Крестьянин, польщенный тем, что его рассказ привлек внимание самурая, ответил:
— Весьма сожалею, я сам его не видел. А по слухам — около шестидесяти.
— Какой он ростом? — Дзицуноскэ задавал вопрос за вопросом.
— И этого я не знаю. Человек этот находится глубоко в пещере, поэтому не могу знать.
— А как его мирское имя? Не знаете?
— Этого тоже не знаю… Говорят, он родом из Касивадзаки, княжества Этиго, а в молодые годы перебрался в Эдо.
Услышав это, Дзицуноскэ подпрыгнул от радости. Перед тем как он выехал из Эдо, кто-то из родственников сказал, что враг родом из Этиго, из селения Касивадзаки, и что, возможно, там он и скрывается. „Хорошенько поищи его в Этиго“, — помнится, посоветовали родственники.
„Неужели он?! Не иначе, бог Усахатиман услышал мои молитвы!“
Обрадованный Дзицуноскэ разузнал имя старого монаха, дорогу к долине Ямакуни и как безумный помчался к врагу, хотя для дальней дороги время было не раннее — два часа пополудни. К девяти часам вечера он добрался до деревни Хида. Хотел было сразу же пойти к пещере, но передумал — лучше не торопиться. На постоялом дворе провел беспокойную ночь. Рано утром встал, легко оделся, чтобы в поединке было удобнее, и отправился к скале.
У входа в пещеру Дзицуноскэ обратился к каменотесу, выносившему осколки:
— Здесь должен находиться монах-отшельник по имени Рёкай. Есть такой?
— Как же ему не быть здесь? Почтенный Рёкай вроде как хозяин этой пещеры! — засмеялся в ответ каменотес.
„Вот-вот сбудутся мои надежды! — Радостно билось сердце Дзицуноскэ. — Но не надо суетиться“.
— А что, вход в пещеру один? — спросил Дзицуноскэ и подумал: „Как бы Рёкай не удрал“.
— Ну да. Именно для того, чтобы сделать второй, почтенный Рёкай так мучится, — ответил каменотес.
Дзицуноскэ был счастлив: наконец-то нашелся смертельный враг, которого он искал долгие годы. Итикуро теперь здесь, как мышь в мышеловке. „Пусть рядом с ним кто-то я есть, убить его не представит труда“, — подбадривал себя молодой самурай.
— У меня к тебе маленькая просьба. Сходи скажи господину Рёкай, что его желает видеть человек, специально прибывший издалека.
Каменотес скрылся в пещере, а Дзицуноскэ намочил штырь, которым меч крепится к рукоятке.[15] Он попытался представить себе, как выглядит его противник — ведь встретится с ним впервые. „Хотя говорят, что Рёкаю за пятьдесят, но он, наверное, крепкого сложения, раз руководит такими работами. Говорят также, что в молодости он прекрасно владел оружием, нужно быть настороже“.
Но вот Дзицуноскэ видит: из пещеры выходит монах в рубище. Точнее, не выходит, а, словно жаба, 'выползает. И на человека не похож — скелет. Дзицуноскэ посмотрел на эти кости, на ноги от колен до ступней сплошь в язвах и, не выдержав, отвернулся. Сохранившиеся лохмотья выдавали в этом старце монаха, но над морщинистым лбом свешивались длинные космы.[16] Моргая выцветшими глазами, старый монах всматривался в Дзицуноскэ.
— Мои глаза стали слабыми, и я не могу понять, кто вы, — сказал он.
В тот миг, когда перед Дзицуноскэ предстал этот старец, решимость его поколебалась. В глубине души Дзицуноскэ ожидал встретить злодея, вид которого вызвал бы в нем глубокую ненависть. Но перед ним сидел на коленях полуживой старик, уже почти не человек. Дзицуноскэ почувствовал отчаяние. Решимость его исчезала, он попытался вернуть ее.
— Это вы Рёкай? — спросил он старца.
— Да, это я. А кто вы? — Старик с недоумением смотрел на молодого самурая.
— Значит, Рёкай это вы. Даже обрядившись в одеяние священника, вряд ли вы можете забыть меня. Вас в молодости звали Итикуро. Вы убили своего господина — Накагава Сабуробэ и скрылись. Помните, наверное? Я сын Сабуробэ — Дзицуноскэ. Вам не убежать, готовьтесь к расплате! — Дзицуноскэ старался говорить бесстрастно, чтобы голос не выдал жалости: Итикуро принял эти слова спокойно:
— Значит, вы — господин Дзицуноскэ, сын Накагава? Действительно, человек, который убил вашего отца и скрылся, — это я, Рёкай. — Старый монах говорил так, как будто был рад встрече с сыном своего хозяина и не чувствовал себя преступником, которому грозит отмщение.
Дзицуноскэ же подумал, что старик хочет обвести его вокруг пальца.
— Десять трудных лет искал я тебя, убийцу моего отца, чтобы снести голову с твоих плеч! Наконец мы встретились. Теперь, как и положено, честно сразимся, — сказал Дзицуноскэ.
Итикуро ничем не проявил беспокойства. „Конечно, жаль умирать, не увидев законченным дело всей жизни, — думал он. — Ждать конца работ остается меньше года. Но час возмездия пришел…“ Итикуро готов был умереть.
— Уважаемый Дзицуноскэ! Убейте меня. Вам, вероятно, довелось слышать о том, что подлый Рёкай, дабы замолить грехи свои, стал прорубать туннель в скале. Я этому отдал девятнадцать лет жизни, осталось доделать только десятую часть работы. Пусть я умру, другие скоро завершат ее… Быть убитым вашей рукой и принесенным в жертву ради успешного завершения туннеля[17] — вот все, чего я хочу, — сказал Итикуро, мигая невидящими глазами.
Молодой самурай чувствовал, что ненависть безвозвратно покидает его. Монах же, тело и душу которого терзало раскаяние, готов был распроститься с жизнью в тот самый момент, когда Дзицуноскэ назвал себя, но самурая обуревали сомнения: месть ли это — отнять жизнь у старика, наполовину мертвого? Однако, не совершив мести, просто так закончить многолетние скитания и вернуться в Эдо — в этом нет никакого смысла. Мало того, придется оставить и мысли о восстановлении чести своего рода. Дзицуноскэ подумал о том, что жизнь этого человека все равно надо оборвать — если не из мести, то из расчета. Но убить человека из трезвого расчета, не чувствуя к нему горячей ненависти, — это отвратительно! Надо воскресить в себе злобу к этому безответному противнику и убить его…
