Дитер Форте - Книга узоров
Паоло, средний, брат, рано увлекся живописью, которая приносила ему все новые и новые поразительные открытия, был некоторое время учеником Боттичелли, стал пробовать себя как портретист и наконец отправился в Рим, где и умер от чумы.
Франческо, повинуясь воле отца, который никогда не доверял Медичи, еще в ранней молодости поехал в Лион, где организовал филиал мастерской, и этот филиал приобретал со временем все больший вес. Младшая дочь, Леонарда, обосновалась тем временем там же. Она вышла замуж за совладельца одного флорентийского торгового дома, который вел торговлю в Лионе. Поэтому именно Франческо и Леонарде, жившим в Лионе, часто приходилось заботиться о том, чтобы мастерские Фонтана во Флоренции сохранились, ибо времена становились все мрачнее. Сакко ди Рома – разграбление Рима наемниками Карла V – нанесло удар и по флорентийским мануфактурщикам. Моровая язва, непостижимый бич Господень чума, обрушилась на Флоренцию с небывалой силой. Кто не смог укрыться в деревне, тот заперся в собственном доме. Если кому-то приходилось все-таки выходить на улицу, несчастный бежал, зажав в руке пучок целебной травы и прикрыв рот губкой. Никаких празднеств под городскими стенами больше не устраивалось, лавки и присутственные места были закрыты, на площадях хозяйничали шайки грабителей. Фиорентина отпустила восвояси всех ткачей и сама садилась за ткацкий станок, если вдруг случался заказ.
Не успела миновать чума, как у стен Флоренции явился Карл V со своим войском, чтобы навсегда покончить с этой надоевшей республикой. Макиавелли собирал отряды гражданского сопротивления, которые под зелеными знаменами и со строками Данте на устах шагали по улицам. Микеланджело, будучи прокуратором, руководил строительством оборонительных сооружений. Он распорядился снести в предместьях все церкви и монастыри, чтобы расчистить пространство для обстрела. Осада длилась почти год. Пушки императора разрушили половину Флоренции, люди ели кошек, сов и крыс, они убивали даже собственных детей, потому что их нечем было больше кормить. Восемь тысяч человек умерло, защищая республику, а когда через год защищать было уже нечего, зеленое знамя, на котором было начертано слово «свобода», опустили.
Когда Карл V совершал свое триумфальное шествие по городу, семейство Фонтана укрывалось в собственном подвале, где хранился шелк. Джанни был убит на городском валу пушечным ядром, поэтому главой семьи теперь вновь сделалась Фиорентина. Она получила кое-какие известия из Лиона. Король Франции предлагал шелковых дел мастерам из Флоренции право проживания и работу, освобождение от налогов и привилегии для новых мануфактур. Лион не знал цехового гнета, он был самым крупным местом сбыта итальянского шелка, а по тому, какими свободами и правами пользовались горожане, вполне мог конкурировать с Флоренцией. Шелк и здесь дарил ту независимость и свободу, какими обладали Лукка и Флоренция. Шелк примирял людей разных наций и вероисповеданий. Многие флорентийские ткачи уже обосновались в Лионе, поэтому не было никаких причин отказываться. Фиорентина передала Книгу Узоров внуку, к которому теперь должно было перейти дело, и, поскольку тайну шелковой ткани опять, как и прежде, под страхом смерти запрещалось вывозить за пределы страны, семейство Фонтана еще под покровом ночи оставило свои мастерские, станки, рулоны шелка, картины, книги, дом вместе с мебелью и утварью, весь скарб и всех друзей и, прихватив Книгу Узоров, несколько образцов шелковых тканей и зашитые в платье флорентийские золотые монеты, в 1536 году в одеянии паломников отправилось в Лион.
В пути они лишились не только золота и шелка – их ограбили разбойники, они лишились и младшего брата, который тайком сбежал в какую-то деревню в поисках хлеба и не вернулся, они потеряли и младшую сестру, которая умерла от истощения; наконец, они потеряли Фиорентину – ее заколол пьяный солдат, когда она не пожелала отдать ему Книгу Узоров, приглянувшуюся ему. Они даже не смогли похоронить Фиорентину, потому что их прогнали прочь, как заблудшую скотину. Когда же ночью они вернулись на то самое место, то в уличной грязи лежала только залитая кровью Книга Узоров.
18
«Польша? Не слыхивали никогда. Это где же такое?» – потешались четверо казаков, перебравшись на конях вброд через реку, которая серебрилась мелкой рябью в лучах утреннего солнца и, незлобливо журча, омывала остров, разделявший ее пополам. На этом острове они ночевали, а потом перешли через реку, проскакали по какому-то полю, топча молодые всходы, и устроили охоту на телят, стоявших за изгородью. С воинствующими криками они закололи телят и уже собрались было развести костер, как тут словно из-под земли явился мальчишка-пастушонок. Он беспомощно стоял перед казаками, размахивал руками, показывал на телят и что-то лепетал про Польшу.
– Где же она находится, эта самая Польша? – спросил старик, который в этот момент махал своей грязной меховой шапкой, пытаясь раздуть огонь.
Пастушонок подумал, а потом рукой обвел землю вокруг себя.
Казаки засмеялись.
Он повторил все сначала и на этот раз уже обеими руками провел вокруг себя круг.
Казаки смеялись.
Мальчишка подумал немного, а потом, стараясь делать все точно, стал показывать на все четыре стороны света – так, как его, видимо, научили. Он показал туда, где солнце всходит, туда, где оно в полдень останавливается, потом туда, где оно заходит, и туда, где его никогда не бывает. Потом, наверное, для того, чтобы все стало окончательно ясно, он показал направления, которые находятся между этими четырьмя основными, повторил все свои движения, а потом обвел вокруг себя защитный круг и назвал его «Польша».
Казаки помотали головами, а старик приставил к груди мальчишки железный вертел.
Тот показал вверх, в голубое утреннее небо.
Казаки снова помотали головами.
Мальчонка стоял перед ними босой, в рваной рубахе, в коротких выцветших портках и показывал теперь вниз, на землю.
Казаки заухмылялись. Один из них подошел к плетню, около которого валялся немудреный крестьянский скарб, взял большую лопату, вложил ее парнишке в руки и сказал:
– Ну, покажи нам, где твоя Польша. Мы ее не видим. Может, она там, под землей?
Мальчонка, которому лопата была явно не по росту, перехватил черенок пониже и начал копать. Он копал молча, торопливо, пригибаясь за горой набросанной земли, словно это был оборонительный вал, который защищал его от казаков.
Казаки освежевали одного из телят и принялись жарить мясо на костре. Уже стоя в своей яме по пояс, мальчонка с мольбой посмотрел на казаков.
Казаки отрицательно помотали головами.
В полдень в яме виднелась лишь его макушка. Он опять глянул на казаков, которые лежа дремали на солнце, и они опять помотали головами. Он копал дальше, и теперь его совсем уже не было видно. Обливаясь слезами, он все копал и копал, хотя вконец обессилел и тело у него онемело от боли. Он все копал и копал, когда совсем уже стемнело и казаки давно ускакали.
На следующее утро крестьяне нашли обвалившуюся в яму кучу земли, а в земле обнаружили засыпанного мальчонку, сжавшегося в комочек, – он был мертв.
19
Жан Поль – так его звали теперь в Лионе – был неразговорчивым, замкнутым человеком, который так никогда и не смог смириться с участью, постигшей Фиорентину. О прошлом у них в доме говорить не разрешалось, и, если кто-то по оплошности все-таки заговаривал о минувших днях, Жан Поль тут же выходил из комнаты. С раннего утра он сидел в конторе, в шелковом берете, шитом золотом, и занимался только одним – разработкой новых тканей и узоров. Все сведения он заносил в Книгу Узоров, которую когда-то торжественно, в присутствии всех членов семейства, вручила ему во Флоренции Фиорентина. С помощью Франческо и Леонарды, которые уже давно освоились в Лионе, ему удалось преодолеть сопротивление тамошних ткачей, недовольных неожиданным нашествием итальянцев. Старая мануфактура Фонтана оказалась отличной отправной точкой; на ее основе можно было с легкостью возродить дело заново, в полном объеме – никто и глазом моргнуть не успел, как члены семейства Фонтана стали полноправными гражданами Лиона, лионскими ткачами, снискавшими всеобщее уважение. Свою роль сыграла и манера поведения Жана Поля, которому не требовалось приспосабливаться к повадкам лионцев, они присущи были ему и без того, они соответствовали всей его серьезной, основательной натуре.
Когда на берегу Соны, на бывшей Суконной площади, которая носила теперь знаменательное название площадь Менял, между каменными столбами натягивали цепи, чтобы освободить место для торговцев, и когда шесть синдиков – совет экспертов, состоящий из двух французов, двух итальянцев и двух немцев, начинал устанавливать обменные курсы, и когда наконец-то под невообразимый гомон собравшихся начинались торги, – вот тогда сразу становилось ясно, что Жан Поль входит в число самых уважаемых торговцев, что все спрашивают у него совета, что его мнение дорогого стоит. Если речь шла о качестве товара, то он был абсолютно неподкупен. Качество ткани он определял на ощупь, он слушал только «крик» шелка, по-французски «кракан», – так называли ткачи этот скрежещущий звук. Этого «крика» ему было достаточно, чтобы вынести справедливый приговор. Когда заключались биржевые сделки, он молча стоял, всегда на одном и том же месте, которое занял когда-то однажды, и теперь это место по традиции принадлежало только ему. Он стоял поодаль от толпы торговцев, и каждый, кто хотел заключить с ним сделку, знал, где его можно найти. Если у заказчика были серьезные намерения, сделка совершалась без проволочек. На производство низкокачественного товара для вывоза в другие страны он никогда не шел. До компромиссов не опускался. В таких случаях он отстраненно молчал, а потом прерывал разговор, невидящим взором глядя поверх голов других торговцев.
