Дмитрий Добродеев - Путешествие в Тунис
Девчонки шли на помост в вечерних платьях. Опять-таки В. Богданова в серебряном боа на детских плечиках, вышагивала в черном шелковом вечернем платье.
— Браво! — крикнул другой из русских. Он сидел с русскими же путанами — сухощавый, с крепкой челюстью и набриллиантиненным пробором — чем-то похожий на актера де Ниро.
Мальтийки — вызывающе хорошие вдовушки-брюнетки. С крупными задами. Настоящие женщины. В отличие от питерских нимфеток. Сотни пригласительных билетов раскиданы по полу. Стулья перевернуты. Девчонки спешат на следующий показ. «Серж Дягилев» попыхивает пахитоской и водит влажным взглядом по их плечам. Играла музыка — все шлягеры последних лет, девчонки переодевались — в сарафаны, куртки и купальники. И было видно, что симпатии южной аудитории перетягиваются на сторону русских красавиц (их было семь), как более длинноногих и белокожих. В банкетный зал понабилось немало местной золотой молодежи (арабы в шелковых костюмах): они безумно хлопали этим златокудрым посланницам северной Пальмиры (девчонкам оплатили неделю отдыха у моря и дали шанс — устроиться в найт-клуб на Мальте).
Я больше не мог видеть это зрелище и, затушив сигару, направился на выход. И вот здесь это произошло. За столиком на четверых, но почему-то одна, сидела «она» и улыбалась мне. Блистательно худющая блондинка, лет тридцати. Я поклонился ей на ходу, и она сказала ласково: «Присаживайтесь».
С этого все и началось. Ее звали Инной. Она была, как и почти все сегодняшние русские, — из Петербурга, вернее, из Ленинграда, и повела со мной ласковую беседу, напоминавшую одновременно разведку боем и салонный ля-ля. Мы выпили по коктейлю, и тут вспыхнули прожектора и было объявлено: «Мисс Парадайз»!
На подиум выпорхнула Вика Богданова. Ей поперек груди — как солдатскую скатку — повесили венок с шелковой лентой — «Мисс Парадайз». Ее соперница-мальтийка разрыдалась от зависти. Я даже не сомневался, что незаметный очам моим новый русский дал председателю жюри пакетик баксов, чтоб насладиться победой юной красавицы.
Мы вышли на улицу. Теплая майская ночь. Все небо усеяно звездами. Мимо нас проскакивали разгоряченные зрители.
— А знаете что? — сказала Инна. — Пойдемте в «Марокану».
«Марокана»Дискотека «Марокана». Сверкающая огнями, видна издалека. На въезде в туристическую зону Сусса. Ну просто Лас-Вегас. Днем это просто бесцветный бункер, обвешанный лампочками, однако ночью — держись!
Охрана на входе ощупывает нас — и, множась в зеркалах, мы проникаем в пещеру Али-Бабы. Как сказала Инна, таких дискотек, как «Марокана», нет даже в Испании. Где принято трястись ночами напролет в дискотеках и барах караоке.
Все своды в «Марокане» — черные, непроницаемого бархата, усыпаны стеклом. Такая светопоглощающая и отражающая гамма позволяет использовать новейшую лазерную подсветку. В 11 вечера народ только собирается на здешних акваториях — загончики-кушетки и бары в глубине. It’s cool, bаbу, it's cool, baby!
Мы прошли в один из загончиков и заказали коктейли — приторно сладкие, с безумным количеством льда. Дороговизна виски и других импортных алкоголей заставляет их комбинировать сиропы.
На танцплощадке упорно гребли руками две местные смуглянки. Техно-транс. Стрелки лазерного проектора шарили в темноте, периодически выпускалась струя дыма, и одинокий мальчишка-мастурбатор раскачивался по пояс в облаках, зачарованно глядя на свои чресла. Техно и рэп, было видно, овладели душами арабской молодежи — как и всюду в мире. Sic transit.
Я жевал жвачку, и Инна жевала жвачку. Жевали, озираясь в этом подмигивающем зазеркалье. Доставши флягу, я засадил большой глоток «Джей-Би».
— Смотри, идут! — наклонилась Инна. Множась в зеркалах, спускаясь осторожно по бархатным ступеням, вошли «они». Двое «новых русских» и их подруги. Оба были под метр девяносто, в последней упаковке, трещавшей под пудовыми грудами мышц. Оба бриты под ежик и с небольшими эспаньолками. Они уселись впереди нас и положили ногу на ногу. Их спутницы, не сговариваясь, пошли на круг. Заиграла несколько устаревшая — 94-го года, но все еще популярная песня D.J.Воbо — «Let the dream соте true». Спутницы нашли свои позиции на кругу и принялись раскачиваться в монотонном акте автоэротики под слова типа «сердце разбито» и опять-таки «дай мечте свершиться», на английском, конечно, что и скрашивало пошлость этих фраз. Арабская молодежь выпятила шары со стоек: таких красивых они не видывали.
— Это самые знаменитые манекенки Петербурга, — прокомментировала Инна. — Вот та, блондинка с густыми бровями, — ну просто вылитая Марго Хэмингуэй, моложе на двадцать лет, конечно (не ведали тогда, что эта самая Марго два месяца спустя умрет от передозировки «экстази» у себя в Санта-Монике).
Пока красавицы извивались в неустанном техно-трансе — десять, двадцать, тридцать минут (say it in the name of love — boom, boom, boom!) — их спутники сидели, обхватив могучими лапами кресла, и весело крутили головами.
В темно-красном бархатном кресле — первый. Светлые брюки, мокасины из кожи питона, очки «Рэй Бэн». Он потягивает сигарку «Давидофф». Второй сидит на пуфе из синтетического тигрового меха. Скромный, в костюме от Дзеньи, на трех пуговках и с короткими лацканами. Он похож на увлеченного изобретателя.
— Кто из них старшой? — А что, не видно? — Действительно, у того, что в светлых брюках, апломба было больше. Выглядел более самодостаточно. Жевал жвачку и блаженно улыбался, в то время как другой наклонялся изредка к нему, что-то нашептывал.
Инна поведала: «Он работает с самим «Кирпичом» (питерским вором в законе), держит сеть бензоколонок и супермаркетов. У него два дома в Финляндии, один в Лондоне, не считая домов в Питере и Ленинградской области, конечно. Оба остановились в «Ориент Паласе» (самый дорогой отель в Суссе, принадлежит племяннику саудовского короля Фахда и племяннику иракского диктатора Саддама одновременно — это их кондоминиум).
В то время как Тэтчер и Каддафи, приезжая к президенту Туниса Бен-Али, останавливаются в отеле «Газдрубал» (тоже шесть звездочек, но не столь модерный), наши русские ставят планку выше. Они здесь арендуют номера в «Ориент Паласе», «Линкольн» с шофером и по ночам катаются вдоль моря, вдыхая ароматы карфагенщины.
…Я вижу, как бездомные псы застывают от ужаса, когда сиреневый «линкольн» проносится по автостраде имени президента Бургибы — навстречу воображаемой точке истинного удовлетворения. По ночам в «Ориент Паласе» питерская Марго Хэмингуэй исполняет своему хозяину оральный секс — ведь они, истинные мачо, ослабли по части нон-стоп вагинального траха. Этот фактор ослабления половой мощи учли новоявленные эскулапы, практикующие усовершенствованный массаж предстательной железы, позволяющий «ящикам» всю ночь ворочаться на спутницах — что для придурков прошлого было делом нормальным.
Прав был Штайнер, что люди XXI века целиком перейдут с генитального на оральный секс, и это явление имеет глубоко метафизические корни. Позднее они будут не только сношаться, но и размножаться через рот, подобно некоторым представителям семьи паучьих.
«Доменикос»Я потягиваю приторный коктейль и слушаю ее рассказ о Питере. Ее лицо — немного кукольное, с коротким вздернутым носишкой, и глазки синие — невольно вспомнишь Лермонтова, что породы в русских девушках мало, очевидно, эталон красоты другой — более в ходу свежесть и цвет лица. На Западе все более длинноносые и с выпяченной челюстью, но в целом эта подруга вид имеет, все при ней, а как намажется и юбочку короткую, так прям держись!
Сюжет — о «Доменикосе», кафе для «новых русских» в Питере.
Вход — 70 долларов, дороговато, зато декор что надо. Есть даже лазерная дискотека. Их девушки трясутся в одиночку, в автоэротическом режиме. Гладят себя, пока братва сидит и курит. Им подают изысканные блюда (язык атлантический — 95 тыс. рублей, салат «Ницца» — 45 тыс. и т. д. Вино, конечно, по большей части дрянь — итальянские столовые вина выдаются за марочные, однако если возьмешь «Кампари-оранж», то не ошибешься). Вошедших ощупывают металлоискателем, чтобы не было оружия, и они проходят стройными рядами — с мобильными телефонами и пейджерами. Прикинуты — от Версаче и Хуго Босса. Крутые здесь не только киллеры.
Разговор:
— Хуго Босс — в прошлом, надо брать только Дзенью.
— А часы «Лонжин»? Мне нравится модель «Линдберг», около трехштук.
— Старик, ты воще спятил. То же третья категория качества. В Швейцарии есть только один гениальный часовщик — Фрэнк Мюллер — его часы по 30 тысяч баксов.
— И все эти «Юнайтед Калорс оф Бенеттон» — тоже не годятся, спортивная фирма «Стефанель» куда лучше.
Сидят, спорят. Андрюха — реставратор, он переделывает гнилые особняки для финнов. Серега — инсталлятор, работает паяльной лампой и продает сварные композиции немцам. А Петя — директор-распорядитель сауны «Марлен». Где парятся все вместе. Сидит здесь и «ботаник» — младой профессор с постной миной, он в собственном НИИ вырабатывает питерскую разновидность «экстази» — таблеток для артистов и «новых русских». Они ими закидываются. Подзакидавшись, зависают долгими ночами над Невой. В дыму и перемигивании лазерных стрелок-прожекторов. Оттягиваются, пока не проклюнется хмуренький питерский рассвет.
