Эмиль Брагинский - Московские каникулы

– Вы наглый обманщик! – Ее черные глаза сверкали ненавистью. – Соседка, задвижка, голый мужик!

Она подхватила конец веревки, которая все еще заменяла поводок, потянула за нее и вместе с собакой покинула Гришине жилище навсегда. Во всяком случае, в этот момент Лучана была уверена, что никогда и ни за что сюда не вернется.

Гриша невесело поглядел ей вслед, подумав при этом, что двадцать пять баксов плюс еще пятьдесят, в сумме семьдесят пять, это совсем неплохо, но наверняка хуже, нежели сто пятьдесят. Глянул в окно. Лучана пересекала двор решительным, размашистым шагом. Шляпка была угрожающе сдвинута набок.

Без стука, без предупреждения появилась у Гриши пухленькая соседка, глаза с любопытством обшарили комнату:

– Где же твоя фифа? Я знакомиться пришла, чтобы чин чинарем.

– Исчезла, как дым, как утренний туман! – поэтически ответил Гриша, а Дуся, так звали соседку, помотала головой:

– Ты туману не напускай! Значит, не прошел ты у нее?

– Да это не тот сюжет, я ей комнату сдавал!

– Ха-ха! – не поверила Дуся. – Такие, валютные, в коммуналках не селятся, они, Григорий, уважают комфорт и персональный утепленный туалет. Выпить у тебя нету по случаю твоего прокола?

– Увы!

– И у меня только чай… – засмеялась Дуся. – Чай мой чай, любовь прощай!.. – И осеклась: – Смотри, Григорий, она чемодан у тебя позабыла! Или, быть может, нарочно оставила?

Гриша тупо уставился на кожаный чемодан с элегантными металлическими уголками:

– Да нет, забыла… Где ж я теперь ее найду, черт бы ее побрал вместе с собакой и чемоданом!

– Сама найдется! – утешила Дуся. – Чемодан дорогой, а в чемодане имущество!

– Адреса она не знает, что делать-то? – вконец расстроился Гриша.

– Да не психуй ты, береги печень! Ее вещи – ее проблема! А не появится, мы с тобой заграничное барахло поделим, ну как, Гришенька-вишенка?..

Совершенно позабыв про чемодан, Лучана вышагивала по незнакомой ей улице, вышагивала в неведомом направлении, движимая одной лишь нанесенной ей обидой. Улица сама вывела Лучану на перекресток, где на самом углу торчал дощатый павильон, покрашенный ядовитой желтой краской, а надпись на павильоне гласила: «Минута счастливого отдыха».

Будто в Париже, прямо на тротуаре были расставлены столики, а за ними счастливо отдыхали разнообразные горожане с хмельными глазами, то есть пили водку и закусывали ее пивом.

За одним из столиков блаженствовали два интеллигента, из тех, что всю жизнь ищут смысл жизни и находят его исключительно в подобных забегаловках. И разговор они вели интеллигентный, непонятный простым смертным. Один был длинный, худой, со впалыми щеками и длинным тонким носом, бородатый и в очках; другой пониже, поплотнее, помоложе, с обрюзгшим лицом, усатый и тоже в очках. Разговор шел дружеский, задушевный, хотя познакомились эти двое одну бутылку тому назад, когда скинулись и приобрели пол-литра водки весьма сомнительного качества, но зато дешевой.

– Художник должен быть гоним! – декларировал длинный.

– Кто сказал? – усомнился в этой мысли приземистый.

– Толстой сказал. Не Алексей, а, конечно, Лев Толстой.

– Толстой, который Лев, а не Алексей, это авторитет! – вынужден был согласиться оппонент. – Но может, гонимый – это и хорошо, но могут загнать знаете куда? Куда Макар телят не гонял!

Бутылка была уже пуста, и оставалось одно – философствовать.

– Искусство там, где нищета! – продолжал длинный, а приземистый возразил задумчиво:

– А там, где богатство, там жизнь.

От неприятностей, свалившихся на нее за сегодняшний день, Лучане тоже захотелось выпить, она смело приблизилась к интеллигентам и услыхала последние слова:

– Где нищета, лишь там свобода! – провозглашал длинный.

– Свобода только в алкоголе! – выдал перл приземистый.

– Я тоже желаю глоток свободы! – сказала Лучана. – Знаю, в России это называется на троих. Я хочу быть на троих!

Мужчины подняли глаза на Лучану и тотчас, как по команде, опустили их.

– Понимаете, – забормотали они, – для нас это высокая честь… такая элегантная дама… но возникает, простите, финансовый вопрос…

Лучана сразу сообразила, в чем дело:

– Пожалуйста! Я… как это сказать… да, я угощаю! – добыла из сумочки и протянула долларовую бумажку.

Приземистый ловко выхватил ее, разглядел и восхищенно причмокнул:

– Десять!.. Если по сегодняшнему курсу… можно вусмерть упиться… Секунду, мадам! – и исчез.

А длинный пододвинул незнакомке колченогий стул:

– Прошу садиться! Как поживаете?

Лучана, однако, осталась стоять. Наверно, ей не понравился стул.

Вернулся приземистый, держа в руках бутыль с сокровенной жидкостью. Поначалу вернул сдачу, затем эффектным жестом фокусника вытащил из кармана бумажный стаканчик, протянул даме:

– Начнем, разумеется, с вас!

Налил ей до краев. Потом не забыл длинного и себя тоже не обидел.

– За свободу! – произнесла тост Лучана и единым махом, лихо опрокинула стаканчик.

Интеллигенты восхищенно переглянулись.

– Хорошо пьет! – от души воскликнул длинный. – Где учились?

– Закусить! – простонала Лучана.

– В наличии только корочка! – Приземистый протянул Лучане огрызок черного хлеба, Лучана жадно его сжевала и улыбнулась:

– Мама моего мужа была русская.

– Мама плохому не научит! – кивнул длинный. – Еще позволите?

– Спасибо, нет! С вами – это настоящая жизнь, прощайте! – Окликнула собаку: – Эй, безымянный, за мной! – и пошла куда-то.

Интеллигенты грустно глядели ей вслед.

– Вот ведь иностранка, а тоже человек! – оценил приземистый.

– А как вы думаете, – снова ступил на философскую тропу длинный, – Бунюэль пил?

– Безусловно, пил! – ответил коллега. – Но при этом плотно закусывал, и заметьте, не хлебной корочкой!

Возле ближайшего сквера Лучана купила два гамбургера, один для себя, другой для собаки, точнее – первый для собаки, потом уже для себя. Опытным путем выяснилось, что собака гамбургеры ест, правда, одного ей мало, Лучана отдала ей свой, собака умяла и его. Лучана прилегла на скамейке, скамейка была из твердых жердей, Лучана поворочалась, но усталость взяла свое, и она преспокойно уснула. Собака забралась под скамейку и тоже мирно уснула. Если б кто-нибудь в Риме сказал Лучане, что она вот так вот, как бомж, будет валяться на твердой скамье в городском сквере… нет, никто бы так не сказал, никому это в голову не придет, даже в страшном сне…

И приснилось…

Ленивый, разнеженный ветер, погладив черепичные крыши, окрасил венецианский воздух в розовый цвет. Лучана плыла в розовой гондоле, на шляпе гондольера Гриши развевалась розовая лента, на шляпе лохматой приблудной собаки также была розовая лента. А сама Лучана была совершенно голой, как мама родила, тело ее от природы светилось розовым светом, а кончики грудей напоминали неспелую землянику. Лучана нисколько не стыдилась наготы.

Гондолу обогнал вапоретто, рейсовый катер, битком набитый туристами, при виде голой дамочки они бурно орали, махали руками. Лучана гордо выпрямилась в полный рост, чтобы ее могли получше разглядеть, и царственно приветствовала туристов. А гондольер Гриша отлично поставленным тенором пел баркаролу, в которой были слова «i sogni rosati» – «розовые мечты».

Потом они с Гришей решили зайти в рыбный ресторанчик. Их не хотели пускать, потому что они голых не обслуживают, дабы у других посетителей не возникали мысли, вредные для пищеварения. Гриша учинил скандал, их впустили, усадили в самый угол и отделили розовой занавеской от остального зала. Стоило им остаться вдвоем, как Гриша накинулся на Лучану и стал неистово целовать ей живот. Лучана ему не мешала, только лишь удивлялась, почему он выбрал именно это место. В ее прежней практике такого не случалось. Когда Гриша обслюнявил ей весь живот и Лучана с интересом ждала, что же будет дальше, кто-то посторонний резко схватил ее за обнаженное плечо.

Лучана зашлась от возмущения и вскричала, конечно, по-итальянски:

– Вы, сын проститутки, как вы смеете меня лапать, я вас совсем не знаю!

Проснулась, открыла глаза и обнаружила себя лежащей на садовой скамейке и молодого русского милиционера, который тряс ее за плечо.

– Вам не жестко, женщина? – Милиционер был не чужд иронии.

Лучане категорически не понравилось фамильярное обращение «женщина».

– Я не женщина, я иностранка! – Лучана порывисто села.

Милиционер ей не поверил, в самом деле – кто из иностранцев среди бела дня погружается в сон на облупленной скамейке? И не пьяная вроде.

– Ну, если вы иностранка, – он шутливо взял под козырек, – тогда я президент Клинтон! – и, усмехнувшись, продолжил обход вверенной ему территории.

А Лучана встала и… обнаружила, что чемодана с вещами нет. Украли, пока она спала? Вполне может быть. Может, оставила там, где распивала с алкашами? Возможно… Нет, нет. Правой рукой она вела собаку, а в левой несла тяжелый чемодан? Вряд ли. Да, абсолютно точно. Она позабыла свой чемодан у этого проклятого Гриши, кажется, он ей снился. А во сне был у него чемодан? Нет, во сне у него было весло…