Алексей Слаповский - Заколдованный участок

Володька вдруг спросил:

– Одна уедешь?

– А с кем еще?

– Известно вообще-то, кто на тебя рога точит. И кому их давно обломать бы надо.

Володька решительно пошел прочь от дома.

– Эй, ты что подумал? – крикнула Клавдия-Анжела. – Ты только глупостей не наделай, он тут ни при чем!

– Я уже понял, кто тут при чем! – уверенно ответил Володька.

Он отправился отыскивать Нестерова.

Он отправился отыскивать Нестерова, а тот в это время зашел в магазин.

– Здравствуйте. У вас кофе есть?

– Сколько угодно! – любезно ответила Шура. – Вам какое, растворимое или натуральное?

– Натуральный, конечно.

– Пожалуйста! – и Шура поставила на прилавок пакет с молотым кофе.

– Вы меня не поняли. Я хочу выпить кофе. Здесь. Шуре хоть и нравился мужчина, но такое понимание магазина ее ошарашило.

– Как это? У нас тут не кафе, не столовая, мы тут не готовим!

– Жаль. Но сами-то вы на работе пьете?

Шура возмутилась:

– Я? Да вы что?! Если вы экстрасенс, то не считайте, что насквозь женщину видите! Да я ни грамма!

Нестеров улыбнулся:

– Я в смысле: кофе или чай пьете на работе? Завтракаете, наверно?

– Это бывает. Я же не железная – весь день не пить, не есть!

– Вот и сделайте, очень вас прошу, чай или кофе. Я заплачу. Это ведь так просто.

Шура – женщина тонкая, имеющая понятие о поведении, но тут слегка приоткрыла рот – до того неожиданным было для нее это открытие. Ведь в самом деле – просто же! У нее и чайник электрический только что кипел. Налить в чашку, бросить кофе и сахар – делов-то на минуту!

– Какой вы убедительный! – сказала она Нестерову. – Ладно, сделаем. А с вами что вчера было?

– Ничего особенного.

А Прохоров, кружа по селу, наконец напал на след Нестерова там, где уже был: в магазине.

– Александр Юрьевич, родной! – обрадовался он. – Вы как сквозь землю пропали! Как вы? Что с вами было?

– Летний грипп. Осложнение. Не надо было соглашаться.

– Я прямо себя виноватым чувствую, что я вас уговорил. Но я почему? Это же моя родина! Я хотел ей помочь!

– Ага, вы поможете... – начала было Шура, но Прохоров осадил ее решительно, хоть и с улыбкой:

– Шура, не груби! И налей тоже кофейку!

– У меня тут не кофейня! – сказала Шура, чтобы дать понять: случай с Нестеровым – исключение. А то повадятся все ходить сюда кофе лакать, или чай, или еще что крепче, была охота служить всем подавалкой. Да и санитарного разрешения у нее нет.

– Налейте, пожалуйста, – попросил Нестеров.

– Только ради вас! – смягчилась Шура.

– Ого! – удивился Прохоров. Впрочем, не сильно удивился: умение Нестерова влиять на людей было ему знакомо. Недаром он иногда мечтал сделать его своим помощником. Тогда, когда сам станет, к примеру, депутатом, сейчас слишком смешно будет: помощник помощника.

Был у него и еще один очень конкретный план по использованию Нестерова. Именно поэтому он уговорил его поехать в Анисовку и сам поехал с ним. Именно поэтому искал его. И, пока Шура ставила чайник и обслуживала в другом углу какую-то медлительную старуху из тех, кого Прохоров уже не помнил и считал даже, что она умерла, он приступил к разговору. Вернее, Нестеров сам начал:

– Мне кажется, придется сделать перерыв в нашем лечении. Я не в форме.

– И не страшно, прервемся.

– Неудобно. Я вам должен.

– Как вам не совестно, Александр Юрьевич? Я вам и так по гроб жизни обязан! Отдадите, когда сможете! Вы же на износ работаете, так нельзя!

– Вот и отдохну. Я, кажется, останусь здесь на некоторое время.

Прохоров поразился: удача сама плыла ему в руки.

– И очень отлично! – одобрил он. – Я сам хотел вас попросить, а тут видите, как сложилось! Отдохнете – и заодно мне поможете. В счет долга.

– Каким образом?

– Есть сведения, что тут мост построят и село отрежут. Некоторые имеют настроения дома продать и уехать. Только никто у них не купит. А я бы купил с вашей помощью. По доверенностям на несколько лиц, чтобы вопросов не было. Для начала домов пять, к примеру. И мы в расчете.

– А вам-то зачем?

– Да просто не хочу, чтобы в чужие руки ушло. Хозяйство вести тут будет нельзя, а дачки построить – запросто.

– Перепродать, то есть, хотите? – без труда догадался Нестеров.

– А почему и нет? Но при этом я им нормальную цену могу дать, а пришлые обманут, понимаете?

– Не знаю... Никогда этим не занимался.

– Да это фактически ваша специальность! – выдвинул Прохоров неожиданный довод.

– Почему это?

– Ну, это же как бы бизнес, а бизнес – это тоже воздействие на людей. Разве нет?

– Я лечу вообще-то, – напомнил Нестеров.

– А о том и речь! Анисовку давно всю лечить пора! – недобро рассмеялся Прохоров. – От дури! Ну так как, согласны? Ничего в этом такого нет. И долг отдадите. А?

Тут подошла Шура с чайником и непринужденно внедрилась в разговор.

– Правда, что ли, дома будете покупать?

– Нехорошо подслушивать. Мне некогда, я вот Александра Юрьевича попросил, – сказал Прохоров.

Может показаться, что он поступил слишком уж простодушно, открыл все карты. Но Прохоров сам из деревни и деревню знает: когда здесь собираешься кого-то, к примеру, обжулить, то вовсе не обязательно скрывать свои намерения. Это городской житель хитер и недоверчив, здесь можно проще. То есть, если точнее, деревенский житель тоже хитер и недоверчив, но совершенно особенно. Городской человек, ловясь на какую-либо уловку, сперва всё проверит, всё рассмотрит, преодолеет несколько этапов сомнений и раздумий – и в результате всё равно поймается, но будет считать, что это случайность, что с ним этого больше никогда не повторится. Деревенский житель, не хуже городского понимая, что его хотят уловить, не тратит времени на бесполезные сомнения и раздумья, корневой мудростью чувствуя: всё равно ведь так или иначе обжулят, что ж зря время терять, лучше уж сразу уловиться и отмучиться.

– Тогда вам повезло, – сказала Шура. – Сменщица моя уезжать собралась. Прямо счастье для нее.

– Это Клавдия, что ли? Замечательно! Будет для вас, Александр Юрьевич, первый опыт!

Нестеров, помня о незаконченном лечении Льва Ильича, сказал:

– Может, не сразу? Или вы для начала сами? Или хотя бы вместе?

– Нет, вы что, она меня слишком хорошо знает! – отказался Прохоров. – В смысле, конечно, доверяет мне, но... В общем, у нас тут такая особенность: у нас своим почему-то всегда всё дороже отдают. Такая у нас друг к другу любовь.

– Не любовь, а отношения, – уточнила Шура. – Я бы вам и за миллион не продала.

– Вот – видите? И главное – что я тебе сделал, Шурочка?

– То-то и оно, что ничего! – отрезала Шура. Нестеров допивал кофе и посматривал на часы. Прошло больше часа, его ждут в клубе.

Его ждут в клубе, но не бездействуют: призванная на помощь Акупация пытается оживить Льва Ильича. Машет веничком, кропит водой, приговаривает:

– Беда, беда... А всё отчего? И семья на тебе, и хозяйство на тебе, и дом на тебе, и люди на тебе. И машина у тебя вон какая большая и страшная. Одни заботы. Как же, начальство! Важный, сердитый! Закрутился, запарился, вот что я скажу. И никто тебя не пожалеет. Все только: дай, Лев Ильич, сделай, Лев Ильич! Каждый теребит, каждый на тебя зло имеет! Собачья работа! А чтобы пожалеть, чтобы сказать: да ты же несчастный, жалкий ты, замученный... Закружил сам себя, сам себя не помнишь!..

По щеке Льва Ильича вдруг скользнула скупая мужская слеза. Андрей Ильич и Юлюкин переглянулись.

– Сгинь, зараза, от моего глаза! – приговаривала Акупация. – Ради боженьки поднимитесь, ноженьки! Ради маменьки-горючки оживите, ручки!

Она выбилась из сил, села.

– Ох, устала... Видно, столбун у него.

– Что еще за столбун? Столбняк? – уточнил Андрей Ильич.

– Столбняк – от той заразы, что снаружи, а столбун от того, что внутри.

– И отчего бывает?

– Да разно. От упрямства чаще. Помню, была такая Рита, женщина тоже властная, крупная. С мужем очень серьезно жили. И он ее обидел или что, не помню, а она решила: всё, слова с ним не скажу, и не встречу, и щей не подам! Муж приходит: Рита, давай кушать! А она сидит и молчит. Он ладно, сам себе налил, поел. Потом: Рита, пойдем спать! Она сидит и молчит. Ну, мужик плюнул, лег спать. Утром просыпается: а она всё сидит. Он: Рита, ты что? А она мычит: мол, рада бы что сказать или пошевелиться, а не могу. Три месяца просидела.

– Сколько? – не поверил Юлюкин.

– Три месяца, – с убеждением подтвердила Акупация. – А то и четыре. Нашли бабку, слово знала от столбуна. Пошептала ей, она и встала.

– И где та бабка? – спросил Андрей Ильич.

– Э, милый! Ее уж лет двадцать как нету... А я слова этого не знаю...

Юлюкин, поняв, что со старухой только теряется время, спросил сам себя:

– Куда-то наш экстрасенс запропал? А ты, бабушка, иди. И никому не говори про это, ладно?

– Что я, глупая? – обиделась Акупация. – Кто про столбун рассказывает, на того самого столбун найти может!