Владимир Киселёв - Два названия
– Прямо вниз пойдешь и выйдешь, – ответил неприступный мрачный дворник.
Глядя под ноги, Павел Шевченко пошел по улице, ощущая, как невольно он все замедляет шаги и как до боли, до окостенения сжимается тело.
Первую часть программы, которую он наметил для себя в жизни, осуществить которую он поклялся, – он уже выполнил. Он отомстил Шеремету, разграбив и уничтожив все ценное в его квартире.
Теперь предстояло выполнить вторую часть программы: убить Сталина.
Он узнал Кремль, который столько раз видел в иллюстрациях к учебникам, на картинах, в кино. Время от времени ощупывая локтем засунутый за пояс под курткой «Коровин», Павел Шевченко направился к Боровицким воротам.
В это время за воротами раздались оглушительные звонки, ворота распахнулись, и прямо на площадь, где прекратилось все движение, вылетели четыре черные машины. Обгоняя друг друга, на огромной скорости они понеслись мимо Павла Шевченко в сторону Арбата, и в одной из них сзади у окна Павел Шевченко увидел Сталина. Сталин держал в руках изогнутую трубку и смотрел на Павла Шевченко.
И Павел Шевченко понял, что езда на такой скорости в четырех автомашинах, которые обгоняют друг друга, значительно опаснее для жизни Сталина, чем его «Коровин», что выстрел по мчащейся автомашине не даст никакого результата.
Он шел по Арбату и мучительно думал о том, что нужен другой путь, что нужно, сделать так, чтобы он мог встретиться со Сталиным с глазу на глаз. Но что для этого нужно? «Стать Стахановым, – думал Павел Шевченко. – Нужно стать Стахановым, чтобы Сталин пригласил меня в свой кабинет посоветоваться о том, как добиться, чтобы наша Родина получала больше угля».
Но он представил себе Стаханова и шахту Стаханова, которую он видел в киножурнале, и отбойный молоток, и лавину угля, которая сыплется на транспортер, и подумал: «Нет, это не годится».
«Стать Кривоносом. Передовым машинистом. Водить поезда лучше всех машинистов в стране». И снова он представил себе паровоз и машиниста, который поворачивает регулятор, и как трудно, наверное, стать машинистом, и решил, что это тоже не годится.
Машинально он огляделся, чтобы понять, куда же он идет, и вдруг увидел на стене большое объявление: «Производится дополнительный набор в подмосковное военное училище. Лица, окончившие девять классов, принимаются без экзаменов».
«Вот, – подумал Павел Шевченко. – Вот. Стать военным. Таким военным, чтобы увидеться со Сталиным с глазу на глаз. Как Ворошилов или Буденный».
Павел Шевченко свернул во двор дома, на котором висело объявление, отыскал дворовую уборную, вошел в кабину и бросил в круглое зловонное отверстие своего «Коровина». Бросил без раздумий, без сожаления, а затем вышел и отправился на пригородный вокзал, чтобы сразу добраться до военного училища.
– …Шевченко Павел Иванович.
– Да.
Начальник училища – необыкновенно высокий человек с длинным лицом и длинным носом, разделявшим два близко посаженных глаза, посмотрел на рослого Павла Шевченко с видимым удовольствием.
– В футбол не играете?
– Нет, – нерешительно ответил Павел Шевченко.
Слева, у края стола, перед стопкой папок с личными делами курсантов сидел начальник особого отдела – майор с круглым лицом, с бритой головой, с очень большим животом, который охватывал широкий армейский ремень, поддерживаемый портупеей.
– Так вы, значит, из Киева? – сказал он, перелистывая анкету, Заполненную Павлом Шевченко. – Земляки, выходит. А где там этот ваш тринадцатый дом?
– На Куреневке, – ответил Павел Шевченко, ощущая, что ему необходимо откашляться, и не, решаясь откашляться.
– Знаю, знаю, – сказал начальник особого отдела. – А кто там директором?
– Мария Яковлевна Киселева, – ответил Павел
Шевченко.
– И про нее знаю, – сказал майор, – вернее, слышал. Вы знаете, кто про нее писал?
– Макаренко, – сказал Павел Шевченко.
– Верно, – обрадовался майор. – Макаренко.
И Павел Шевченко вдруг заметил, что огромное брюхо начальника особого отдела медленно колышется, хотя лицо его не изменило выражения. Лишь впоследствии он узнал, что так у этого начальника особого отдела выражалась высшая степень удовольствия и одобрения.
Только здесь, в училище, Павел Шевченко понял, какую огромную пользу могут принести человеку его маленькие способности. А ведь в обычных условиях прежде они просто не замечались, прежде они, казалось, ничего не стоили. Он хорошо рисовал, и эта способность к рисованию оказалась вдруг совершенно необходимой и очень важной при черчении кроков, при составлении стрелковых карточек, и преподаватели ставили его в пример другим курсантам. Он хорошо ориентировался. В городских условиях это не играло никакой роли – в конце концов, в городе человек, если он даже очень плохо запоминает дорогу, всегда может расспросить встречных, отыскать нужный трамвай, троллейбус. Но в училище во время тактических занятий и на занятиях по движению по азимуту умение Павла Шевченко ориентироваться на местности, топографическое чутье, которое было ему свойственно, делало его первым среди курсантов.
Павел Шевченко был лишен музыкального слуха, но обладал приятным и громким голосом. Прежде он любил петь, и ничего, кроме насмешек, у окружающих это не вызывало: над ним смеялись и в школе и дома.
Сейчас его громкий голос очень ценили – когда курсантов учили подавать команды, а команды нужно было подавать так, чтобы «и мертвый вскочил», у Павла Шевченко это получалось лучше, чем у всех остальных. А кроме того, он пел в строю во всю мощь своего голоса, и никто не требовал, чтобы он замолчал, и никто не говорил, что он не может отличить мелодии арии Тореадора от «Чижика-пыжика». Напротив, его чуть не сделали запевалой в роте. И только его уверения, что он не обладает необходимым для этого музыкальным слухом, воспрепятствовали его карьере «ротного соловья».
В жизни каждого человека самым сложным, самым болезненным бывает вопрос о том, «почему так, а не иначе», почему в моей школе занятия начинаются в девять утра в то время как в соседней – в половине девятого, почему одному человеку можно опоздать на работу, а другому нельзя. Постоянно возникают тысячи подобных «почему». Павел Шевченко с первых дней своих занятий в училище оценил и полюбил ту удивительную регламентацию, которая является основой организации армии. Здесь не возникало и не могло возникнуть никаких вопросов. Все без исключения было предусмотрено уставами и наставлениями. Как ходить. В одиночку и в строю. Как приветствовать командира. Как в три приема намотать портянки. В какой руке держать затвор при разборе и в какой при сборке, каким пальцем надавить пружину. Как отвечать на вопрос и когда можно курить. Нужно было только как следует изучить все эти уставы и наставления – и ты получал абсолютный критерий для того, чтобы безошибочно разбираться в том, что правильно, а что неправильно.
О воин, службою живущий!Читай устав на сон грядущийИ утром, ото сна восстав,Читай усиленно устав.
Эти старые русские армейские стихи Павел Шевченко прочел на обложке «БУПа» – «Боевого устава пехоты», часть первая. Какой-то курсант во имя Поэзии не пощадил казенного имущества и чернилами печатными буквами (по-видимому, чтобы не узнали по почерку) записал эти стихи.
Павел Шевченко читал уставы и наставления, а память у него была цепкая, и того, что он прочел, он уже не забывал.
Начальник особого отдела майор Макаренко часто подходил к Павлу Шевченко, расспрашивал его о том, как он живет, что читает, с кем дружит, не нуждается ли в чем. И каждый раз Павел Шевченко настораживался и напрягался, а брюхо майора Макаренко колебалось так, словно кто-то тряс его изнутри.
Уже через две недели занятий Павла Шевченко назначили командиром отделения, а еще через две недели – помощником командира взвода и присвоили ему звание младшего сержанта. Не было в училище курсанта старательнее его, его ставили в пример во всем. Учеба давалась ему легко, учился он с удовольствием, с полной отдачей.
И лишь одна мысль время от времени будила ночью, когда в казарме звучал только здоровый храп натомившихся, окончательно вымотавшихся за день курсантов: а что, если настоящий Шевченко Павел тоже захочет стать военным и вздумает поступить в подмосковное военное училище?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Шевченко Павел лежал в изоляторе – в небольшой комнате на втором этаже рядом с кабинетом директора детского дома. Мария Яковлевна Киселева, директор, только что вышла из изолятора, но лицо Шевченко Павла все еще сохраняло светлую смущенную улыбку. Как и все дети, попавшие в этот детский дом в раннем детстве, он называл Марию Яковлевну мамой, и это привычное обращение никогда не вызывало у него никаких особенных мыслей – оно было будничным, обыкновенным. Но сегодня он думал о том, какое это счастье, что всю его сознательную жизнь рядом с ним была его мама, его Мария Яковлевна, о том, что никогда в жизни не видел он человека красивее и добрее. И он вспоминал лицо Марии Яковлевны, округлое, со смуглой нежной кожей, окрашенной легким румянцем, с большими карими глазами, с голосом звучным и нежным.
