Геннадий Машкин - Половодье
— Вода скоро будет на свалке, деда!
— Встретим, как полагается, — пробормотал дед. — Маленьких — на чердак! А взрослые станут на оборону барака!
Степанцов опустил руку с биноклем, его глаз потускнел.
— Антон, возьми моих ребятишек на ночь к себе, — проговорил конюх просительно, — сохранней будут на случай чего.
— Пусть лезут, — ответил Антон, — я настелю им сена.
Он тоже взял бинокль и навел его на перемычку.
Совсем недавно Иркой приносил сверху густой запах цветущей черемухи. Этот ни с чем не сравнимый запах перебивал навозный дух конного и свалки, будоражил кровь, звал забиться в цветущие острова. Но теперь сверху катился холод и шум большой ледниковой воды. В бинокль было видно, как треплет взъяренная река кусты на залитых островах, как пробиваются эти кусты торпедами-бревнами и как пенится вода около берегов.
А возле перемычки целый поток устремился в старое русло. В бинокль ясно различима картина разрушения гребня с редкой щеточкой деревьев. Большие куски глины разваливались под напором струи. В мутных волнах волочились кусты и деревья. Проран расширялся.
По ту сторону реки синело несколько милицейских машин.
— Милиция понаехала, — сказал Степанцов. — Чо боятся?
— Уже трусят в поселок проехать, — ответил Антон. — Мостик шатается, увязнуть можно, потом совсем не вылезешь из Заливановки!
— Просто спокойны за нас, — заверил дед.
— Верно! — единственное око Степанцова снова просияло. — И не такое видывали. Чо горевать, айда, Николаевич, — медовушка-то хороша, будто парное молочко!
— Медовуха отменная, — отозвался дед и начал спускаться по лестнице.
Ночь
Перешагивая через поперечины, Антон прошел в угол. Между поперечными балками на слой шлака были насыпаны опилки. Шаг здесь заглушался, а слышимость улучшалась. Из форточек, со двора, из поселка, с Горюшиной горы сюда доносились звуки. И особенно в этот вечер все стало четче, даже возня кроликов под бараком явственно слышалась Антону.
Барак распахнул окна, чтобы лучше ощущать приближение воды. И Антон вдруг оказался как бы во всех квартирах той половины барака, что окнами выходила на поселок. Он ясно различал стук ложек о миски за столом Свальщика, бодрый голос теледиктора в Мотиной квартире и жужжание Зинкиной швейной машины.
Стукнула дверь их квартиры, и Антон отвалился от балки. Растирая затекшую шею, задевая носками кед поперечины, он подошел к дверце. Распахнул ее. Втянул ноздрями воздух и ощутил, как сильно пахнет свежей холодной водой.
Водное кольцо, окаймившее луга, поблескивало в лунном свете. Оно казалось безопасным, как оросительная система. Но два водяных щупальца протянулись уже к свалке, и они сливались между собой. Свалка, правда, засасывала воду, словно гигантская губка, но все же отводок из-под мусора бежал к поселку по ложбинкам старого русла.
У маленького мостика гудели машины, мелькали огни, будто туда весь город сбежался за водой. Полезной ледяной водой с Саян. Антон вспомнил о теории полезности талой воды для растений, животных, птиц и людей и сразу подумал о Ласке. «Ей бы пить сейчас эту воду со снежников, — размыслил он, — Жеребенок был бы крепкий, пучеглазый и шустрый».
Однако Ласка почему-то не шла пить прибывающую воду, а тыкалась мордой в огромное, рассчитанное на десяток лошадей, корыто. А там воды не было. Степанцов и Свальщик давно поили ее прямо из колодезного ведра, хоть бараковцы костерили их за это.
— Чего, сердешная, нутро горит? — раздался из тени барака голос Свальщика. — Сейчас я зачерпну водицы…
Его горбатая фигура появилась перед бараком, где земля была исполосована светлыми клиньями окон.
Свальщик подошел к колодцу, поймал бадью на коромысле журавля и потянул ее вниз. Железная бадья билась о каменные стенки колодца. Потом ведро плеснуло на глубине, и Свальщик потянул его обратно. Журавль скрипел в темноте, будто жаловался на старость.
— Вот и пей на здоровье! — сказал Свальщик, ставя бадью перед Лаской на землю. — Твоя состояния нам понятна, бедная скотинка… Э-эх, грехи наши…
Ласка ткнулась в бадью мордой, понюхала воду и стала деликатно пить. Свальщик погладил ее черно-белый вздутый живот и покачал головой.
— Даст бог, не сегодня-завтра ожеребишься. Да только встал бы жеребенок до воды… И в мелкой можно потонуть…
Ласка перестала пить и задумалась, будто соображала, как вести себя дальше.
Свальщик выплеснул воду на гигантские лопухи, разросшиеся у колодца, и побрел в сторону свалки. Его холщовая рубаха белела в темноте, как бумажная макулатура.
Мысли Антона были прерваны странными хлопками, донесшимися с дороги. Это старик бежал, и его подметки хлопали по земле. Сиплое дыхание донеслось снизу, когда Свальщик вбежал в сени. Потом хлопнула дверь квартиры, и вылетел его порывистый голос из окна:
— Матушка, дал нам господь подарок, да лиходеи отняли!
— Какой подарок? Что за лиходеи?
— Бону притащило на свалку! Да Гошка с парнями своими ее застолбить успел!
— Да что ж это такое, господи? Откуда их принесло, супостатов?
— Моторка у них чуть не посуху ходит, вот какое дело-то!
— И добрая бона?
— Метров полcта! В пять бревен! Да ловконько стала между кучами!
— Ничо, отец, господь не потерпит лихоимства, пошлет им кару, пошлет! Перевернутся в своей лодке!
— Да что ты мелешь, матушка! Можно ли людям такое сулить? Пусть пользуются, а мы и так проживем. Вот кролики множатся — лучше некуда…
— Антон! Где ты? Идем к тебе спасаться! — раздался снизу голос Зинки.
— Антон, и мы к тебе! — баском заявил Савка.
— И я, и я, — пискнули разом Стасик и Мирка.
Антон подал обе руки степанчатам и втащил их на чердак. Потом стал помогать Зинке. Взял ее узел и на миг почувствовал такую слабость, что не мог сдвинуть с места легкого постельного узла. Придумала Зинка, так придумала!
— Что же ты? — с бархатным хохотком спросила Зинка. — Веди в свою спальню!
Антон ринулся в глубь чердака, освещая жидким лучом фонарика балки, белые трубы печей и клочки сена, разбросанные по шлаку, перемешанному с опилками. Зинка пришла в каком-то серебристом новом платье, точно собралась на танцы.
— Всем места хватит, Зина, — подвел он соседку к постели. — А вы, ребята, на той стороне!
Антон выдернул из-под своего матраца клок сена и добавил в постель ребятишкам. Савка тут же расстелил рваненькое ватное одеяло, бросил две подушки в линялых наволочках и приказал младшим ложиться…
Как ни тревожна была ночь, а сон взял свое — и в бараке, и на чердаке.
Утро
Треск раздался явный, и чердак вроде поплыл куда-то.
— И-и-и! — запищала в углу Мирка, и сразу к ней присоединился Стасик: — У-у-у!
Антон подскочил и ударился головой о балку. Из глаз, как из кремней, посыпались искры.
— Антон! — дернулась Зинка. — Что это?
— Сейчас разберусь!
Внизу разнесся треск, звон стекла, крики.
— Караул!
— Потоп!
— Помогите!
— Люди-и!
Антон метнулся к чердачной дверке. Вышиб ее на ходу и скатился по лестнице.
Везде тускло переливалась вода. Плавали дуги, щепки, доски, клочки сена. И непонятно было, куда надо бежать. Кругом колыхалась стена тумана. Только домик Ивана Бульдозериста проглядывал сквозь туман. Однако между бараком и этим крайним домиком Заливановки образовалась протока. Темная речка выбегала из тумана и уносилась в туман.
А барак накренился набок. Крыша съезжала во двор. Завалинка уходила в воду — по ней метались кролики. От стаек неслись поросячий визг и кудахтанье кур.
Из барака выскочил Зав в пижаме. Высоко выбрасывая ноги из воды, он подбежал к пожарной доске, снял багор и стал бегать по двору, обдавая брызгами окна барака.
— На помощь!
— Господи?! — донесся голос Свалыцицы из разбитого окна. — Нас-то за что?
— За что, господи боже? — вторил ей Свальщик.
На крылечко выбегали соседи.
— Антон! — донесся голос матери. — Ты жив?
Антон сломя голову мчался к конскому корыту, поднятому водой, приткнувшемуся к забору, большому, сухому, прочному.
Но Зав опередил его. Он запрыгнул в корыто и начал отталкиваться багром. И тут Антон завопил:
— Подождите!
Корыто — оно как лодка! На нем уплыть можно, спастись!
— Куда? — завопил Зав. — Перевернешь!
Антон уже поймался за край корыта. Оставалось перевалиться в него. Но тут Зав махнул багром и ударил Антона по рукам. Малиновое пламя полыхнуло в глазах от боли.
— Анто-о-он!
У Зава выпал багор — он натолкнулся на взгляд Нины Федоровны. Соседка не произнесла больше ни слова, но взгляд ее был страшнее наводнения.
— Я за катером, Нина Федоровна, — забормотал Зав, — чтобы всех вывезти… Кто же знал, что так обернется… Туман… Барак подмыло… Это же надо…
