Владимир Шпаков - Песни китов
— Эй, чего пинаешься?! Что она тебе сделала?!
Лорка встала между Севкой и Гретой, хотя крепкая черно-коричневая «немка» могла сама за себя постоять (и еще как!).
— А чего она лезет?!
— Она играть хочет! А ты, дубина, не понимаешь!
Севка не выносил, когда ругают даже за дело, но этой длинноногой позволялось все.
— Играть… — скривился он. — Куснуть она хочет, я ж вижу. Только у меня такая штучка есть, что ни одна собака не укусит!
— Будешь пинать — укусит! Без штанов домой пойдешь!
— А вот и не пойду!
И Севка, захлебываясь, начал рассказ об устройстве из конденсаторов, соединенных в блок. Конденсаторы заряжались от сети, а два провода от них выводились на палку из эбонита. Тут человек к тебе пристает или пес — неважно, главное, палкой к нему прикоснуться: сразу искры из глаз! Конечно, надо столько конденсаторов подбирать, чтобы не укокошило, а просто вышибало мозги, давая время спокойно уйти.
Севка даже забыл, что еще не собрал устройство, только схему набросал. Потребуй Лорка демонстрации в натуре, он бы опростоволосился, но та повернула разговор иначе.
— Тебя самого когда-нибудь током дернет!
— А вот и не дернет!
— Дернет, дернет! Ожог получишь — будешь знать!
— Ничего я не получу! Меня вообще электричество не берет!
— Ой-ой-ой, не берет! Схватишься за провод — затрясет как миленького!
— Меня затрясет?!
Севка внезапно вспотел: вот он, звездный час! Он никогда не говорил Лорке о своей способности не чувствовать тока. Иначе говоря, он мог запросто браться за оголенный проводник; вот только как это доказать?
— А пойдем в подвал? Там лампочка битая есть, так я за усики руками возьмусь — и ничего не будет!
Лорка устремила на него зеленые глазищи.
— За усики, значит… — ответила после паузы. — Ладно, пойдем!
Пока Лорка отводила Грету домой, Севка сбегал за фонариком. Дожидаясь подружку, он едва не приплясывал в предвкушении победы. Неделю назад сам разбил эту лампочку, после чего долго разглядывал поблескивающие в свете фонаря тонкие стальные усики. Безобидные с виду, они несли в себе страшную энергию, которая обычного человека могла ударить или вовсе убить. Папаша как-то рассказывал про убитого током на заводе, говорил: мужик прямо почернел, схватившись за провод в триста восемьдесят вольт! Тут было всего (всего?!) двести двадцать, и Севка таки рискнул. Взялся за усики, ожидая трясучки, — а почувствовал лишь легкое пощипывание: так щипало язык, когда пробовал лепестки батарейки. Ощущение было даже приятным, поэтому Севка не сразу отпустил электроды, словно хотел зарядиться от сети. Конечно, узнай про эти «эксперименты» Рогов-старший, Севке надрали бы задницу. Другой вопрос: кто доложит? Севка не станет во вред себе языком чесать, а Лорка будет помалкивать.
Самая симпатичная во дворе, да и в школе, Лорка мало общалась с другими девчонками. То в школьном живом уголке сидит, то на балете своем скачет, то с Севкой приключений ищет, как нормальный пацан. Когда-то она и воспринималась пацаном, который даже в платье полезет с тобой через забор. Но в последнее время Севка все больше начинал чувствовать разницу. У пацанов не было бугорков, требующих сокрытия; и того, о чем нередко вспоминали взрослые в базарах за картами, тоже не было. Название этого потаенного места звенело, отдаваясь в мозгу ударом железной палки по рельсе. Иногда в это место кого-то посылали (и сам Севка, случалось, посылал), но почему требовалось туда посылать — оставалось загадкой.
Лорка выскочила во двор в спортивных штанах, еще больше похожая на пацана. Короткое «пошли!» подхлестнуло будущего триумфатора, и тот быстро пошагал вперед. Вход в подвал располагался в угловом подъезде пятиэтажной хрущевской панельки. Взрослые думали, что дверь закрыта на висячий замок, но подростки знали: тот болтается на одной петле, а ключ давно потерян.
В первом отсеке подземелья стоял картежный стол — за ним сиживали зимой или в осеннюю непогоду, играли в «буру» и в «секу». Тут всегда горела лампочка, разбил же Севка другую, висевшую в тупичке, куда и затащил Лорку. Он высветил свисающий с бетонного потолка шнур с черным патроном.
— Видишь, блестят?
Из патрона торчала стекляшка с двумя тоненькими стальными проволочками.
— Сейчас я за них возьмусь, и…
Сделав шаг, он остановился. А вдруг способности пропали, и он почернеет, как мужик на заводе? Севка утер выступивший на лбу пот, оглянулся на Лорку.
— Фонарик подержи, что ли…
Он протянул руки вперед, чувствуя, как дрожат пальцы. Осторожно взялся за холодный металл, чтобы через секунду убедиться: все нормально. Электричество струилось через его тело, приятно покалывая внутренности. Он победно оглянулся, но темнота скрывала Лоркино лицо, на котором, по идее, должно было отразиться восхищение. Смотри, Лорка, что я могу! Твоего очкарика с книжками давно убило бы, в лучшем случае сопли бы размазывал, дуя на обгорелую ладонь. Я же повелеваю электричеством, оно для меня родное, как для остальных — кровь, струящаяся по жилам! Он так явственно представил Женьку Мятлина, сидящего в углу и скулящего после удара током, что не расслышал Лоркину реплику.
— Что ты сказала?
— Я говорю: твоя лампочка, может, и не включена!
Ошарашенный, Севка отпустил усики.
— Не включена?! Да я сейчас…
Он отобрал фонарик, направил луч в угол. Ага, железка! Схватив что-то похожее на ржавый велосипедный руль, он шваркнул им по электродам, осветив подвальный тупичок снопом искр.
— Убедилась?!
Железка улетела обратно, а Севка еще раз схватился за проволочки. Он представил себя большим конденсатором, который напитывается электричеством. Заряд становится все мощнее, и если так пойдет, ему, пожалуй, и не понадобится палка с проводами — он сам будет шибать током и наглых собак, и оборзевших людей. Ка-ак шарахнет — сразу глаза на лоб!
Внезапно он почувствовал, как в спину уперлись два бугорка, а возле щеки послышалось ее дыхание. Почему-то она прижалась к нему всем телом, даже руками обхватила. Стало зябко? Или захотелось танцевать парой? Мысль была дурацкой — как танцевать, если стоишь спиной?! Он застыл, боясь пошевелиться и чувствуя, как щеки заливает жар. Бугорки жгли спину, гибкое теплое тело прилипло к нему, и вновь обретенное свойство медленно, но верно начало улетучиваться. Никакой он не конденсатор, так, перегоревшая лампа от приемника…
— Отодвинься… — хрипло проговорил он. — Ток передается: если одного трясет, то другого тоже.
Это был выход: он вроде как проявлял заботу и вместе с тем избавлялся от мучительной неловкости. Когда чужое (и одновременно — очень близкое!) тело отлипло, Севка отпустил электроды и перевел дыхание.
— Ладно, идем отсюда…
Он так и не понял: произвел ли впечатление? Когда вылезли, Лорка заговорила о какой-то чумке, которую подозревают у Греты, о ветеринарной клинике, а про Севкин подвиг — молчок. Да и его, если честно, другое волновало. Может, стоило повернуться? Обнять Лорку, как на танцах, поцеловать? Он не умел целоваться, вообще не понимал, зачем люди слюнявят друг друга, но так, наверное, положено, если ты с девчонкой, и она к тебе прижимается.
Даже катание на «Яве» после этого прошло без удовольствия, как-то дежурно. Он сразу догадался: один из цилиндров забит копотью, нужно менять кольца, но не стал зарабатывать этим авторитет. Мотоциклы, спидолы, часы были для Севки открытой и прочитанной книгой, а вот хозяйка гибкого тела и обладательница зеленых глазищ оставалась загадкой. Эта книга не просто была закрыта, она еще оказалась написана незнакомым языком, который хотелось выучить, и одновременно — было боязно заниматься его изучением…
4
По приезде на дачу мать, как обычно, полила цветы, выдернула траву на грядках и улеглась в гамак, натянутый между яблонями. Женьке предложили позагорать на газоне, но он удалился в домик. Забыв недочитанную книжку, он маялся от скуки и, когда увидел через окно задремавшую мать, выскользнул из дома.
Бесцельно гуляя вдоль участков, где почти не было народу (будний день), он вскоре оказался возле кирпичного домика с закрытыми ставнями. Ноги сами привели сюда, хотя делать здесь было нечего: дача пустовала второй сезон, с тех пор, как Лоркины родители собрались разводиться. Женька лишь однажды видел раскрытые ставни, вынесенный на улицу стол с бутылками и пылающий мангал; но Лорки тогда не было, был только ее отец с какой-то женщиной.
Нерешительно постояв у калитки, он вошел внутрь. Присел на скамейку под вишней, закинул нога за ногу, и в голове привычно зазвучали воображаемые диалоги.
— Ну как, прочитала Фраермана? — мысленно спросил Женька.
— Да, — ответили, — за одну ночь!
— И как тебе?
— Очень интересная книжка! Особенно понравилась сцена, где мальчик на своей груди имя Таня написал. То есть не написал, а оставил в виде белой кожи на фоне загара. Значит, любил ее!
