Анна Кэмпион - В блаженном угаре
Дьявольщина! Одергиваю себя — это уже извращение. Так-так, начались какие-то сдвиги, не успел приехать. Очнувшись, нахожу взглядом Стена.
— А где же наш Колин, наш закаленный в битвах за души боец?
Стен смущенно отводит глаза. Но от меня так просто не отделаешься.
— Где Колин?
— У него несчастье.
— Так-так…
Теперь я окончательно понял: все летит к черту, все наши лихие планы. Стен начинает рассказывать, что там, у Колина, стряслось, при этом ему приходится напрягать связки, чтобы переорать ревущий за нашими спинами грузовик. До ушек Ивонны долетают слова «потерял» и «мать», и это фатальное словосочетание вызывает шквал эмоций.
Она замирает как громом пораженная, потом бросается к нам и срывающимся голоском начинает причитать:
— О боже! Нет, Стен, ничего не надо говорить, умоляю! Так что там случилось?!
— У Колина умерла мать.
— Не может быть… она серьезно болела, да? О-божемой-божемой, и чем же?
— Значит, Колин отпадает? — Я бесцеремонно вклинился в разговор.
— К сожалению, да.
Я оттащил его в сторонку.
— Стен, старичок, мы же по уши влипли. Понимаю, ситуация неординарная, но все же некоторые правила для меня — закон. Я работаю только в паре с опытным помощником. Наверное, у тебя есть запасной вариант?
— Ну… да. — Стен смотрит на меня исподлобья, я вижу по его глазам, как он нервничает. И продолжаю уже мягче:
— Это очень тонкая игра, Стен, кто — кого, ашрам перетянет или мы. Меня и так уже этот перелет вымотал, но нам-то нужно измотать ее, а не меня.
— Знаю, знаю. Я пробовал дозвониться до одного головастого парня, он из Мельбурна, раввин. — Стен протянул мне свою бутылку с минеральной водой. Похоже, он без нее никуда, без минералки.
— Ну ладно, — говорю я, разглядывая пузырьки, пляшущие в бутылке. — А если этого головастого поймать не удастся?
После подозрительно долгой паузы он бормочет:
— У нас ведь есть Фабио, верно?
Мне не совсем понятно, предложение это или вопрос.
— Стен, эта девушка…
— Рут.
— Ну да. Рут. Нам с ней предстоит выпрыгнуть из падающего самолета, вдвоем шагнуть прямо в небо, в пустоту. И чтобы не разбиться в лепешку, ее парашют должен раскрыться, и мой тоже. По-твоему, я могу доверить наши парашюты этому остолопу, который исхитрился врезаться в столб, стоя на твердой земле? Не-е-ет, только не ему.
Логично, соглашается Стен, но уверяет, что Фабио справится. Все сделает как надо.
Меня разбирает смех.
— Ясное дело, справится — со своим гигиеническим пакетом, когда у бедняги закружится головка, она у него слабая.
Я отхожу в тенек, под деревья… боже, и когда наконец баюкающие волны вынесут меня на берег?
— Мы же идем на риск.
— Гм-гм. — Стен заметно сник, стоит понурившись.
Он и сам прекрасно знает, что идем, что у нас нет прямых доказательств того, что Рут временно недееспособна, да и как это докажешь? Значит, она вправе обвинить нас в том, что мы вторгаемся в ее частную жизнь. Можно сколько угодно ссылаться потом на историю с Патти Херст,[11] но что это даст? Да, мы могли бы нанять нужных нам психиатров и ищеек. Но это исключено, ей давно уже не восемнадцать, все эти международные независимые суды ее случаем заниматься не станут. Мы рискуем в любой момент преступить черту, и тогда нам не оправдаться никакими благими намерениями.
— Ладно, ладно, сейчас что-нибудь придумаем. А что, если вызвать твою Кэрол?
Проклятье!
— Я же говорил, что могу ее прихватить, есть недорогие рейсы, но теперь… Она будет здесь не раньше чем через четыре дня, а то и через пять.
Стен похлопывает меня по плечу. Как он меня понимает (ну надо же!). Обещает еще раз позвонить своему раввину (мне-то что с того?).
— Тогда пусть он будет у нас номером первым, а я попробую поискать кого-нибудь еще.
«Так пробуй!» — мысленно призываю я.
Уже пять часов. Я весь как выжатый лимон. Заманили бедненького консультанта на другой конец света и оставили без помощников — выпутывайся теперь как хочешь, это твои проблемы.
Эти миляги все время что-то бубнят — бу-бу-бу, бала-бала-бала, ха-ха-ха. Непонятно, как они вообще ухитряются при этом что-то делать. Не умолкают до самого мотеля, который наконец все-таки выбрали. Потом каждый обменивается парой реплик с владельцем мотеля, Так, не пойми о чем, обсуждают какие-то непостижимые для меня местные интриги.
— Слыхали, что нам требуется от этих юморных парней, от новых начальничков в Квинсленде? Чтобы они были не только мордатые, но и мозговитые…
— Ха-ха-ха! Уххы! — Все покатываются со смеху. И что их так разбирает? Потом владелец мотеля добавляет:
— Вот это и есть равные стартовые возможности, хе-хе-хе.
Первая ночь. В мотель мы все-таки попали. Я пью горячий «капуччино», Ивонна плещется в бассейне, все замечательно, все нормально. Но вот она вылезает и подходит, вода с купальника льется мне в ботинок. И как льется! Видимо, это особенность сверхмодных купальников. Она хочет узнать, что именно я собираюсь делать с Рут. Ботинок у меня совершенно мокрый, но я держу марку вежливого американца и терпеливо отвечаю:
— Я хочу говорить о самом сокровенном, опуститься вместе с ней в пучину, в самую грязь.
Ивонна молча розовеет и берет у Робби бокал с джином и тоником, а тот сосредоточенно выстраивает на стойке мини-бара целый взвод всяких емкостей с выпивкой — рядом с кучкой арахиса.
— Хотите поэкспериментировать… — констатирует он, отхлебнув винца.
— Она не устоит, — мурлычет Ивонна. — Я чувствую, вы способны убедить любую женщину, она сделает для вас все, только прикажите…
Она прищуривается, взгляд становятся соблазнительно-томным.
Я аккуратно ей втолковываю:
— Видите ли, Ивонна, игра эта скорее из разряда спортивных, так что никаких романтических отступлений. Я, если угодно, в нападении, атакую систему ценностей. Ищу слабое звено в самих постулатах внушенной веры. Расставляю незаметные ловушки, чтобы высвободить сознание, чтобы человек начал мыслить самостоятельно. Это — диалог. Мы вбрасываем свои предложения, клиенты их анализируют и выбирают то, что им нужно.
— С ней особо не поболтаешь, правда, Робби?
— Да, если она сама не захочет.
— Никто не собирается болтать, Ивонна, это будет долгая беседа, на целых три дня. Тут главное — интуиция. Девочка только что из ашрама, где таких, как она, сотни. Расчет на то, что эти три дня с ней будут обращаться как с уникальной, неповторимой личностью, а не как с одной из. Согласитесь: это очень приятно, когда кто-то занимается только тобой.
Робби передает мне кока-колу. Ивонна потягивает свой джин.
— Я бы тоже не отказалась, если бы кто-то целых три дня говорил только обо мне, — роняет она.
— Да ну, — ухмыляется Робби, — и ты сможешь вытерпеть, чтобы говорил кто-то, кроме тебя?
Приносят пиццу. Фабио, щеголяя марлевой заплаткой на носу, раздает всем по куску.
Ивонна тычет меня в ляжку.
— А если человек верит в любовь?
— Любовь тоже в некотором роде — религиозный фанатизм: «я люблю тебя, люблю, люблю, но… с удовольствием поимел бы и кого-нибудь еще».
— О-о, знакомая ситуация, но тогда в чем состоит его любовь, разве в любви есть что-то другое, кроме, ну?.. — Глубокий вздох. — Неужели вы нисколечко в нее не верите?
— Так на какой вопрос я должен отвечать?
— Ой… даже не знаю, — она смущенно хихикает, — ладно, давайте на второй.
— Нет, увольте, это не по моей части.
Поджимает розовые губки:
— А я так не думаю.
Я не смотрю на нее, хотя она рассчитывает именно на это. Надо бы встать и для приличия сделать что-нибудь неприличное, но я опоздал. Она сама садится напротив, поглаживая ступнями мои ноги, ее колени раздвинуты, она страстно дышит. «Не реагируй», — отдает приказ мой внутренний голос. Она начинает оглаживать изнутри свои раздвинутые ляжки, коленка мягко приподнимается, потом пальцы добираются до меня, ищут неопровержимую улику моего вожделения, но — ничего обнадеживающего. Опустив глаза, я наблюдаю за ее манипуляциями.
— У меня с Робби давно ничего, поэтому я имею право иногда… пошалить, раз он сам на это меня толкает. Это даже романтично, правда? Обожаю мотели, тут все совсем другое, новое, словно попадаешь в постель незнакомого мужчины, очень похожее чувство. Только войдешь, и что-нибудь обязательно случится.
Утро. Девятнадцатый день двенадцатого месяца, шесть часов. Мы покидаем мотель с его оштукатуренными кельями и миниатюрными джунглями в кадках и выезжаем на шоссе, Парраматта,[12] Блэксленд, что ли, уже не помню, промелькнули когда-то где-то, и нет их. Катумба, я в полудреме смотрю по сторонам, тянутся города, стелется под колеса гудроновое полотно, выныривают сбоку огромные фургоны и мощные деревья, и снова города, и снова фургоны, и снова деревья — и ничего больше — на многие, многие мили.
