Хуан Мадрид - Считанные дни, или Диалоги обреченных
Позже подошел Хесус, уличный фотограф, который работал в этом квартале. Он предложил им сняться на память, но, узнав Антонио, разговорился с ним о житье-бытье. Оказалось, несколько лет назад оба кончили одни и те же курсы фотографии.
После его ухода Антонио сказал, что он славный малый и, должно быть, неплохо заколачивает.
— Когда мне придется туго, я тоже займусь уличным промыслом, — пошутил он. — Будем с ним компаньонами.
Лисардо отсел за соседний столик к своим знакомым — молодой, хорошо одетой паре.
Девушка сильно загорела и выглядела цветущей и ухоженной. Чаро тут же решила, что они без ума друг от друга и что такие вещи невозможно скрыть.
— Это как удар током, — объявила Ванесса. — Одно слово — электричество!
— У меня с Альфредо было точно так же. Когда мы ходили куда-нибудь, меня совсем не интересовало, сколько людей вокруг, хоть миллион! Мне казалось, будто мы одни в нашей комнате. А сейчас он, бедненький, сидит в каталажке и, наверное, думает обо мне. И я тоже думаю о нем, — и это все равно, как если бы мы находились вместе.
— Подумаешь, любовь! Цена ей — дерьмо! — возразил Антонио. — Она существует лишь в воображении тех, кто в нее все еще верит. А людям просто хочется немного тепла — вот в чем дело. Чтобы не чувствовать себя слишком одинокими.
— Любовь — одно, а секс — совсем другое, — пустилась в рассуждения Чаро. — Стоило моему Альфредо до меня дотронуться, как я тут же кончала, причем без всякого секса. Чудесное ощущение! Что до меня, то я верю в любовь.
— А у меня от любви свербит в глотке-е-е! — завопила Ванесса.
— Берите пример с животных. Самцы чуют течку, исходят похотью и покрывают самку. Проще пареной репы… — настаивал Антонио.
— Меня ты покрывать не будешь, — рассердилась Чаро.
Лисардо и молодая пара поднялись из-за стола и ушли не простившись.
Ванесса в истерике затопала ногами.
— Видала мудака, Чаро?! Хочет, чтобы я за ним бегала. Вконец обнаглел, словно я пустое место. — Она резко повернулась к Антонио: — Кретин, убери свою вонючую камеру! Ты привлекаешь к нам внимание.
— Ванесса, девочка! Он же не делает ничего плохого!
— Не делает, не делает… — передразнила Ванесса. — Хватит с меня. Ни одной фотки! Хочешь снимать — гони телек! А без него — и не суйся ко мне.
Антонио спрятал маленькую «Лейку» глубоко в карман брюк.
— Ой, Ванесса! Держи меня! Глянь на его ширинку. Вздулась, как у того дядьки, помнишь? Кажется, его звали Питуфо. Он делал стойку в дверях школы, расстегивал штаны и вынимал свое хозяйство. А хрен у него был выкрашен синей краской. Подумать только, синий хрен! В жизни не видела такого большущего хрена! Даже у Альфредо.
— Его потом поймали и всыпали по первое число. Надавали пинков по яйцам. Мне Пили рассказывал, — вспомнила Ванесса.
— Вмешался родительский комитет. Собрались крепкие мужики и чуть не забили его палками до смерти. Одну мошонку — так совсем отшибли. Пришлось увезти его в больницу. Ты знаком с Питуфо, Антонио?
— Нет. У меня нет ни одного знакомого с синим хреном, — ответил Антонио.
— Если бы тебе все рассказать… Чего мы только не нахлебались в нашей жизни… Правда, Чаро? С три короба дерьма — и все через край. Помнишь того чокнутого, который вообразил себя Иисусом Христом?
Чаро залилась громким смехом.
— Он влюбился в Ванессу. Вбил себе в голову, что она христианская дева, и хотел на ней жениться. Матерь Божия! Ну и тип!
— Изо рта у него несло дохлой крысой. Вонючка! А меня заставлял совать ему палец в задницу, и больше ничего ему не надо было, — добавила Ванесса.
— Тогда мы жили в двух шагах от Реформки[18]. Помнишь? На Тирсо де Молино, и Пили с нами. Там я и познакомилась с Альфредо.
Меж тем вернулся Лисардо и подсел к Ванессе, но она сделала вид, будто его не замечает.
— Эй, приятель! Угости нас чем-нибудь? Лады? Можно пирожными; а за это, так и быть, я разрешу себя сфотоляпать.
— Не стоит этого делать тут, на Пласе, — предостерегла Чаро. — Лучше спрячь свою камеру подальше, а то неприятностей не оберешься.
Лисардо показал на мужчину с шоколадным лицом, который сидел на скамейке по другую сторону Пласы и читал газету. Темная бородка обрамляла его рот на манер висячего замка.
— Девчонки, да ведь это Ибрагим, тот самый араб. Попросите у него коки для субботы.
— И не араб он вовсе, — возразила Ванесса, — а иранец.
Она вихрем сорвалась с места и устремилась к Ибрагиму. Чаро попыталась ее остановить.
— Куда ты?! — закричала она. — Постой!
Но Ванесса уже стояла около иранца и, наклонившись к самому его уху, что-то ему шептала. Чаро с досады хрустнула пальцами.
— Вот наказанье! Здесь же полно полицейских. Если увидят кого с Ибрагимом, тут же возьмут на заметку, а то и упекут куда подальше.
Лисардо нервно озирался по сторонам.
— Пойдем мы, наконец, есть пирожные?! Двинули отсюда, я за версту чую ищеек. Последнее время Пласа ими кишмя кишит. Мать их…
Вернулась Ванесса и, ухватив Чаро за руку, затараторила:
— Порядок. Ибрагим сказал, что сам придет к нам и мигом уладит дельце с пятью граммами.
— Девочка! Будь осторожней! — зашикала на нее Чаро. — Здесь полно легавых.
— Мне бы хотелось сфотографировать тебя с иглой, — сказал Антонио, повернувшись к Лисардо. — Слабо тебе будет ширнуться прямо тут, на Пласе?
— Сначала угости пирожными, а там посмотрим, что и у кого слабо.
— В шею. Идет?
— Хоть в задницу, пижон!
В кондитерской «Ориенталь» Лисардо спросил двадцать шоколадных пирожных с кремом, таких больших, что они едва уместились на подносе. Расстегнув рубашку, под которой обнажилась усеянная багровыми прыщами грудь, он с жадностью принялся за лакомство.
— Болит? — спросила его Ванесса. — Какой мудак продал тебе эту пакость? Я спрашиваю, кто продал тебе коняшку?
— Один черномазый. Араб, что ли? Никогда не видел его раньше. — Он неожиданно вытащил откуда-то из-за пазухи короткоствольный револьвер и, размахивая им в воздухе, истерично закричал: — Ублюдок! Поймаю — пристрелю на месте! Клянусь матерью!
Чаро навалилась на него всем телом.
— Убери пушку! Не будь идиотом! — Она обхватила его обеими руками. — Ты что, погубить нас хочешь?! Отвечай же! А если тебя с ней застукают?
— Он только сказал, что хочет прикончить того сукиного сына. Так ему и надо! — вступилась Ванесса.
— Сейчас же спрячь пушку. Ну же, Лисардо, пожалуйста… — молила Чаро.
Лисардо послушно спрятал револьвер.
— Убью! — бормотал он. — Пристрелю, как последнюю собаку, чтобы было неповадно подмешивать в героин всякую дрянь.
Лисардо яростно скреб себе грудь и живот. На его щеках проступила такая же багровая сыпь.
Чаро принялась объяснять.
— Видишь ли, Антонио, — начала она. — Надо соблюдать большую осторожность, когда колешься. Иной раз в героин подмешивают тальк или порошковое молоко, а то и кое-что похуже. Можно концы отдать. Заражение крови, понимаешь? Поэтому многие предпочитают курить косячки, но мне лично больше нравится колоться. На вкус и цвет товарищей нет.
Антонио взял с подноса пирожное и осторожно надкусил его. Лисардо и Ванесса веселились напропалую, соревнуясь, кто быстрее и больше съест.
— Кончай трепаться! — промямлил Лисардо с набитым ртом. — Косяками из коняшки пробавляются одни доходяги. Твою мать… До чего же я люблю пирожные!
— У меня с собой амфетамин. — Антонио показал доверху набитый желтыми таблетками флакончик. — Хотите?
— Эти… От них мало проку, — отозвалась Чаро.
— Снимает усталость, и не больше, — со знанием дела уточнила Ванесса. — Если их выпить все за один присест, можно и копыта отбросить. А если немного, да со сладким вином или пивом, то они облегчают ломку.
— Меня эти ваши колеса не берут, — объявил Лисардо. — Твою мать… Офигенные пирожные! Слушай, ты! Фотяра гребаный! Что ты вытворяешь? По правде говоря, все это начинает мне надоедать.
— Я фотографирую. Какого черта… Тебе не все равно?
Лисардо довольно ухмыльнулся.
— Со мной лучше не связывайся. Плохо ты меня знаешь. Пристрелю — и глазом не моргну. Усвоил?
В баре, где работала Роза, было людно. Разносчик пива, опершись о стойку, рассказывал какую-то историю. Он выпил стакан воды и продолжил:
— …клянусь, сам видел, как тот вырезал ему финкой глаз. Братцы, это уже перебор. Парень остолбенел и все смотрел на свой глаз на ладони у того типа, а потом как бросился бежать и кричал при этом страшно… Что тут поднялось! Это был мой кореш, безобидный малый, мы с ним вместе служили. И вдруг ни за что ни про что ему выскабливают гляделку. Перед этим заварилась жуткая потасовка, какой свет не видывал. А он стоял себе в сторонке, не вмешивался. Тот, другой, похоже, нанюхался нюхны и был сильно на взводе… Я вошел как раз в тот момент, когда у него на руке лежал глаз моего кореша, а вокруг все как с ума посходили. С одной случился нервный припадок. Вы когда-нибудь видели глаз, вот так, отдельно?
