Екатерина Репина - Те самые люди, февраль и кофеин
Актриса не стала долго думать и набрала номер студии:
— Алло! Говорите, вы в эфире! — прокричал ведущий. Его голос был искажен из-за плохой связи. Актриса звонила на ходу, все еще мечтая попасть на репетицию и мчась по улицам города к театру.
— Седьмое декабря!
Ведущий замешкался. В тот самый момент он примерял очки в модной оправе и радовался тому, что подошли. Правильный ответ актрисы Екатерины лишил его надежды.
— Девушка, вы так внезапно ворвались в эфир… Давайте познакомимся. Как вас зовут?
— А вы как думаете? Если уж знаю ответ на вопрос об именинах Екатерины, то как меня могут звать? — спросила в свою очередь актриса.
Впереди на дороге засверкали жилеты постовых ДПС. Автомобиль актрисы адекватно отреагировал на взмах полосатой палочки и притормозил. Она увлеклась разговором с ведущим и слишком поздно вспомнила, что водителям запрещено разговаривать по телефону за рулем…
В радиоэфире произошла заминка. Девушка, правильно ответившая на вопрос, внезапно отключилась, не уточнив, где сможет забрать приз. Ведущий погоревал по этому поводу, а потом еще раз примерил очки, улыбнулся и объявил рубрику «Музыка по заявкам слушателей».
№ 4. Школьная литература
В восемьдесят четыре года Аркадия Христофоровна отучилась жить настоящим.
Уже давно похоронив мужа, она до сих пор считала его, как и прежде, живым. Могла разговаривать с ним часами, прежде чем понимала, что находится в комнате одна и что отвечает на собственные вопросы сама. Кабинет мужа, известного писателя, оставался прежним — пыльным, заваленным бумагами и похвальными грамотами.
Дверь дома держалась открытой весь день, хотя никто не стремился толкнуть ее и очутиться в квартире писателя-мариниста и его очаровательной жены, бывшей радиожурналистки. Люди забыли дорогу в этот дом.
Хотя Аркадия Христофоровна считала иначе. Каждое утро она поворачивала ключ в замке, выглядывала в коридор и радовалась обилию гостей, «выстроившихся» за дверью в ожидании приглашения. Она торопливо накрывала на стол, расставляла стулья, «будила» мужа и ставила чайник на плиту.
Гости «приносили» конфеты и салаты, книги и газеты. Кто-нибудь бойкий «разворачивал» газету и «читал» вслух последние столичные новости. Вразнобой «давались» комментарии, «подавались» интересные идеи. Аркадия Христофоровна молчала и изредка поворачивалась к мужу, чтобы обменяться с ним заговорщическим взглядом.
Гости «расходились» по домам поздно вечером. Аркадия Христофоровна жаловалась мужу на усталость, ворчливо убирала посуду и грозилась не открыть дверь назавтра. Муж «просил» не отказывать ему в такой малости, как радость увидеть старых друзей и попотчевать их чаем с сахаром. Аркадия Христофоровна капризно отвечала, что его популярность мешает ей наслаждаться собственными успехами. Раньше она была очень популярной радиожурналисткой, но не чувствовала своей популярности из-за чрезмерной любви общественности к творчеству мужа.
Бывали такие дни, когда Аркадия Христофоровна уходила из дома, «заперев» мужа и проигнорировав людей, «толпящихся» у подъезда. По пятницам она уезжала в пригород, помыться в бане у давней знакомой, Шурочки Козелковой.
Имя покойного мужа Шурочки значилось под всеми иллюстрациями к книгам мужа Аркадии Христофоровны. Художник Козелков, ко всему прочему, каждый день, кроме пятницы, «присутствовал» в доме писателя и радиожурналистки, громче прочих «смеясь» над шутками товарищей.
За городом, в гостях у Шурочки, Аркадия Христофоровна обычно скрывала факт присутствия покойного художника в ее жизни. Она понимала, что Козелков может исчезнуть из ее дома навсегда, расскажи она о нем посторонним людям. А писатель, любящий художника всей душой, никогда бы не простил ей этого…
В первую февральскую пятницу Аркадия Христофоровна проснулась от пения автомобильной сигнализации под окном. Из соседней комнаты «послышалась» громкая брань мужа. Аркадия Христофоровна прокричала «Доброе утро!» и бросила взгляд на приготовленное полотенце и белье. Подождала, еще раз произнесла «Доброе утро!», якобы обращенное к ней самой от мужа, и принялась готовиться к выходу на улицу.
В квартире невыносимо воняло кислой капустой. По кухне бесстрашно передвигались тараканы. В холодильнике от них скрывалась булка хлеба и пельмени. Аркадия Христофоровна презирала борщ, котлеты, жареную курицу и прочие «изыски буржуазии», как она называла вкусные блюда, с которыми легко справлялись умелые хозяюшки, далекие от настоящего искусства и лишенные, по мнению радиожурналистки, изысканного вкуса поистине культурного человека.
Аркадия Христофоровна всю жизнь питалась пельменями, даже приучила к ним мужа. Очень гордилась собственной неприхотливостью. Несколько раз при свидетелях высказывала такую мысль:
— Семён нашел талант и обрел признание благодаря мне, так как я всегда его не докармливала и не позволяла в гостях и на приемах пробовать те особенно приторные блюда, которые бы отбили в нем всякую охоту к написанию книг.
Со вчерашнего дня в ее голове крутилась строчка, услышанная где-то на улице, или в булочной, или на рынке. Строчка из новой песни, которые так любят слушать современные молодые люди. «Там-то, впереди, будет главное, лучшее…», — мысленно напевала Аркадия Христофоровна, закалывая шаль булавкой.
Вчера она едва не попала под колеса большого черного автомобиля и сильно напугалась. Справившись с волнением, рассказала мужу об опасностях внешнего мира и посоветовала не выходить из дома без крайней надобности. Муж покорно «согласился».
Сейчас Аркадия Христофоровна направилась к входной двери, отдавая Семёну указания:
— Не смотри телевизор слишком долго. Не разговаривай по телефону с поклонниками — пусть приходят в гости. И не открывай кому попало дверь. Пусть дождутся меня в коридоре. На интервью не соглашайся. Ты и так знаменит, без них.
Проговорив все это, Аркадия Христофоровна захлопнула дверь и шагнула в пустой коридор. «Друзья» и «поклонники» молча расступились, проводив взглядом маленькую пожилую женщину в зеленом пальто. По опыту знали, что в пятницу Аркадии Христофоровне не до них.
Поездка за город была необходимостью. В доме круглый год отсутствовала горячая вода, а мыться интеллигентному человеку было необходимо хотя бы раз в неделю.
Шурочка Козелкова, как всегда, приняла Аркадию Христофоровну по-простому: отварила картошку, испекла пироги, достала из подпола сало и соленые огурцы, налила рюмку вишневой настойки.
После бани разговаривали о прошлом. Вокруг играли, галдели и нечаянно сбивали со стола посуду правнуки Козелковой. Аркадия Христофоровна читала им нотации и стихи, сочувствовала Шурочке и радовалась, что лишена наказания в виде малолетних оболтусов…
Аркадия Христофоровна вела себя эгоистично, как и всякий не желающий взрослеть человек; с ужасом представляла себя в роли матери. Ей казалось, что самое лучшее ждет впереди, что жизнь только начинается, что им с Семёном еще рано думать о потомстве. Сперва они сами должны насладиться всеми благами и преимуществами городской жизни, а потом, значительно подустав от популярности, смогут воспитать хороших детей.
Аркадию Христофоровну можно было понять: она пережила блокаду, научилась делить кусочек хлеба на три приема пищи и не ронять хлебные крошки на пол. После войны, выйдя замуж за начинающего писателя, оказавшегося вскоре одним из самых востребованных в стране, она постоянно пыталась наесться вдоволь и запастись впрок самыми важными крупами и злаками.
Страх вынужденного голода не отпускал Аркадию Христофоровну никогда. Именно поэтому она отдавала предпочтение простой пище — чтобы быстрее насытить организм. Оставленный на столе кем-то из правнуков Козелковой откушенный пирожок вызывал у Аркадии Христофоровны учащенное сердцебиение и дрожь…
Шурочка Козелкова работала в школе учителем литературы. До последнего времени она сетовала, что произведения Семёна так и не включили в школьную программу и винила в этом бумажную волокиту. В этот день, допивая чай, произнесла:
— Правильно, что школьникам сократили часы по литературе и список произведений, необходимых для прочтения. Нечего забивать им голову такой ерундой. Пусть читают, что хотят. Я собираюсь уходить из школы и прекращаю добиваться включения книг Семёна в программу.
Аркадия Христофоровна закашлялась, подавившись салом. Ее глаза округлились так, что самый маленький правнук Козелковой заплакал от страха и выбежал в соседнюю комнату.
— Я понимаю, что тебе трудно принять это… — начала оправдываться Шурочка.
Аркадия Христофоровна перебила:
— Невозможно! Нельзя опускать руки. Независимо от того, какое начальство в вашей школе и в ГорОНО, ты не должна отказываться от борьбы. Посмотри на своих шалопаев — они вырастут бескультурными, если их не заставлять читать настоящую литературу!
