Эдмундо Пас Сольдан - Бред Тьюринга
У меня шумит в ушах. И эти голоса в комнате… Говорят… Что… Мне необходимо… Это уединение. Это. Спокойствие. Это очень хорошо. Чтобы. Ухватить. Ход мысли. Спокойствие. Должен быть путь. По которому они следуют. В какой-то форме. Мысль. Нужно превратиться в мысль. В другую форму. Смутную. Ассоциации идей. Должны иметь скрытую логику. Бредовая логика. Соответствует всем моим действиям. Всему тому, что привело меня в эту кровать.
Были чувства. Были инструкции. Но мой разум. Принял окончательное решение. Мне хотелось бы знать, как это произошло. Эта тишина помогает. Но шаги звучат не переставая. Я слышу их. Они грохочут там. В этой коробке-усилителе, которой является моя голова… Ждут моих слов… Ждут. Ждут.
Меня зовут Альберт. Меня зовут не Альберт.
Я. Механический муравей.
Что. Я. Помню… Мои. Труды. Начались… В 1900 году до Рождества Христова. Я был тем, кто написал странные иероглифы. Вместо обычных. В склепе Хнумхотепа II. Я написал их в последних двадцати столбцах. 220 в записи. Это не был секретный код. Развивающийся из всего. Но если был… Первая трансформация. Международная письменность. По крайней мере среди известных на тот момент.
Ах. Усталость. Было так много других. Невозможно все перечислить. Рынки. Руины замков.
Год 480-й до Рождества Христова. Тогда меня звали Демарат.[10] Я был греком и жил в персидском городе Сузы. При мне царь Ксеркс[11] строил планы завоевания Спарты. Пять лет велись приготовления к вооруженному вторжению с целью прекратить господство Афин и Спарты.
И я придумал соскрести серу с деревянных табличек. Написать на них о планах Ксеркса. И вновь покрыть серой. Они были отправлены в Спарту. Там жила женщина по имени Горго. Дочь Клеомена. Она догадалась, что на табличках содержатся сообщения. И приказала счистить серу. И Ксеркс не смог застать греков врасплох. Они обо всем догадались и были готовы к сражению. Когда случилось противостояние персов и греков. При Саламине. Ксеркс заранее считал себя победителем. Верил, что загонит греков в угол. Но в результате сам попал в их ловушку.
Мое имя – Демарат. Я изобрел стенографию. Нет ничего лучше, чем спрятать сообщение. Так же. Меня. Зовут. Гистией.[12] Правитель Милета. Аристагор.[13] Помог Аристагору разоблачить персидского царя Дария.[14]
Я приказал обрить голову посланника. Написал сообщение на его голове. Подождал, пока отрастут волосы. И послал его на поиски Аристагора. Посланник проник на персидскую территорию. Добрался до Аристагора. Попросил обрить свою голову. И Аристагор смог прочесть мое сообщение.
Стенография. Я. Механический муравей. Слышу голоса… Я также изобретатель криптологии. Искусства сокрытия смысла сообщения. Я тот, кто отправил послание спартанскому царю Лисандру.[15] Лисандр находился далеко от Спарты. При поддержке своих новых союзников. Персов… Когда гонец пришел к нему. При нем не было письма. Лисандр увидел его. И понял, где искать. Приказал, чтобы тот отдал ему свой тяжелый кожаный пояс. И нашел… Намотал пояс на деревянную жердь нисходящей спиралью, и буквы стали сами складываться в слова, которые рассказали о планах его союзников-персов. Ксеркс намеревался совершить предательство и завладеть Спартой в отсутствие Лисандра. Благодаря тому посланию Лисандр вернулся вовремя и сокрушил своего союзника-врага.
У меня болит правая нога. Столько… Времени… Лежать. В кровати. Спина. Опять я не могу встать. Если бы я мог… Мои легкие загублены. Столько курить… Иногда я мочусь под себя. Медсестра приходит перестилать мою кровать. А по большому – унизительно. Когда нет медсестры. Почти никогда нет. Приходится звонить в звонок, чтобы вызвать охранника. Моя кожа пахнет старостью. Струпья словно чешуя падают на пол. Головная боль порой невыносима…
Столько дней и ночей я провел наедине с сообщениями. Было предсказано, что я не останусь невредимым. Всему есть цена.
Что-то происходит в моей голове. Иду в поиске утерянного мира.
Я хочу знать, как я думал, что я думал.
Мне нужна. Универсальная машина Тьюринга.[16]
Универсальная машина Альберта. Альберт. Демарат. Гистией. Я меняю имена подобно змее, сбрасывающей кожу! Истории. Личности. Ничто человеческое мне не чуждо.
Я пересекаю века и влияю на события. Без меня. Войны. История была такой разнообразной. Я паразит на человеческом теле. Паразит на теле истории.
Мне хочется пить. В горле пересохло. Мои глаза закрыты. Я не могу их открыть. Они открыты, но я ничего не вижу. Вижу, не видя. И мерзну. Очень мерзну. Закрытая комната. Запах мочи. Запах рвоты. Запах лекарства. Люди входят и выходят. Старые женщины. Мужчины. Люди в спецодежде. Лица, которые я не узнаю. Лицо Тьюринга…
Я нарек его этим именем. Это истинный Тьюринг. Однажды им был я. Но это другое. Сейчас важно то, что я был агентом ЦРУ. Это тело досталось мне после Второй мировой войны. Я был послан своим правительством в качестве советника. Прибыл в дождливый день 1974 года. Растворился в аэропорту Ла-Паса. Высота… У меня почти не было времени любоваться снежными вершинами. Только насколько это было возможно. Через грязные разбитые стекла. Терминала.
Один день я провел в постели, а на следующий меня принял министр внутренних дел. Тогда были другие времена. Монтенегро был диктатором. А сейчас глава правительства – министр внутренних дел. Между нами установилась сердечная дружба. Тот, кто был никем в развитых странах, здесь мог стать влиятельной фигурой. Перед тем как попасть сюда, на Севере я и был никем. Всего лишь простым агентом… После бытия такими личностями… Здесь я был большим человеком. Не просто советником, а тем, кто обладает властью. Поэтому. Я. Жалел. Когда. Через. Год. Пришел приказ возвращаться. В Соединенные Штаты. Я не хотел снова становиться никем.
Страна мне понравилась, и я хотел остаться. Я нашел свой север на юге. И я смог убедить военных в том, что необходимо развивать структуру, которая будет специализироваться на распознавании и расшифровке секретных сообщений оппозиции. И Чили. Тайную палату.
Монтенегро был одержим захватом Чили. Хотел стать человеком, вернувшим своей стране море. В душе я смеялся. Ему же сказал: да, конечно, почему нет. Как скажете. И поступил на службу в Тайную палату, как только она была создана. И отказался от ЦРУ. Эта страна очень хороша для иностранцев.
Средневековые башни.
Лица. Проходят передо мной. Садятся. Ждут. Ждут меня. Их жесты – это коды. Их одежда – коды. Все есть код. Секретная структура. Каждое слово написано незримым Богом. Или маразматиком? Или демиургом? Невоздержанным демиургом.
Мы не знаем, как начиналось сообщение. Знаем. Что. Сложно. Закончить его. И оно продолжает заполнять строки. Страницы. Тетради. Книги. Библиотеки. Вселенные.
Входят и хотят прикоснуться ко мне. Они этого не сделают…
Я есть, и меня нет. Лучше бы не было.
Или это одно и то же?
Глава 4
В своем кабинете, расположенном на верхнем этаже Тайной палаты, Рамирес-Грэм просматривает папки, принесенные Баэсом. При этом он в плохом настроении. Пьет кофе уже третий раз за это утро. Не такой горячий, как хотелось бы, но что делается хорошо в этой гребаной стране? В течение последних недель у него болит желудок; врач сказал, что это гастрит или, возможно, начинается язва, и нужно месяца на два отказаться от спиртного, острой пищи и кофе. Перед визитом к врачу он промучился две недели. Потом вспомнил своего отца, который страдал эмфиземой легких и, несмотря на протесты докторов, продолжал курить, говоря при этом, что лучше умереть, чем лишить себя удовольствия наслаждаться жизнью. Умер он через год. "Глупее смерти не бывает, – подумал Рамирес-Грэм. – Если бы он слушался врачей, мог бы прожить еще лет пять". Сейчас, накануне своего тридцатипятилетия, Рамирес-Грэм понемногу начал понимать такие вещи. Последние два года его ночной столик полон лекарств, а жизнь – ограничений.
Компьютер включен, на ярко-синем фоне экрана медленно движутся математические формулы заставки. В стоящем неподалеку аквариуме с зеленоватой водой плавают туда-сюда четыре скалярии, влекомые будто магнитом своей вялой скукой. На столе сотовый телефон фирмы "Нокия". За столом под стеклянным колпаком стоит заржавленная машина "Энигма". "Настоящий скелет", – подумал он, когда впервые увидел ее. Она появилась во времена печатных машинок, которыми пользовались наши деды. Однако в ее случае речь шла о машине, не удовлетворившейся своей приземленной функцией – выведения на бумагу слов; ее деятельность была намного сложней за счет присоединенных дополнительно роторов и кабелей. Никто не знает, как Альберту удалось ее достать; в мире остались считанные единицы таких машин – одни в музеях, другие – в частных коллекциях, и на сегодняшний день их цена неимоверно высока. И не зря: в свое время благодаря "Энигме" нацисты смогли механизировать отправление секретных сообщений и за пару лет добились больших преимуществ в войне; этому во многом способствовала система коммуникаций, надежно защищенная от постороннего проникновения. К счастью, существовала группа польских криптоаналитиков, не спасовавших перед загадкой "Энигмы", среди них был и Алан Тьюринг. Альберт принес машину в первый же день работы в Тайной палате и до установки стеклянного колпака каждый вечер неизменно забирал ее домой. Сослуживцы втихомолку подшучивали над ним и прозвали "Энигма"; о нем ходили многочисленные слухи: машина служила неопровержимым доказательством, что он вовремя сумевший скрыться нацист. По их мнению, представители правительства говорили неправду, утверждая, что он всего-навсего сотрудник ФБР. У него был, к примеру, вовсе не североамериканский, а типично немецкий акцент. Альберт же нисколько не утруждал себя опровержением всех этих сплетен.
