Владимир Царицын - Дерево Серафимы
Я взял пульт от телевизора и потыкал по каналам. Тягомотина сплошная. Сериал какой-то, говорят не по-русски, а дублирует молодую кудрявую девушку (по всем признакам – латиноамериканку) явно пожилая тетка с противной визгливостью в голосе. Дальше – блок новостей, повтор. Знаю все уже, ничего нового. Дальше. Опять сериал. Про американских врачей. Что-то не хочется про врачей… Следующий канал. Петросян. Показывают зрительский зал. Все смеются, да как!
Просто ржут. Над чем смеетесь, товарищи? ТНТ – "Дом-2". Вот что вечно. Я умру, а "Дом-2" будет продолжаться. А потом будет "Дом-3".
Так, следующий канал. Снова Петросян?! О господи, он на всех каналах что ли? Раздраженно отбросил от себя пульт и откинулся на подушки.
Чем заняться? Может взять, да и позвонить Борьке Тубарову? А что, это идея! Посидим повспоминаем свои школьные годы. Я уже было взялся за трубку, но вдруг представил себе, какое впечатление я своим видом произведу на круглолицего и румяного, пышущего здоровьем и совершенно не поседевшего к пятидесяти трем годам друга и моя рука зависла над аппаратом. Незачем. Незачем расстраивать Борьку.
Позвоню, но позже. Просто, чтобы знал. Хорошо бы просто позвонить, а у Борьки вдруг – важные дела. И отложим встречу еще на полгода. Или еще лучше – попрошу Егора, пусть позвонит Борису, когда все закончится.
И я подумал еще об одной причине, по которой не хотел видеться с
Борькой. Мне некогда. Даже не так – мне надо вспоминать и вспоминать одному. Это мои воспоминания. Мои и ничьи больше. Пусть Борька будет частью этих воспоминаний, но пусть он не будет их активной частью.
Не хочу, чтобы в мои воспоминания вмешивались чьи-то еще. Я помню то, что помню я, и так, как я это помню. Чужое мнение и чужая трактовка событий мне не нужны.
Я снова взял пульт и снова пробежался по программам. То же самое
– тот же неумолкающий, бессменный и, по-видимому, бессмертный
Петросян, те же бесконечные сериалы и те же свежие старые новости.
Может, почитать что?
Вернулся из магазина Егор. Опять долго разувался.
– Егор, все хотел тебя спросить…
– Что, дядь Жень?
– Ты почему все время эти свои тяжелющие говнодавы носишь? Дороги как память?
– Старые туфли вышли из состояния пригодности для носки в осенне-весенний период, – честно признался Егор, – а на новые я еще не заработал. Вот получу от тебя зарплату за апрель и сразу куплю.
Егорке не легко приходилось жить. Одна мама-пенсионерка. На ее пенсию, да на стипендию студента-сына не пожируешь. Учится Егор и подрабатывает. А ведь молодой парень! Ему и девушку в кафешку сводить хочется, и с приятелями пивка попить. Девушка-то есть у него? Ни разу не спрашивал. Знаю его с детства (с Егорова детства естественно), а вот ни разу не спросил. Да наверняка есть…
– Я тебе премию решил выдать, – сказал я. – Целевую. Конкретно на туфли. Достань-ка из бара мой бумажник.
– Да что, не надо, дядь Жень, – запротестовал Егор. – Подумаешь еще, что я у тебя деньги вымогаю, на жалость давлю. Я к этим берцам привык и что тяжелые они не замечаю. А туфли к лету я со стипухи куплю.
– Так! – грозно сказал я (получилось не очень грозно). – Я твой работодатель и сам решаю – выписать своему работнику премию или зарплату урезать. Неси кошелек.
Егор сначала унес пакеты на кухню, потом принес мне бумажник. Я дал ему двести долларов.
– Щедро! – покачал головой Егор.
– Бери. А за апрель твоя зарплата увеличивается еще на сто долларов. Не спорь! И еще… Подойди-ка снова к бару. – Егор послушно подошел к бару. – Видишь, там пакет лежит? Белый, пухлый такой. Он запечатан. На верхней полке, видишь?
– Этот? – Егор показал мне конверт.
– Да. Там деньги. Три с половиной тысячи долларов. Когда я умру, возьмешь его. Это на похороны, на памятник. Памятник дорогой не ставь, ни к чему это. Если что останется, себе возьмешь. Понял?
– Понять-то я понял, дядь Жень, но ты это…, не рано себя хоронишь?
– Да ладно, брось! Ты же врач уже почти. Понимать все должен, что к чему. Да и сам видишь – состояние моего здоровья тенденции к улучшению не имеет. А лекарства от моей болезни еще нет. Может, лет через десять-двенадцать изобретут. Может, ты и изобретешь. Но у меня этих десяти-двенадцати лет нет. Малосмертов сказал, осталось девять с половиной недель. Вернее, уже восемь. А то и меньше. Так что, молодой человек, не вешайте мне лапшу на уши, не кобеньтесь и слушайте, что вам говорят.
– Я все понял, дядь Жень. Выполню твое завещание.
– Это не завещание, а просто наказ. А завещание тебе зачитают в положенное время. Думаю, тебе оно понравится. Эй, ты что это? – Я увидел, что у Егора вдруг изменились глаза, и задергался подбородок.
– Все нормально, – хрипло сказал он и отвернулся, чтобы я не увидел его слез. Любит он меня что ли?
– Егор, а у тебя почитать есть что-нибудь?
– Вообще-то у меня в основном медицинская литература. А что бы ты хотел почитать? Я схожу в книжный и куплю.
– Не знаю… Что-нибудь современное?
– Есть! – вдруг обрадовался Егор. – Есть книжонка. Недавно купил.
В Академии была встреча с издательством нашим местным, забыл, как называется. Вспомнил! "Свиньин и сыновья". Там, на встрече, книги дешево продавали, я и купил одну. Сейчас принесу.
Книга называлась "Там". На обложке были нарисованы человечки, вернее один, но с зеркальным отражением. Я прочел фамилию автора – некто Царицын. Владимир Царицын. Никогда не слышал о таком. Фамилия звучная, и если бы слышал, запомнил бы. На обратной стороне обложки была справка об этом Царицыне. Ого! Год рождения тысяча девятьсот пятьдесят четвертый. Так мы с ним одногодки оказывается! И родился он в Новосибирске. Еще и земляки. И служил в ЦГВ, к тому же, в те самые годы, что и я. Ни фига себе! И я там служил. Почему же я его не знаю? Наверняка и призывались вместе. Хотя не факт. Мой день рождения 15 июля, а его? Я вернулся к биографической справке – этот неизвестный писатель родился 13 сентября 1954-го. Весной он не мог призываться, не было ему еще тогда восемнадцати, значит, как и я – осеннего призыва. А если мы с ним с одного призыва – значит, я его не запомнил. Все мы тогда были на "холодильнике" лысые, одинаковые, а если и знакомились друг с другом, то только по именам. Вовок было много и все на одно лицо. Развозили нас с "холодильника" в разное время и по разным сортировкам-накопителям. Кого в Воронеж, как меня, кого еще куда. А оттуда – в разные части к месту службы.
Я внимательно рассмотрел фотографию. Очки, седая борода – под таким натуральным гримом кто угодно спрячется. Взгляд слегка насмешливый. Черты лица неправильные – нос чуть набок. Нет, не помню. Да и не мудрено – тридцать пять лет прошло. Конечно, он изменился до неузнаваемости за эти годы, но что-то знакомое все же должно проскользнуть. Нет. Совершенно не помню. Впрочем, ведь этот
Царицын мог призываться и не из Новосибирска.
Под справкой и фотографией был напечатан отрывок из текста:
– Андрюха! Мне нужно туда. Мне нужно домой. Я не боюсь этой чертовой бесконечности, я боюсь оставлять их одних.
– Придется, – спокойно возразил Андрей. – Мы не в силах изменить то, что от нас не зависит.
– А от кого? От кого это зависит? От Бога? От Дьявола?
Андрюха встал и отряхнул с одежды прилипший песок.
– Не знаю, – сказал он. – Я здесь уже десять лет, как ты знаешь, но так ничего и не понял. И ты не поймешь… наверное.
Пошли.
– Куда?
– Пока вперед, а потом что-нибудь придумаем. Времени здесь нет, а потому у нас его целая вечность.
Интересно… А что это за место такое, где нет времени? По-моему это о чем-то потустороннем. Ну что ж, почитаю. Подобная тема как раз в тему, мысленно скаламбурил я.
Пока Егор варил борщ, я проглотил книжку целиком. Она была совсем небольшая – карманного формата и не толстая. Всего в книге было семь рассказов. Рассказ, выдержка из которого была на задней обложке, назывался так же, как и книга – "Там". В нем человек умер и оказался на том свете. И встретился с умершим десять лет назад другом.
Увлекательно написано, ничего не скажешь. Увлекательно и настолько правдоподобно, что я поверил – на том свете так, как написано в рассказе. Нечего бояться смерти. Впрочем, я и не боюсь. Более того, хочу поскорей умереть.
Доктор Малосмертов сказал мне как-то:
– Вы, Евгений Васильевич безнадежны. У вас нет возможности выздороветь. И не потому, что лекарство от вашей болезни еще не придумано, вернее, не только поэтому. Вы, уважаемый Евгений
Васильевич жить не хотите.
Что ему возразить? Он прав. Я не хочу жить.
Герой рассказа встретился на том свете со своим другом. А с кем встречусь я? С Серафимой. Я уверен, что встречусь с ней.
– Дядь Жень! – позвал Егор. – Отрывай свою задницу от дивана, борщ готов. И котлет я нажарил. А на гарнир гречка.
– Гречку не буду, – капризно проворчал я, – обрыдла.
– Я картошки еще начистил, но не сварил. Думал, ты гречки поешь, а картошку на ужин. Поставить картошку варить?
